Страница 86 из 89
В угаре кровавого пира вознесенные к власти безродные временщики совершенно утратили чувство реальности. Лондон еще наводнен тайными пособниками повстанцев, положение в графствах отчаянное, а эти выскочки уже вообразили себя полными хозяевами и тешат низменные душонки людоедской забавой.
Вакханалия зверств беспокоила проницательнейшего из дипломатов отнюдь не по причинам морально-этического характера. Сему понятию суждено было появиться лет эдак через пятьсот. Морали Солсбери не касался, а вот несвоевременность широких карательных мер представлялась ему вполне очевидной. До полного умиротворения королевства не стоило поспешать с мелочной местью.
Свою точку зрения эрл изложил на Королевском совете, который собрался в Круглой зале Виндзора.
— Наконец, милорды, — он закончил речь изысканным жестом, — кто-то должен трудиться и в наших манорах, весьма пострадавших от смут, рожать детей и платить налоги. Работников и без того не хватает.
И вновь, как тогда, накануне событий, пэры не вняли самым очевидным доводам. Верх взяли сторонники «твердой руки», учуявшие настроение принцев.
Примас Куртней, получивший Кентерберийский диоцез за успешное сватовство, выразил мнение большинства:
— Сперва надлежит навести порядок. Пусть на собственной шкуре почувствуют, что значит бунтовать. Отвыкли бояться, вот и ослушничают, лодырничают. Придется учить.
Его горячо поддержал Бекингэм, а вслед за ним и новый канцлер Ричард ле Скроп, уже греющийся в лучах собственного величия, и новый лорд-казначей сэр Гугон Сигрейв, и главный барон казначейства Роберт Плессингтон, и хранитель тайной печати Джон Фордхем.
На все лады склоняли: вешать, рубить, карать.
— Все грамоты нужно немедленно аннулировать! — сэр Уильям Уолуорс даже стукнул кулаком по столу. — И обложить еще большим налогом. Пусть расплачиваются за безобразия.
— Хотели свободу, получат рабство, — внес свою лепту Эдмунд Ленгли. — Они еще не раз поплачут, вспоминая прежние деньки.
— Я нахожу, что все сказанное здесь справедливо, милорды. — Ричард уже не лез за словом в карман, хотя собственного мнения по-прежнему не имел. Прислушивался к тому, что скажут другие.
На выручку Солсбери нежданно пришла военная сила. Коннетабль Нолз, которому были подчинены все стекавшиеся к столице отряды, мог позволить себе выразить суждение:
— Карать, конечно, надо, но только зачинщиков. Это послужит добрым уроком… Зато к мелкой рыбешке уместно проявить снисхождение. Пусть лучше работают на нас, чем слоняются по лесам. У нас и без того достаточно хлопот. Зачем нагнетать страсти?
— Шерифам и коронерам придется как следует постараться, чтобы выловить главарей, — славировал Бекингэм, менее всего желавший усиления позиций Гилдхолла. — Тут нужен тонкий подход. Рубить головы — дело нехитрое. Прежде чем казнить, не мешает немножко пощекотать пятки. Смерть еще следует заслужить. Пусть сперва назовут соучастников.
— А я о чем толкую? — оживился Солсбери. — В то время как верхушка ушла в глубину, мы довольствуемся именно мелкой рыбешкой. Где Болл, милорды? Шерли? Ужасный капеллан Роу, на котором кровь Кавендиша и Джона Кембриджского?
— Роу обвиняется в тягчайших преступлениях, ваша милость, — эрл Уорик обратился непосредственно к королю. — Но я возьму на себя смелость ходатайствовать за этого человека. Он раскаялся и горит желанием искупить свой грех. Его услуги могут оказаться чрезвычайно полезными.
— Всем, кто искренне готов помочь правосудию, должна быть обещана милость, — почувствовав наметившийся перелом, лорд Томас Перси решил примкнуть к коалиции «умеренных». Близкий по крови к царствующему дому, он сторонился нетитулованных выскочек.
— В силу различных обстоятельств к разбойникам присоединились люди, которых можно легко повернуть против вчерашних единомышленников, — поспешил докончить Уорик, с радостью сознавая, что настал его час. — Среди них мы видим именитых нотаблей и даже рыцарей. Торопливость в решении их судеб едва ли была бы уместна. Ведь в подавляющем большинстве они следовали за босоногими только из личной корысти. Томас де Корнуэрд, Роджер Бэкон, мальчишка Пол Солсбери — они нам еще пригодятся.
Прения продолжались до самой вечерни, не принеся перевеса ни той, ни другой стороне. Единодушно прошло лишь предложение о введении предварительных пыток. Но в том, что усмирение графств было возложено на Бекингэма, Нолза, Уорика и Перси, эрл Солсбери усмотрел косвенное одобрение своей дальновидной линии.
Раскол в Королевском совете ровно на сутки отсрочил казнь Джека Строу, уже осужденного трибуналом Уолуорса. Мэр вернулся в Гилдхолл, зараженный новыми веяниями. Срочно отыскали палача и писца для допроса.
— В то время, когда мы собрались на Блекхизе и решили позвать к себе короля, намерения наши были таковы, — показал Строу после прижигания каленым железом. — Всех рыцарей, оруженосцев и остальных дворян, которые придут, мы решили немедленно умертвить. Самого же короля думали водить с собой, воздавая ему положенную почесть. Мы надеялись, что все, и особенно простой народ, смелее присоединятся к нашему движению, если увидят во главе зачинщиков его милость.
— И все твои сотоварищи разделяли этот чудовищный план? — выпытывал Уолуорс.
— Про других ничего сказать не могу, но сам я думал именно так, — отвечал Строу и твердо стоял на своем, рыдая от боли.
— Ради спасения твоей заблудшей души призываю тебя открыть нам всю правду, — помня упрек Бекингэма, мэр из кожи лез, чтобы предстать перед советом в ореоле тонкого инквизитора. — Обещаю заказать столько панихид, сколько потребуется, чтобы вырвать тебя из когтей ада… Что вы намеревались делать потом?
— Нет надобности, да и не годится мне говорить ложь, когда адское пламя уже лижет пятки, — отвечал Строу. — А намеревались мы уничтожить всех сеньоров, которые посмели бы оказать нам сопротивление. Мы хотели стереть с лица земли госпитальеров и духовных владык, оставив в живых одних нищенствующих монахов, которых достаточно для совершения таинств.
— А как вы собирались поступить с королем?
— Мы думали сами избрать себе королей, чтобы каждое графство управлялось по желанию общин. Я сказал тебе все, да поможет мне бог на исходе жизни.
Джек Строу не назвал никого и лег на плаху, и его голова была выставлена на воротной башне.
Ко вторнику восемнадцатого июня правительство уже располагало достаточной мощью, чтобы ударить по мятежным графствам. Основные силы под командой самого короля были брошены на подавление Эссекса. В канун иоанновой ночи Ричард вступил в Уолтем, где водрузил свое знамя.
Повстанцы, однако, и не помышляли о сдаче. Депутация горожан смело потребовала подтверждения пожалованных прав и вольностей. От имени короля ответ «гнуснейшим и ненавистнейшим на земле и на море» прочитал молодой граф Бомонт.
Оскорбленные эссексцы спешно принялись сооружать завалы и копать рвы. Переворачивались скованные цепью повозки, вколачивались заостренные бревна.
Тяжелой коннице Бекингэма и ополчению местных магнатов пришлось штурмом брать позиции, неся ощутимый урон. Потери повстанцев только одними убитыми составили до пятисот человек. Отступив в районе Колчестера и Хантингдона, они призвали на помощь окрестных крестьян и пошли на соединение с отрядом Джона Роу. Каково же было их отчаяние, когда в условленном месте они вместо братьев из отважного города Седбери встретили гостеприимные объятия Фиц-Уолтера и Харлестона.
Всех, кто не полег на поле битвы, повесили на опушке леса, принадлежащего эрлу Уорику.
В тот же день были задушены очаги сопротивления в Норфолке, Кембридже и Нортгемптоне. Молодой епископ нориджской епархии Генри Спенсер, надев латы, сам повел в бой завербованных по всему графству наемников. Захватив красильщика Листера, укрывшегося в жнивье, он приказал подвергнуть его тройной казни: повешению, обезглавливанию и четвертованию. Напутствуя в жизнь вечную, кроткий пастырь был настолько предупредителен, что поддержал голову осужденного, когда того волокли к виселице. Части разрубленного тела были потом выставлены в назидание «нарушителям королевского мира» в Нориче, Ярмуте, Линне и Фелмингеме.