Несущественная деталь

Она лежала, слыша тихие слова, произносимые рядом, и ее поразило, что мыслит она куда как яснее, чем ожидала. Она обнаружила, что может управлять своими глазами, открывать их сколь угодно малыми щелочками и смотреть сквозь ресницы — что там вокруг нее. Городской дом? Имение? Интересно бы выяснить.

Вокруг было тускловато. Над ней стоял Вепперс со своими идеальными зубами, блестяще элегантным лицом, белой гривой, золотой кожей, широкими плечами и в театральном плаще. Тут был кто-то еще, она скорее ощущала это, чем видела, делал что-то у ее бедра.

Доктор Сульбазгхи — седой, коричневый, с коренастым телом и квадратным лицом — появился в ее поле зрения, протянул что-то Вепперсу.

— Ваши ножи, сударь, — сказал он.

Вепперс взял, кинул на них взгляд. Покачал головой.

— Вот сучка, — выдохнул он. — Посмела их взять! Они принадлежали…

— Это ножи вашего деда, — сказал Сульбазгхи дрожащим голосом. — Да, мы знаем.

— Вот сучка, — сказал Вепперс и чуть ли не рассмеялся. — И заметь, перед этим они принадлежали ее деду, так что ты понимаешь… Но все же. — Он засунул оба ножа себе за пояс.

Доктор Сульбазгхи теперь присел слева, посмотрел на нее. Он протянул руку к ее лицу, стер немного бледного в миллиметр толщиной грима, который она наложила на щеки, вытер руку о пиджак, на котором осталась светлая полоса. Вокруг нее было темновато, как и вокруг доктора С. Их голоса звучали глухо, словно они стояли в каком-то громадном пространстве.

Она чувствовала: что-то тут не так. Тянущее ощущение в бедре. Но никакой боли. В поле ее зрения появилось худое бледное лицо Джаскена, в окулинзах похожее на лицо насекомого. Он сидел на корточках справа от нее, все еще держа ружье, в другой руке — шприц с транквилизатором. В сумеречном свете трудно было сказать точно (к тому же мешали и окулинзы, закрывавшие половину его лица), но ей показалось, что Джаскен хмурится, разглядывая шприц. У него за спиной вверх уходили мостки — к нелепым, расположенным под странными углами и укороченным крышам, повисшим в темноте, над несуразно наклоненными дымовыми трубами по-прежнему курился фальшивый дымок.

Господи боже, она все еще была в оперном театре! И быстро приходила в себя, почти — каким-то чудом — уже не чувствовала дурмана.

— Кажется, она моргнула, — сказал Вепперс и стал наклоняться к ней, его плащ колоколом встал вокруг него. Она быстро закрыла глаза, выключая это видение. Она почувствовала, как дрожь прошла по ее телу, потом чуть согнула руки и пальцы и поняла, что, если захочет, то теперь сможет двигаться.

— Невозможно, — сказал доктор. — Она придет в себя лишь через несколько часов, верно я говорю, Джаскен?

— Какая нелепая красота, — тихо проговорил Вепперс, его низкий, бесконечно соблазнительный голос очень, очень близко от нее. Она почувствовала, что и он провел рукой по ее лицу, снимая грим, который она нанесла, чтобы скрыть свои татушки. — Не странно ли. Я редко… смотрю на нее с такого близкого расстояния. — «Это потому, сударь, — спокойно подумала она, — что, когда вы насилуете меня, то предпочитаете делать это сзади». Она почувствовала его дыхание, теплую волну у себя на щеке.

Сульбазгхи взял ее запястье своими короткими пальцами, осторожно прощупывая пульс.

— Сударь, возможно, она… — начал было Джаскен.

Ее глаза распахнулись. Она вперилась в лицо Вепперса прямо над нею, оно заполняло все поле ее зрения. Его зрачки стали расширяться, и гримаса тревоги начала искажать его невероятно гладкие, идеальные черты. Она резко поднялась, изогнула шею, открыла рот и оскалилась, целясь в его горло.

Видимо, в последний момент она закрыла глаза, но все же почувствовала, как он отпрянул; ее зубы все же краем ухватили что-то, и Вепперс взвизгнул. Она мотала головой из стороны в сторону, держа зубами то, что ей удалось ухватить, а он отчаянно пытался вырваться.

— Оторвите ее от меня! — визгливо прокричал он сдавленным и гнусавым голосом. Она вцепилась в него еще крепче, вкладывая в это все свои силы, и услышала, как Вепперс от боли издал еще один крик, когда что-то оторвалось. Потом ее челюсть ухватили снизу, железной хваткой, вызвавшей мучительную боль, и ей пришлось разжать зубы. Она чувствовала вкус крови. Ее голову сильным ударом прижали к полу, и она, открыв глаза, увидела, как Вепперс, пошатываясь, идет прочь, держась рукой за нос и рот, кровь капала ему на подбородок и рубашку. Джаскен прижимал ее голову, его руки все еще держали ее за шею и челюсть. Доктор Сульбазгхи поднимался с пола, чтобы направиться к своему хозяину.

Во рту у нее было что-то жесткое и отвратительное, что-то слишком большое, чтобы это можно было проглотить. Тем не менее она, хоть и с трудом, давясь и брызгая слюной, пропихнула это внутрь. Что бы это ни было, но оно застряло на какое-то время у нее в горле ниже ухвативших ее шею рук Джаскена, который, вероятно, хотел было не дать ей сделать глотательное движение, но потом передумал. Она с хрипом, тяжело затянула в грудь воздух.

— Неужели она… — Вепперс рыдал, когда Сульбазгхи подошел к нему и оторвал руки возвышающегося над ним хозяина от его лица. Вепперс, скосив глаза, посмотрел вниз и тоже резко вздохнул. — Ну да, так и есть! Она откусила к херам мой нос! — взвыл он. Вепперс оттолкнул Сульбазгхи, отчего пожилой доктор чуть не упал, и сделал два шага в том направлении, где лежала она, удерживаемая Джаскеном. Она увидела ножи в руках Вепперса.

— Сударь! — сказал Джаскен, снимая одну руку с ее горла и поднимая ее в направлении к хозяину. Вепперс ногой оттолкнул Джаскена и оседлал Ледедже — она и приподняться не успела. Коленями он прижал ее руки к полу. Кровь обильно струилась из его носа, растекалась по ее лицу, шее и рубашке.

«Черт, даже не весь нос, — успела подумать она. — Только самый кончик. Но морду ему все-таки попортила. Попробуй-ка пошутить на эту тему на своем следующем дипломатическом приеме, верховный управляющий Вепперс».

Он вонзил первый нож ей в шею и располосовал ей шею. Второй — в грудь. Он попал в ребра и соскользнул. Руки ее были обездвижены, и она, как могла, пыталась поднять ладони, дыхание пузырями вырывалось из ее шеи. Вкус крови был очень крепок, а ей нужно было вздохнуть и прокашляться, но она не могла ни того и ни другого. Вепперс отбил в стороны ее ладони и, вглядевшись, прицелился и приставил нож к ее груди на палец ниже того места, где тот только что соскользнул с ребра. Он на мгновение приблизил свое лицо к ее.

— Ах ты, маленькая сучка! — прокричал он. Немного его крови попало ей в открытый рот. — Я ведь сегодня вечером должен был появиться в обществе!

Он надавил изо всех сил, и клинок между ребер вошел в ее сердце.

Она подняла взгляд в темноту, а ее сердце билось и дергалось вокруг клинка, словно пытаясь обхватить его. Потом ее сердце содрогнулось в последний раз и на мгновение принялось дрожать, не обеспечивая больше тока крови. Когда Вепперс выдернул нож, прекратилось и это. На нее, казалось, обрушился груз, гораздо больший, чем вес одного человека. Она теперь чувствовала себя слишком усталой, чтобы дышать, ее последнее дыхание вырвалось из перерезанной трахеи, словно уходящий любовник. Все вокруг нее, казалось, словно замерло, успокоилось, хотя она и ощущала крики и чувствовала, как Вепперс поднялся с нее, хотя не удержался и отвесил ей пощечину на прощание. Она чувствовала, что двое других быстро подошли к ней еще раз, трогали ее, щупали, пытались остановить кровь, нащупать пульс, закрыть ее раны.

«Теперь уже слишком поздно, — подумала она… — Бессмысленно…»

Темнота безжалостно надвигалась с краев ее поля зрения. Она вглядывалась в нее, не в силах даже моргнуть. Она ждала какую-то глубинную мысль, прозрение, но ничего такого к ней не пришло.

Высоко над ней, постепенно тускнея, рисованные ландшафты и архитектурные сооружения, втиснутые в гигантскую карусель, медленно раскачивались туда-сюда. Перед висящими крышами над ней она разглядела еще один затертый задник, изображавший горный пейзаж — парящие в вышине заснеженные горные пики и зубчатые романтические кряжи под голубым небом и плывущими облаками; общее впечатление от холста было несколько смазано порезами и прорывами в ткани и проломанной нижней раме.