Страница 22 из 63
«…Я на днях получил самое дружеское письмо от Игнатия Хмеленского… Письмо его печально, но дышит силой…»
С первых же дней приезда в Варшаву жизнь Домбровского раскололась надвое. Он — примерный офицер, дивизионный квартирмейстер, образцово выполняющий свои служебные обязанности. И он же — под кличкой Локеток — один из самых активных деятелей Центрального национального комитета. Ибо уже через неделю после своего появления в Варшаве Домбровский был кооптирован в члены комитета. На первом заседании комитета он ринулся в бой с представителями «белых».
— Единственным средством освобождения, — заявил он, — отвечающим достоинству народа и дающим гарантию свободы и независимости, я считаю вооруженное народное восстание!
На возражение, что нет плана восстания, он твердо заявил:
— Есть!
И, действительно, вскоре он представил его.
После оглашения плана в комитете на несколько секунд воцарилось молчание. Поднялся радостно-возбужденный шум. Люди окружили Домбровского, жали ему руку, целовали его.
Тут же состоялось тайное голосование. Из пяти членов комитета четверо высказались за принятие плана. Это были, кроме самого Домбровского, Игнатий Хмеленский, Станислав Матушевич и Владислав Даниловский. Против — один: Витольд Марчевский. Человек уклончивый, двусмысленный, он играл незавидную роль в комитете. «Белые», с которыми он был тайно связан, ввели его туда с подрывной целью как троянского коня. Он стремился сорвать план Домбровского.
В чем же состоял план Домбровского? В нем отразилась вся военная выучка Ярослава, его боевая практика на Кавказском фронте, его академическая учеба в генеральном штабе, его революционное чутье, его стремление облегчить судьбу народа, его военный талант.
В основе плана лежала идея союза польских патриотов и русской демократии. Домбровский предлагал включить в состав повстанческой армии русский легион. Он понимал, что залог успеха — в тесной связи польских и русских революционеров, что изолированное польское восстание обречено на провал.
Тактический план Домбровского, тщательно разработанный до мельчайших деталей, предлагал в качестве центральной операции захват Варшавской цитадели и крепости Модлин. Это должен был сделать ночью двухтысячный отряд повстанцев, вооруженный револьверами и кинжалами. Овладев модлинским арсеналом, где хранилось семьдесят тысяч винтовок, повстанцы, усиленные варшавскими рабочими и ремесленниками, направляются к Варшавской цитадели. Ее ворота изнутри по сигналу откроет восставшая учебная рота варшавского гарнизона под командой революционных офицеров поручика Арнгольдта, подпоручика Сливицкого и унтер-офицера Ростковского. Ворвавшись в цитадель, повстанцы разоружают гарнизон и захватывают огромный арсенал. Одновременно другие группы восставших овладевают дворцом наместника, казармами, расположенными в разных частях Варшавы, и прочими стратегическими пунктами. План Домбровского определял и день восстания: 26 июня 1862 года.
Глава 15
Пеля
Энергия Домбровского в эти весенние и летние месяцы шестьдесят второго года была поистине неисчерпаема. Он не знал устали. По окончании своего официального служебного дня в 6-й дивизии варшавского гарнизона он торопился на окраину Варшавы. Здесь, в роще, его ждала повстанческая молодежь. Ярослав тренировал их в стрельбе, вел с ними тактические занятия, учил их читать карту, упражнял во взятии препятствий.
Среди этой патриотической молодежи были и люди постарше, были и девушки. Одна из них, невысокая тонкая блондинка, стреляла особенно метко. Он похвалил ее. Она сказала с какой-то ноткой надменности в голосе:
— А мы в нашем кружке все такие. Нам иначе нельзя.
Ярослав поинтересовался, что это за кружок.
Она сказала:
— Террористический.
Она совсем не походила на террористку со своим нежным девичьим лицом, так легко вспыхивавшим при приближении Ярослава. Скоро он узнал ее имя: Пеля. А полностью — Пелагия Згличинская. Постепенно он узнал, что она из самых недр Польши, из Любельщины. Отец Пели — мелкопоместный шляхтич, вконец разорившийся. Теперь, когда во время стрельб Ярослав брал руку Пели в свою, показывая, что ствол пистолета нужно наводить на мишень не снизу, а сверху, ему не хотелось отпускать ее руку, такую нежную и такую неумолимо твердую. Они часто возвращались в город вместе по берегу Вислы, обсаженному каштанами. Все больше они находили общего в своих мыслях, наблюдениях. Они удивлялись и радовались, обнаруживая, как похожи их суждения о людях, как совпадают их представления о будущем Польши. Единственное, чего они не касались, это своих личных планов. Но и это как будто стало ясным после одного из вечеров.
В лодке Ярослав и Пеля переплывали Вислу. Проходившая мимо большая баржа подняла волну. Молодые люди, смеясь, поставили лодку бортом под волну. Пеля привстала. Их качнуло. Пеля не удержалась на ногах. Ее бросило в объятия Ярослава. Он не отпустил ее. Губы их соединились.
Несколько дней после этого Ярослав не приходил на занятия. Его заменял другой офицер. Пеля ничего не понимала. Наконец Домбровский появился. После занятий, проходивших, как обычно, Ярослав попросил Пелю проводить его. Они долго шли молча. Пеля не хотела говорить, Ярослав не решался. Когда они подошли к реке, он сказал дрогнувшим голосом:
— Нам нельзя встречаться, Пеля…
— Почему? — спросила она, стараясь говорить равнодушно.
— Потому что я люблю вас, — сказал он серьезно.
Ее поразил этот странный ответ. Но прежде чем она успела раскрыть рот, он заговорил страстно. Он говорил, что не имеет права связывать ее судьбу со своей, что живет на пороховом погребе и что с его стороны было бы низостью увлекать с собой любимого человека.
— Революционеры не имеют права жениться, — говорил он.
Он привел в пример Чернышевского. Он рассказал о разговоре Николая Гавриловича с Ольгой Сократовной, который происходил при нем.
— Этот великий русский революционер сказал, и я это слышал собственными ушами: «Свое будущее я вижу явственно, и с моей стороны было неосторожностью соединять со своей жизнью еще чью-то». Он говорил…
Пеля перебила его:
— Ольга Сократовна его жена?
— Да.
— И она тоже с этим согласна?
— Что вы, Пеля! Она его лучший друг, его товарищ, его помощник. Это один из самых нежных и крепких браков, какие я когда-либо видел…
Пеля нахмурилась. Она сказала с твердостью, какой Ярослав до сих пор не знал в ней:
— Вот что, пан Домбровский. Я могла бы сказать вам многое. Я могла бы напомнить вам, что я уже два года состою в подпольной террористической организации. Конечно, вы вождь, а я рядовой повстанец. Но я тоже нахожусь на пороховом погребе. Может быть, даже раньше, чем вы. Пока вы учились в Петербурге, в царской академии, я здесь, в Польше, участвовала в уличных манифестациях, нас разгоняли царские солдаты. Но вы, пожалуй, подумаете, что я вам навязываюсь. Забудем то, что между нами было. Спасибо за науку, я имею в виду военную науку. Желаю успеха. Ваш успех — это успех всех нас. Прощайте!
Она решительно зашагала прочь. Ярослав бросился вслед за ней. То, что она сказала, глубоко ранило его. Он испугался, что она исчезнет навсегда и он больше не увидит ее. Он просил ее забыть то, что он говорил. Гордая девушка ничего не отвечала. Тогда и в нем заговорила гордость. Он повернулся и пошел в другую сторону.
А на следующий день произошло чрезвычайное событие в жизни подпольной Варшавы. Это случилось дождливой июньской ночью. В одной из аудиторий Варшавского университета происходило заседание Центрального национального комитета. Обсуждались вопросы восстания. Домбровский не учел влияния крупной польской буржуазии и помещиков. Во время выступления Домбровского в аудиторию неожиданно ворвалась группа «белых» с револьверами в руках. Они заявили, что нынешний состав комитета нельзя считать правомочным, так как в нем не представлены с достаточной полнотой все сословия Польши. Угрожая оружием, они тут же принялись организовывать новый состав комитета во главе с Агатоном Гиллером. Некоторое количество «красных» осталось в комитете, в том числе Домбровский. «Белые» ненавидели его, но не осмелились его тронуть из-за его популярности у варшавян. Первым решением нового комитета был, вопреки яростным протестам Домбровского, перенос срока восстания на более позднее число. Совсем отменить его они не решались — слишком много надежд и упований народ связал с идеей восстания. За Гиллером осталось руководство подпольной печатью и пропагандой. Началась деконспирация. Русское военное начальство что-то заподозрило. Открытых провалов еще не было, но многих офицеров перевели в Россию и даже произошли некоторые перемены в дислокации дивизий.