Страница 60 из 72
На собрание в МК они пришли дружной группой, человек десять. На одной из девушек Аня увидела веревочные тапочки, связанные так искусно, что хоть фасон снимай. А ведь уже холодно, сентябрь на исходе. С ними вместе и Николай Николаевич Кропотов, преподаватель, старый партиец. Похож на Чехова, такая же бородка, пенсне, мягкое выражение лица. Вместе с Аней он как-то выступал на молодежном собрании, вдохновился и начал читать свои стихи, написанные еще в прошлом веке, когда он был студентом юридического: «Смелый вызов бросаю грядущей судьбе, и погибнуть готов в непосильной борьбе, и не страшны мне темные силы…»
Вон сидит Бухарин, тоже старый, но одержим левизной, как юноша. Вон Мальков, комендант Кремля. Стек-лов, редактор «Известий». Партийные публицисты Ярославский, Ольминский. Есть и товарищи с фронтов. Вон сидит Сафонов, старейший большевик, имел четыре года каторги, бежал. Член Реввоенсовета Второй армии. Назначили его в Тамбовский укрепрайон, вчера он зашел в МК попрощаться перед отъездом, а Владимир Михайлович говорит: «Задержитесь на денек, Александр Кононович, завтра у нас важное собрание, возможно, будет Ильич». Послушался.
Есть в зале и незнакомые. Внимание Ани привлекла молодая женщина, худенькая, с пухлыми губами, беременная. Ей рожать пора, а она все-таки пришла сюда. Хорошо еще, не одна, с мужем. Смуглый, с пышными уса-ми командир в новых ремнях. Обеими руками держит ее руку и легонько гладит, как замерзшего птенчика.
А вон и Кваш сидит впереди, через ряд, рот раскрыл, доклад слушает. Он-то наверняка знает, где Владимир Михайлович, сейчас у них в Бюро субботников дела невпроворот, сегодня уже четверг. Аня уставилась взглядом в затылок Кваша, заставляя его обернуться, выждала с минуту, но тот сидел и ухом не вел. Аня усилила свой магнетический, как ей думалось, взгляд, и Кваш завертел вскоре головой, чего и следовало ожидать, налево посмотрел, направо, ну и обернулся, конечно. Увидел Аню, обрадовался, как будто не она его повернула, а он ее сам нашел, брови взметнул до самых волос и просипел:
— Где Владимир Михайлович?
Он что, решил ее передразнивать?
— Будет ко второму вопросу, — ответила Аня уверенно.
Как-никак, она ветеран МК, с января здесь работает, а Кваш прибыл в Москву недавно с «товарищами с Украины». Следовало бы их называть просто беженцами, но неловко, они там натерпелись всякого, и потому их щадят. Хотя настоящие твердокаменные большевики остались там, ушли в подполье или на фронт против Деникина. На одном из заседаний МК зашел разговор об этих прибывших товарищах, выяснилось, что по районам к ним относятся с прохладцей, а кое-где просто третируют, не мешало бы, как полагают некоторые, поднять их авторитет. Владимир Михайлович тогда сказал: «Надо сознаться, что в большинстве случаев они такого отношения сами заслуживают. Если к вам приходят люди и, вместо того чтобы говорить о работе, требуют, чтобы им дали автомобиль для перевозки вещей с вокзала, кожаную тужурку и работу предоставили непременно в ЧК, то понятно, такие люди не могут внушать доверия».
Кваш пришел с котомкой, в ней все его имущество, автомобилей не просил и в ЧК не рвался, сказал только: «Согласен на любую работу, какую вы мне доверите». «Нам нужен организатор, умеющий говорить и способный к любому физическому труду». «Я такой и есть», — скачал Кваш, забыв о скромности, хотя потом оказалось, что кроме владения языком и лопатой у него есть еще десяток других, не менее важных качеств. Владимир Михайлович взял его в Бюро субботников и не пожалел, что Деникин пригнал ему с Украины такого расторопного я толкового помощника. Кваш сам пылал и других зажигал на субботниках, хватался за работу первым, наладив дело в одном месте, мчался в другое, подбадривал шуткой, запевал песню, выносил благодарности от имени народа и революции, а в перерыве между субботниками носился по фабрикам и заводам, по станциям и пристаням, выискивая, где быстрее можно поставить на колеса вагоны, перетащить паровоз с кладбища на пути, поднять заброшенный паровой котел, запустить проржавленный станок, навести крышу из чего придется над важным цехом. И не забывал припевку: «А в субботу, а в субботу мы не ходим на работу, а суббота у нас каждый день». Собирая рабочих на ремонт артиллерийских орудий и броневиков, на погрузку снарядов и патронов. Созывал подростков па легкий труд — протирать керосином и смазывать шрапнельные стаканы. Число участников великого почина росло с каждой субботой, а с ними и Кваш вырастал в глазах окружающих и успел так привязаться к Загорскому, что и жить без него не может, — «где-е Владимир Михайлович?».
«Будет ко второму вопросу», — сказала ему Аня, а второй вопрос — это работа партийных школ и распределение лекторов по этим школам, вопрос для Владимира Михайловича очень важный. Куда бы он ни отлучился сейчас, к тому времени придет обязательно.
Покровский закончил доклад, слово взял Мясников а тоже стал говорить о подробностях, о том, каким ущербом Москве грозили три военные школы, охваченные заговором. С оружием в руках они ждали команды двинуться на Москву с трех сторон: из Волоколамска, Кунцева и Вешняков. Подробности, как можно больше подробностей должны знать участники собрания, чтобы завтра, в пятницу, рассказать о них на митингах по веем районам.
— Москву они разбили на секторы, на Ходынском поле поставили свою артиллерию. Садовое кольцо хотели перекрыть баррикадами, укрепиться и штурмовать центр. Они хотели захватить Ленина и держать его как заложника.
Аня вздохнула. Глупо, конечно, обижаться ей на чекистов, все становится известным, когда это нужно, не раньше и не позже. Секрет для них необходимость, а значит и для тебя тоже. К тому же революция не состоит только из одних ликвидаций заговоров. Это не самое трудное и не самое главное, если смотреть с точки зрения марксиста, главное — работа по идейному воспитанию. Именно она, идейность, подсказала той учительнице правильна оценить действия заговорщика директора шкоды, обострила ее политическое чутье, и она пришла в ЧК. Именно наша работа по разъяснению задач партии заставила («думаться того врача, который оказался в сетях заговора. Так что сначала действуем мы, а потом уже чекисты. И чем шире и убедительнее наш охват, тем меньше дела чекистам. А для этого нужны знания и еще раз знания.
«Что важнее в нашем деле, Владимир Михайлович, теория или практика? Ответьте мне четко и ясно, у нас споры». А он вместо пунктов «а», «б», «в» — свой вопрос: «Ответь мне, Аня, четко и ясно: какой ногой человек больше ходит?» Хоть стой, хоть падай. Оказывается, вопрос-то ее из пальца высосан, метафизический, а не диалектический. Книжное знание коммунизма, говорит Ильич, ровно ничего не стоит без работы, без борьбы.
Опасно усваивать одни только лозунги в отрыве от практики — это грозит великим ущербом для дела коммунизма. Всякий раз нужно уметь увязать теорию с практикой, слово с делом, не допускать разрыва, а это не так-то просто, можно увлечься и нагородить лишнего, оказаться в плену кустарщины. Для того и нужны наши собрания, для того и создаются партийные школы, чтобы иметь точку зрения, с которой оцениваются все события.
А народ в России сложный, многосословный, сколько всяких бывших стремятся пустить в ход свои доводы, давно обдуманные и веками проверенные. Повадился к Владимиру Михайловичу тот монашек с апреля, подарил ему «Жития святых» и еще что-то в толстой коже с медными застежками, как сундук. «Ириней означает мирный, мое дело мир. А Иуда — слава. Всякое желание славы есть иудино дело». Владимир Михайлович дарит в ответ «Монистический взгляд» и статьи Ленина, инок крестится, но берет и уносит в лавру.
Самое трудное — увязать с практикой попятив свободы. Даже многие умные, образованные, читающие на пяти языках, вроде бы честные, искренние, не усвоили до сих пор призыв Ильича: долой старую свободу! Всякая свобода есть обман, если она противоречит интересам освобождения труда от гнета капитала. Аня хорошо помнит доклад Загорского в школе агитаторов при МК. С древних пор не было для человека более светлого, более желанного понятия, чем свобода. Но не было и более сложного, более противоречивого понятия, чем свобода. Пресловутая свобода вообще бесчеловечна, как это ни парадоксально звучит. И разница между свободой вообще, правами вообще и между свободой и правами в марксистском, классовом понимании столь же велика и красноречива, как разница между хаосом и гармонией. И.тп — или! Или конец света в результате свободного развязывания инстинктов, или гармоничное сочетание интересов личности и интересов общества. В период революции это противопоставление проявляется особенно резко.