Смерть в конверте

Мегги сняла аметистовое ожерелье, некогда принадлежавшее ее матери, и положила его на столик. Она помнила, как мама носила это украшение, с прекрасными камнями, к лиловому атласному платью с низким вырезом, отороченным дорогими кружевами. Мамины плечи были очень гладкие и белые, в те времена дамы гордились своими декольте. Ее собственная шея слишком тонка для этого ожерелья. Мегги со вздохом отложила его в сторону, аккуратно вытащила три обитых атласом ящичка из старомодной шкатулки для драгоценностей, чтобы положить украшение на место. В нижнем ящичке из-под тяжелого браслета с карбункулами высовывался скомканный кусочек бумаги. Она попыталась вытащить его, потянув за кончик, но в конце концов сдалась и, приподняв украшение, взяла мятую бумажку и расправила ее. На ней по косым строчкам расползались неровные разнокалиберные буквы.

Некоторое время женщина глядела на записку, затем сложила ее и снова подсунула под браслет. Убрав на место два верхних ящичка, она заперла шкатулку и убрала ключ.

Валентина выскользнула из своего бледно-зеленого платья, про которое Метти Эклс сказала: «Знаешь, не носи зеленое, это к несчастью».

Девушка стояла с пышным бледным облаком ткани в руках, задумавшись вдруг, откуда появился такой предрассудок. Наверно, потому, что зеленый всегда был цветом маленького народца — фей. Они не позволяли другим носить его, особенно по пятницам, потому что это день искупления, и он не для маленьких волшебниц…

Она повесила платье в шкаф и вернулась к туалетному столику, чтобы снять жемчуга. Она протянула руку к застежке и отдернула ее, внезапно увидев послание, прикрепленное к подушечке для булавок брошкой, которая была на ней сегодня в церкви, — маленьким бриллиантовым перышком, очень легким и сверкающим. Туго набитый конверт выглядел как те, в которых рассылают рождественские открытки. Незнакомый почерк был крупным, буквы неаккуратные. Девушка взяла письмо, разорвала конверт и обнаружила внутри другой, маленький серый, без какой-либо надписи.

Бояться было нечего, но сердце подступило к горлу, а руки задрожали. В сером конверте лежала записка, написанная слишком хорошо знакомым почерком:

«На старом месте, жду до двенадцати. Если не придешь, звоню в парадную дверь ровно в девять утра».

Подпись отсутствовала, но Валентина в ней не нуждалась. Мелкий неразборчивый почерк Джейсона выдавал автора. В голове билась одна мысль: «Он здесь». Валентина почувствовала, что у нее вырастают крылья, чтобы унести к любимому. Радость и облегчение переполняли ее. И вдруг в голову пришла отрезвляющая мысль: «Слишком поздно, возврата нет». Ведь любимый ушел, не сказав ни слова, она даже не знала, жив ли он, а ведь тысячи смертей подстерегают его, единственного, и каждую минуту какая-то из них может стать реальностью. Невозможно долго выдержать пытки неизвестностью. Поэтому завтра Валентина выходит за Гилберта Эрла. Тут гнев вытеснил первоначальную радость. Неужели Джейсон действительно думает, что ее можно отбросить, как ненужную игрушку, и подобрать, когда захочется? Он убежден, что можно отправиться на поиски приключений, а мир застынет в покорном ожидании его возвращения? Девушка вдруг вспомнила его голос и секунду как бы прислушивалась к его звучанию, но маленький огонек гнева разгорался. «Он не захотел, когда мог бы… Да, я его очень любила, а он ушел, ни сказав ни слова». Тут Валентина почувствовала, что до боли в руке сжимает записку.

В ярости девушка разорвала бумагу и вышвырнула клочки в окно. Это немного охладило ее злость. «Раз уж он назначил время и место встречи, — решила Валентина, — то я пойду, чтобы, наконец, выяснить отношения. Пусть Джейсон посмотрит, что натворил, почувствует запах пепла и поймет, что все потеряно. Большего мне не надо».

Она сняла длинную пышную нижнюю юбку, надетую под зеленое платье, и взяла темную простую юбку и джемпер. Вместо бледно-зеленых туфель с хрустальными пряжками девушка сунула ноги в простые лодочки на низком каблуке. Повязав темный шарф, Валентина надела свободное короткое пальто.

Приоткрыв дверь, она оглядела темный пустой коридор и вышла на лестничную площадку. Внизу холл был освещен тусклой маломощной лампочкой. Когда человек в одиночестве ходит по спящему дому, все становится не совсем реальным, как будто он бродит во сне. Горничные давно ушли домой, миссис Глейзер, жена садовника, отправилась в коттедж. Где-то на ее этаже, наверно, спят Роджер, Сцилла и Мегги. Все они очень устали, бедная Сцилла едва дождалась ухода последнего гостя, чтобы, позевывая, отправиться к себе.

Когда Валентина пересекала холл, пустота и тишина сгустились вокруг нее, ощущение было такое, как будто входишь все глубже в бассейн, а вода поднимается все выше и выше — вот уже у пояса, у горла… и, наконец, сомкнулась над головой. Девушка смело вступила в эту таинственную темноту, все дальше уходя от света, пока не добралась до гостиной.

Она повернула ручку и прошмыгнула внутрь, где было совсем темно. Беззвучно закрыв дверь, Валентина достала из кармана пальто припасенный маленький карманный фонарик и включила его. Очертания кресел, диванов, столов слабо угадывались в узком луче света. Она подошла к блеклым занавесям в середине и проскользнула за них. Именно здесь была дверь, а под двумя другими окнами стояли обитые старой парчой кресла, так же была устроена и соседняя комната, служившая гостиной Сцилле. Выйдя на террасу, девушка выключила ставший ненужным фонарик, ноги сами находили хорошо знакомый путь, по которому она так часто ходила и днем, и в сумерках, и ночью. А сейчас луна освещала низкие тучи, и мир под ними казался покрытым дымкой, но вполне различимым.

Валентина спустилась с террасы и пошла по лужайке, окруженной деревьями. Здесь вилась тропинка, которая поворачивала налево и петляла между стволов. Легкий ветерок качал ветви над головой, играя тенями. Деревья постепенно исчезали, уступая место холму, на котором прапрадед построил летний домик. Во времена раннего викторианства его было принято называть бельведером. Девушка поднялась к нему по дорожке, сильно заросшей травой. Когда она оказалась наверху, что-то шевельнулось в тени дверей. Бедняжка испуганно замерла, сердце колотилось так, словно хотело выскочить из груди.

Джейсон спустился по деревянным ступеням бельведера и обнял Валентину за плечи. Жест не показался ей странным, ведь он был таким знакомым и привычным, куда-то исчезли месяцы, проведенные друг без друга, «замкнулась связь времен». Остались только Он и Она, наконец вместе. Молодые люди так и стояли молча, пока Джейсон не сказал:

— Ты пришла, и это хорошо. Не придется колотиться утром в парадную дверь. Давай-ка сядем и поговорим, на ступеньках удобно.

И они уселись рядышком, совсем как раньше. В лунном свете можно было разглядеть очертания лесов вокруг деревни, окруженный домами неправильный треугольник деревни, тонкую ленточку речки Тилль, вьющуюся по лугам. Ни одно окно не светилось, но отчетливо выделялись дома и темная громада церкви. Чуть ближе легкий туман парил над прудом, в котором утонула Дорис Пелл.

Некоторое время парочка сидела молча. Валентина пришла сюда в ярости, чтобы сразиться с тем в душе любимого человека, что позволило ему уйти и оставить ее, но не смогло навсегда удержать вдали. Но сейчас девушка не находила в себе сил для борьбы. Ничего с ним не поделаешь, пусть уходит и приходит, когда хочет. Только как ей выйти за Гилберта, если она чувствует себя так, словно уже давно замужем за Джейсоном? И что такое собственно, брак? Это ведь не просто слова, которые произнесет завтра в церкви Томми, это не одна лишь физическая связь. Может быть, другие считают, что да, но только не она, Валентина. Глубокое внутреннее убеждение подсказывало девушке, что не быть ей женой Гилберта. И если бы они с Джейсоном никогда не целовались и не обнимались, и пусть больше никогда не коснутся друг друга, все равно связь между ними настолько сильна, что никогда не разорвется.

В темноте послышался голос Джейсона: