Страница 23 из 32
Кружатся снежинки. Чайки легко и весело купаются в волнах. Алексей думает о жизни. Раньше почему-то он никогда о ней не думал. Так хочется жить. Мысли опять уносят его на эскадренный миноносец, где остались дорогие и близкие друзья. «Человек за бортом!» Командир сам руководит спасением: стопорит машину, кладет руль, чтобы отвести корабль от утопающего, приказывает на ноке реи поднять флаг «Ч» и приспустить кормовой флаг до половины. Гремит выстрел дежурной пушки, и звенит аварийный колокол…
Алексей вдруг услышал выстрел и едва уловимые среди рокота моря тревожные звуки корабельного колокола. Нет, это уже не воображение, а реальная действительность. Эти звуки согрели его сердце, подняли силы.
«Заметили! Увидели!» — Греднев повернулся в сторону, где, ему казалось, должен быть корабль. Но ничего не было видно, волны заслонили все вокруг. «Неужели послышалось?» Вот его подбросило на высокий горб взлохмаченной волны, и отсюда, сверху, Алексей все-таки увидел свой миноносец. Вобрав в легкие воздух, он закричал как можно громче;
— Э-э-э-э-й-й!
Гридневу показалось, что его услышали, потому что удары колокола стали звучать чаще, громче и отчетливее. Корабль приближался.
— Только бы удержаться…
На эскадренном миноносце видели, как Гриднева сильным накатом волны смыло за борт.
— Человек за бортом, справа!
В тот же миг на ноке реи взвился «Червь», прогрохотал выстрел дежурной пушки, тревожно зазвучал колокол. С этого момента весь корабль с тревогой думал о товарище, оказавшемся в беде.
О спуске шлюпки нечего было и думать, ее разобьет о борт или перевернет волной. Бросать спасательные круги, пояса — бесполезно, их расшвыряет по морю. И все же гребцы дежурной шлюпки вихрем вылетели на палубу.
А командир, оценив обстановку, поставил телеграф на «полный вперед», крикнул рулевому:
— Право на борт! — И сигнальщикам: — Внимательно следите за Гридневым! Не выпускайте его из виду!
За Гридневым следили неослабно все находившиеся на мостике. Командир отдавал приказания кратко, четко. Матросы понимали его с полуслова. Корабль медленно подходил к Гридневу.
Алексей видел приближающийся эсминец словно сквозь туман. Он был совсем, совсем близко, почти рядом. «Удержаться… Держаться… жа-ть-с-я…»
Ноги наливались тяжестью, будто на них повис свинцовый груз, и этот груз тянул Алексея в бездну. Еле-еле шевелилась правая рука. Силы покидали его. «Держаться… Надо… Надо…»
Миноносец подходил, ограждая старшину от свирепых волн. Многие на корабле видели, как Гриднев поднял руку и вдруг исчез. Десятки глаз смотрели в море, а Алексей все не показывался.
— Вот, вот он!
— Молодец!
Волна вновь подхватила моряка, отшвырнула от корабля и спрятала в своей кипени.
— Сигнальщики! Следите! Внимательно глядите! — вслед за командиром повторил Терехов.
Голова Гриднева показалась недалеко от борта. К нему полетели привязанные на длинных концах спасательные круги. Их было много. Старшина поймал один, ухватился за него.
— Молодец, Гриднев, — тихо произнес Терехов. Он быстро сбежал по трапу на палубу, где были старпом, боцман, врач, матросы.
— Он в тяжелом состоянии, — сказал врач подошедшему замполиту.
Терехов и сам отлично понимал, что Алексей совершенно обессилел и что поднять его на корабль будет очень трудно. Ведь волны бросают, кладут эсминец с борта на борт. За эти немногие минуты Терехов как-то постарел, осунулся. Не отрываясь, напряженно, до боли в глазах смотрел на море. К нему подошел мичман Буланов.
— Разрешите, товарищ капитан третьего ранга…
Моряки понимающе посмотрели друг на друга. Терехов взял холодную руку боцмана и крепко сжал ее.
— Действуйте, Петр Васильевич. Только осторожно. Будем страховать… Привязать боцмана! — приказал он матросам.
Терехов сам помог обвязать Буланова тонким концом. Проверил надежность узла. Вместе подошли они к леерным стойкам. Боцман сел на борт, и в это время волна бросила корабль в бездну. Терехов отлетел в сторону, но матросы подхватили его. Буланов, сорвавшись, упал в ледяную кипящую воду. Еще момент, и волна прижала боцмана к борту, а затем потянула за собой, завертела, зашвыряла. Однако матросы потянули за конец, и Буланов оказался рядом с Гридневым, безжизненно висевшим на спасательном круге. Боцман подхватил утопающего, с корабля начали выбирать конец.
Миноносец раскачивало. Вот его накренило, и Буланов, придерживая Гриднева, прижался к борту. Матросы дружным рывком вытащили обоих на залитую водой палубу, уложили на носилки и понесли в лазарет.
Менялись вахты. Гриднев спал. Спал долго и крепко. Проснувшись, не мог сообразить, где он. Пахло лекарством. Увидел стеклянный шкаф со множеством склянок…
Грохот артиллерийских выстрелов окончательно разбудил старшину. Сбросив одеяло, Алексей сел. Через — иллюминатор светило солнце, блестело спокойное море.
Снова прогрохотал залп.
Открылась дверь.
— Проснулся? — спросил Терехов, присаживаясь у койки. — Пять минут плавал, а спал двадцать четыре часа. Такое под силу лишь богатырям… А мы уже провели торпедные стрельбы. Торпедисты отличились. Теперь главный калибр грохочет. Думаю, что и артиллеристы не подкачают. Ваши машинисты — молодцы. Дело свое знают. Действительно, не подвели… А инструкцию нарушать не следовало, особенно старшине.
Гриднев взволнованно посмотрел на замполита.
— Спасибо вам, — сказал он тихо.
— Буланова благодари. Он, брат, за тобой в море полез. Молодец у нас боцман.
Вошел врач.
— Выспался, наконец, — сказал он и взял руку Гриднева. — Так. Теперь послушаем. Дышите… Не легкие, а кузнечные мехи. Железный организм. С таким здоровьем, старшина, вы свободно через океан перемахнете.
— Моряк, да еще казак донской, — с нескрываемой гордостью произнес Терехов. — А у нас, на Дону, все парни — один к одному. — Помолчав, добавил: — Всегда говорю: моряк — он любую погоду поборет.
Где-то на Севере
Подводная лодка, на которой предстояло пойти в море, меня вполне устраивала. Командовал ею молодой офицер Иван Сатников, по словам начальника штаба, — весьма способный командир, и экипаж у него хороший. Кроме того, в редакции флотской газеты я встретил поэта, старшего матроса Федора Чуркина с этого корабля, и узнал, что у них служит главный старшина Александр Корнев. Корнева я знал еще с Отечественной войны как лучшего слухача, писал о нем. Знал и его закадычного дружка торпедиста Васю Мухина, известного на подплаве баяниста, исполнителя сатирических частушек. Где-то теперь черноглазый весельчак? Ведь сколько лет прошло с нашей встречи. Уж Корнев-то должен знать.
Разыскал я его на пирсе. Корнев сразу узнал меня, извинился, что очень занят, и просил вечером зайти в кубрик. На лодке был аврал, грузили торпеды, Александр возглавлял группу матросов.
И вот я в жилом кубрике.
Федор Чуркин играл на аккордеоне, а моряки негромко пели о любимом городе, с которым завтра предстоит расстаться на время похода. Я заметил, что Корнев, склонившись над раскрытым чемоданом, рассматривал старую крышку баяна.
— Что это у вас за обломок? — спросил я.
— Дорог он мне, — ответил Александр, и я уловил в его словах неподдельную грусть.
В кубрик вошел рассыльный и пригласил меня к командиру. Так я и не успел расспросить Корнева, чем же дорога ему эта старая крышка.
«Кабинет» капитан-лейтенанта Сатникова помещался на втором этаже. В небольшой узкой комнате с одним окном, выходившим на бухту, стояла железная койка, накрытая серым одеялом, в углу — сейф, на столе — огромный чернильный прибор: начищенная до блеска модель подводной лодки, как видно, сделанная каким-то матросом-умельцем. Рядом — коробка с телефоном.
Сатников произвел на меня приятное впечатление. На вид ему можно было дать лет двадцать пять и никак не больше тридцати. Лицо моложавое и, видимо, для солидности офицер отрастил гвардейские усики.