Страница 76 из 83
— А на этом пути нам нельзя оставаться?
— Только семь минут. Мы плетемся в хвосте поезда, который следует по расписанию, а позади нас еще состав, и тоже по расписанию. Мы зажаты графиком, как клещами.
— Двинемся дальше, Арпад, — решительно сказал Тибор.
— А разве Йолан не сойдет?
— Нет.
Лейриц быстро ушел. Вслед за ним вышел в тамбур и Тибор.
— Сегодня никак не могу закончить обход, — бросил он на ходу Ласло.
Когда он вернулся в свое купе, поезд мчался на всех парах. Услышав его шаги, Йолан проснулась и встревоженно спросила:
— Уже Токод?
Самуэли присел на край постели.
— Мы проехали Нергешуйфалу, — сказал он и посмотрел на нее, улыбаясь.
Йолан боялась поверить этому, она прижалась к окну, напряженно вглядываясь в предрассветную мглу.
— Ты шутишь, что ли? — спросила она наконец.
— Какие шутки? — Тибор с нежностью взял
за руку… — Мы совершим с тобой свадебное путешествие. Я попрошу предоставить мне отпуск на несколько дней.
Наверное, те, кто верил клеветническим россказням о нем, немало бы удивились, узнав, где решил провести Тибор Самуэли свой короткий отпуск.
Селение Рёйтёк… Оно расположено в самом центре охваченной мятежом части Задунайского края. Всего лишь месяц назад Самуэли со своим отрядом подавил здесь восстание, и враги на всю страну вопили о его жестокости.
И вот он снова здесь. Приехал с женой, чтобы побродить по холмам и лесам и вспомнить, что есть еще на свете слова: покой, тишина, счастье…
Во всей округе нет ни воинской части, ни органов государственной безопасности. Единственная защита — крохотный никелированный пистолет, завернутый в носовой платок, и, как у каждого члена правительства, — два охранника. Комиссар по производству рёйтёкского хозяйства Лайош Хедьмеги Киш куда только не писал о том, чтобы Самуэли выделили усиленную охрану. Тибор ненароком узнал об этом и каждый раз, встретив комиссара возле усадьбы или на улице селения, шутливо спрашивал:
— Ну как, товарищ Киш, удалось усилить красногвардейскую охрану?
Да, Тибор чувствовал себя здесь в полной безопасности. Контрреволюционеры потерпели поражение и были высланы, а местных жителей ему опасаться нет чего, ведь они хорошо знали его…
Самуэли прибыл тогда в селение под вечер. Ночь провел в замке барона Берга, одного из подстрекателей контрреволюционного мятежа. Пронюхав о приезде грозного наркома, барон поспешно бежал за кордон. Наутро Самуэли допросил задержанных и всех отпустил на свободу — проступки их оказались несерьезными. А главный зачинщик беспорядков, писарь, уже сидел за решеткой. Разворованную из замка мебель и вещи Самуэли приказал отобрать и водворить обратно в замок. А сам уехал. Но за короткое время этот укромный уголок, где журчал в зеленой долине ручей и тихая дубрава шелестела узорной листвой, полюбился ему. Вот и решил он приехать сюда с Йолан.
Тибор и Йолан занимали две скромные комнаты на верхнем этаже барского дома. Безвкусные и вычурные обои вызывали у них нередко смех. На обоях в комнате, где поселилась Йолан, были изображены два громадных попугая. Они умильно целовались среди аляповатых букетов из ярко-красных маков. Тибор предпочел поселиться в смежной, мрачноватой комнате, оклеенной бордовыми обоями. В замке было около тридцати комнат и залов. В одном из них размещалась библиотека, где полки прогибались под тяжестью бессистемно подобранных книг. Главное содержание библиотеки составляли дешевые романы дурного тона, и Тибор с трудом выбрал несколько путеводителей да четыре-пять более или менее интересных книг. В одном зале, увешанном дорогими голландскими гобеленами, стояла неуместная громоздкая мебель, в другом — безвкусная люстра никак не гармонировала с антикварными украшениями. В просторном холле, отделанном панелью из орехового дерева, на стене висели оленьи рога — непременные атрибуты провинциальных барских усадеб. Из холла вела на верхний этаж деревянная лестница.
Зато в парке все дышало гармонией и покоем. Парадный вход с каменным порталом был увит диким виноградом, самшитовый бордюр окаймлял тенистые аллеи. Могучие платаны осеняли прохладой ярко-зеленые веселые лужайки.
Целые дни Йолан и Тибор проводили в лесу и в парке. Казалось, их недавняя юность снова возвратилась к ним. Как дети, со смехом бегали они друг за другом под деревьями. Тибор в гражданском платье, в шляпе, привезенной им еще из Швейцарии. Держась за руки, часами бродили по окрестным полям, с наслаждением вдыхая воздух, напоенный ароматом сена. Седоволосые крестьяне, степенно покуривающие свои короткие трубки, ласково приветствовали их при встрече. Тибору, не знавшему до сих пор ни минуты покоя, жизнь которого была всегда полна непрерывного напряжения, несколько дней, проведенные здесь, показались месяцами безмятежного счастья. Так вот, оказывается, каким может быть человек, когда вокруг него мир и тишина!
Они шли с Йолан по мягкой, горячей от солнца дороге, а кругом шелестела трава, и высоко в безоблачном небе носились птицы. Они шли молча, ни о чем не думая. Вдруг чей-то громкий возглас: «Пролетарабтейлунг [18], смирно!» — нарушил звенящую тишину летнего дня. От безмятежного созерцательного состояния пе осталось и следа. Тибор настороженно оглядывался, словно чуткий конь, услышавший сигнал боевой тревоги. И наконец все понял: это босоногие крестьянские ребятишки играли в дорожной пыли…
Отправляясь на прогулку, Тибор всегда брал с собой потертое солдатское одеяло. Чего только не покидало оно на своем веку! Когда грянула мировая война, капрал Самуэли перед отправкой на фронт собственноручно вышил в одном из его уголков свою монограмму: «Т. С.» С той поры одеяло неизменно сопровождало Тибора во всех его странствиях, объехав с ним чуть ли не полмира. И вот теперь оно с ним в Рёйтёке. Йолан всегда благоговейно смотрела на монограмму, представляя себе, как неумело орудовал иголкой новобранец Тибор.
Порой где-нибудь на заброшенной лесной поляне они расстилали старое одеяло и долго лежали на нем, глядя в небо, на покачивающиеся верхушки деревьев и белые плывущие облака. И казалось им, что они совсем одни на целом свете. Они и вправду были одни. Единственные, с кем они беседовали по вечерам, были их охранники. Тибор давно знал их обоих. Антал Габор — коренастый, смирный, молчаливый человек, бывалый солдат. Другой — Лайош Ковач — широкоплечий стройный здоровяк с ясными глазами. Ковач — участник матросского восстания 1918 года, моряк, он тосковал о море, и необозримые дали голубого неба напоминали ему безбрежную синеву морских просторов. Ковач охотно рассказывал о событиях, разыгравшихся в Которской бухте. Однажды он даже показал Тибору революционное воззвание к матросам и тут же, аккуратно сложив листок, снова бережно спрятал его в бумажник.
Но порой Йолан и Тибор чувствовали себя одинокими в огромном пустынном замке. Как-то вечером Самуэли позвонил по телефону в Будапешт своему заместителю доктору Хавашу.
— Что нового? — спросил он. — Дел, наверное, по горло?
— Да нет, дел поубавилось! — весело ответил доктор. — Все идет как по маслу, осталась чисто административная работа. Когда ты отпустишь меня наконец обратно в Приют для инвалидов войны?
— Не знаю, — засмеялся Тибор, — а пока могу предоставить тебе отпуск и срочно вызываю с женой в Рёйтёк. Приезжайте к нам как можно скорее!
Супруги Хаваш приехали на следующий день и поселились в соседних комнатах. Теперь они вшестером собирали в лесу малину, гуляли по парку и, устав, отдыхали на потертом, объездившем полсвета солдатском одеяле. Одно огорчало доктора Хаваша: плохо выглядит его друг, исхудал, озабочен. Как ни старался он казаться веселым, а Хаваш видел, что тяжело на душе у Тибора.
Однажды вечером нежданно-негаданно нагрянул еще один желанный гость — Арпад Лейриц.
— Что нового? — обнимая друга, нетерпеливо спросил Тибор.
18
пролетарский отряд (нем.).