Чекистка

Ольгин внимательно смотрит на собеседника, но ничего не отвечает.

Снова тишина. Каждый занят своими мыслями.

Звонок. Кто бы это, ночью? Собеседники переглядываются. Хозяин встает и нетвердой походкой направляется к двери, чтобы через щель разглядеть непрошеного гостя, а может быть, и гостей. Сердце тревожно щемит.

Нет, один.

А вдруг где-то там, под лестницей, другие?.. Чекисты?..

…На пороге хорошо одетый, интеллигентный человек. У него обворожительная улыбка, открывающая два ряда ослепительно белых зубов, ямочки на щеках и изысканные манеры. Он извиняется за ночное вторжение, делает комплименты хозяйке, хвалит вот эту икону и… ни слова о цели визита.

Винокуров и Ольгин незаметно переглядываются.

— Я из Самары, проездом. Имею для вас, господин Винокуров, привет от Серафима Константиновича, — говорит незнакомец, усаживаясь поудобнее в кресле.

— Он велел устно кланяться или чего-либо рукой начертал?

— И рукой тоже.

Это условности. Они предшествуют предъявлению визитки. Края сошлись. Все в порядке. Все трое облегченно вздыхают.

Наконец-то привет из штаба.

Савинковского посланца принимают с распростертыми объятиями. Дом оживает. Хозяйка и теща суетятся, принимаются за стряпню.

— Маман, лучше достаньте столовое серебро, и идите себе спать, — шепчет дочь.

А в тиши кабинета идет деловая, сугубо доверительная беседа.

— Пожалуйте к столу, — приветливо улыбаясь, приглашает хозяйка.

— О, совсем как в доброе старое время, как будто и нет голодного 1918 года, — говорит приезжий.

За столом беседа не прерывается. Эмиссар внимательно слушает доклад. Отчет самый подробный. Ольгин и Винокуров в ударе. Каждый демонстрирует свою осведомленность, каждый хочет показать себя в лучшем свете.

Приезжий интересуется всем: кадрами подполья, местами хранения оружия, связями в городе, губернии и других городах. Он требует ввести его в курс дела, дальнейших планов городских, губернских и других, известных им филиалов.

— Каждая пядь земли становится опасной, — замечает Винокуров.

— О, это ужасно. Но насколько основательны ваши опасения?

— В Чистопольском уезде провал. Арестован руководитель местной пятерки, поручик.

— Причина провала?

— Пока не установлена.

— Грустно. Нужно выяснить. Кстати, этот арест опасен и для людей в городе. Поручик был с кем-либо связан здесь?

— Прошу прощения, — вмешивается в разговор Ольгин, — никакой угрозы и опасности нет. Все филиалы в отличном состоянии и полном порядке. За последнее время значительно пополнились людьми. Ведем работу в гарнизоне, кое-где связались с крестьянами. Удалось даже получить оружие на гарнизонном складе: там тоже свои люди.

— Телеграф, телефонная станция и железная дорога обеспечены людьми? — интересуется эмиссар.

— Да, всюду есть свои люди. Все ждут не дождутся сигнала.

«Дотошный эмиссар, — думает Винокуров, — опытный, видно. Хотя неопытного сюда и не пошлют, — внушает он себе. — Во все отверстия лезет. Почище любого ревизора. Еще финансами займется». Этого хозяину как раз и не хотелось бы. Сам того не замечая, он не делал большой разницы между своими деньгами и средствами организации. «А что, если эмиссар действительно заинтересуется финансами?»

Винокуров пытается увести гостя в сторону, отвлечь, заговорить. Он уточняет фамилии, дает характеристики членам организации, обрисовывает роль каждого, строит смелые гипотезы и говорит, говорит без конца.

Эмиссар охотно отвечает на вопросы. Он тоже демонстрирует свою осведомленность.

«Сразу чувствуется — не простой человек. Хорошо информирован о делах центра», — думает Ольгин.

Эмиссар дает советы, указания.

Приезжий поднялся. Поблагодарил любезную хозяйку, ее супруга, всех присутствующих за прием.

— А почему у вас так душно? — Не дожидаясь ответа, отодвинул ставню и приоткрыл окно.

Легкий ветерок пронесся по гостиной. Эмиссар облокотился на подоконник.

…Как завороженные смотрят на темное окно Олькеницкий, Вера Петровна, Фролов и рабочие порохового завода, мобилизованные на эту ответственную операцию.

Сколько прошло времени? Что там? Ожидание становится невыносимым. Каждый звук, дуновение ветерка заставляют вздрагивать, напрягаться… Скоро?

…Окно с шумом распахнулось. На остолбеневших хозяев глянули дула винтовок и маузеров.

— Руки вверх! — Это уже не тот гость. Исчезли ямочки, пропала любезность, очарование, светскость. «Господина эмиссара» как не бывало.

В квартиру предводительствуемые Олькеницким и Верой Петровной входят коммунисты и комсомольцы.

— Разрешите представиться, — обращается гость к «гостеприимным хозяевам». — От имени и по поручению ВЧК объявляю: вы арестованы!

Ольгин старается казаться спокойным и, несмотря на прыгающее веко, говорит:

— Господа, поздравляю с блестящей операцией. Искренне поражен вашей работой. Ловко получилось. Не ожидал.

…Деятели савинковской организации, связанные с военно-офицерским заговором, все еще посещают этот во всех отношениях приятный дом. Их любезно принимает сам хозяин господин Винокуров и его ближайший… «помощник», бывший «господин эмиссар» товарищ Семенов.

Гости, как правило, словоохотливы и подробно рассказывают о новостях и явках.

Ничто не изменилось в этом доме, разве только нет хозяйки и «маман». Но и они, «слава богу», живы и здоровы, сидят в чека вместо господина Винокурова в качестве заложников. Любящий муж сам предложил такой удобный вариант.

…В один из летних темных вечеров в доме Винокурова раздался условный звонок.

— Прикажете открыть? — услужливо спросил хозяин.

— Конечно, это ваш дом. Только меньше суетливости.

В комнату вошла полная дама.

— Валентина Владимировна, вы даже не представляете себе, как я рад вас видеть. Какой сюрприз, — захлебываясь не то от радости, не то от волнения, говорит Винокуров. — Прошу простить, я не представил вам моего друга господина Семенова.

Валентина Владимировна протянула руку и внимательно взглянула на него.

«Очень мил, молод, красив и хорошо воспитан», — думает дама.

«Но с чем ты приехала? Так просто тебя не пошлют», — думает Семенов. Он уже много слышал о Валентине Владимировне Никитиной[21] — доверенном лице Савинкова. Она пользуется большими полномочиями и правами. Валентина Владимировна — разъездной курьер центра организации. Она готовит заговоры, расставляет людей, развозит директивы, деньги, валюту, ценности.

Пока хозяин готовит стол, Семенов «информирует» и осторожно прощупывает мадам. Она говорит скупо, присматривается.

— А почему нет Ольгина? Ведь ему запрещалось отлучаться из города.

— Он болен. Сюда водить врачей рискованно. Ольгин хорошо устроен.

Нет, ей сегодня явно не по себе. Она чем-то встревожена. Женская интуиция сильнее мужской. Не нравится ей здесь. Винокуров все это отлично видит, понимает и знаками показывает Семенову.

— Что в Москве? — как ни в чем не бывало спрашивает Семенов.

— Ничего заслуживающего внимания. Я хочу вас послушать. Итак…

«Игра не стоит свеч, — решает Семенов. — Эта не из болтливых».

— Итак… я — следователь ВЧК.

Никитина широко открыла глаза и упала в обморок.

— Вера Петровна, — зовет Семенов, — поухаживайте за «больной».

— Это можно.

Приведение в чувство начинается с личного обыска арестованной.

— Сие имеет психотерапевтическое воздействие, — поясняет Вера Петровна.

Придя в себя, Никитина начинает плакать. В этот день у нее нельзя было добиться ни слова. А назавтра она стала жаловаться на незаконность ареста.

— Что за народ пошел, — удивлялся Корнеев. — Когда объявили об аресте, она о законе не вспомнила, только куда-то все просилась. А теперь вновь расхрабрилась.

— На каком основании меня обыскивали, — возмущается Валентина Владимировна. — Как вам, женщине, не стыдно рыться в чужом белье, — набрасывается она на Веру Петровну. — Грязно, мерзко.

21

Никитина В. В. — жена министра почт и телеграфа Временного правительства, савинковский эмиссар.