Свет маяка

Петр Петрович прошел в спальню. Две широкие кровати, застланные зелеными шелковыми покрывалами, в углу маленький столик Ани. Рядом — ящик с игрушками. А вот и деталь войны: у входа, словно часовой, замерший в положении «смирно», притулилась «буржуйка» с высунувшейся в окно трубой. Печурку установили товарищи с завода, когда Шуханов воевал в дивизии народного ополчения. Под кроватями и у стены сложены мелко наколотые дрова. Окно забито фанерой, и через единственное уцелевшее стекло виднелся пустынный проспект.

Недалеко от дома разорвалась немецкая бомба. Разрушен старинный особняк на углу Фонтанки. Сняты и зарыты в землю кони Клодта с Аничкова моста. Адмиралтейская игла закрыта брезентовым чехлом. Царица Екатерина со своими фаворитами спряталась под мешками с песком. Укрыты памятники Кутузову и Барклаю де Толли. Многие витрины магазинов заложены кирпичами. В окнах угловых домов проделаны амбразуры.

Фашисты почти рядом: со стороны Урицка в шести километрах от Кировского завода. Они стянули в Стрельню, Пушкино, Петергоф сверхмощные батареи и бьют по дворцам и институтам, жилым кварталам и историческим памятникам. Искалечен Мариинский театр оперы и балета, Эрмитаж… Линия фронта пролегла через Урицк, Пулковские высоты, по окраинам Колпино, берегу Невы до Шлиссельбурга.

«Фронтовой город», — Шуханов тяжело вздохнул. Прилег на диван и только было задремал, как из репродуктора послышался голос диктора: «Воздушная тревога! Воздушная тревога!».

Шуханов решил не идти в бомбоубежище, остался в квартире ожидать Бертенева.

Из Ленинграда группу Шуханова на транспортном самолете перебросили в район Валдайского озера, а оттуда на машине — в небольшую деревеньку Слазино. Встретил их представитель штаба фронта в звании полкового комиссара. Он дружески протянул Шуханову руку:

— Будем знакомы. Асанов Николай Дементьевич. Мы получили от товарища Никитина задание принять вас, подкормить и потом отправить на дело. Все пункты сего приказания постараемся выполнить.

Шуханову понравился полковой комиссар. У Николая Дементьевича было несколько суровое лицо, но в нем чувствовалось что-то простое, располагающее. Асанов многие годы работал чекистом, сам он ленинградец, по профессии наборщик. При штабе фронта занимался партизанскими делами, координировал деятельность партизан с армией. Петр Петрович представил Асанову остальных, стараясь в нескольких словах охарактеризовать каждого. Николай Дементьевич внимательно выслушал, осмотрел всю группу и сказал:

— Ленинград вас экипировал отлично. Все новенькое. Моряки прихватили немецкие автоматы — это хорошо. А вот винтовки, пожалуй, я вам заменю более современным оружием. Но об этом после. А теперь пошли. Тут мы вам добрую избу подготовили. Отдохнете, отъедитесь.

— Это бы не плохо, — сказал Лепов…

— Пахомов уже ждет.

Пахомов — повар штабной столовой, бледнолицый и довольно тощий старшина, развернулся во всю мощь своего кулинарного таланта. Каждому выдал фронтовые, но не сто граммов, а значительно больше. На закуску — холодную щуку с огурчиком и кислой капустой, на первое — флотский борщ, на второе — свиные отбивные. Все попросили добавки. Аппетит после ленинградского «столования» был волчий. Никак не могли насытиться.

— Вы, товарищи, малость отдохните на морозце, — посоветовал Пахомов, — а потом снова приходите. Не стесняйтесь. Я уже многих ленинградских на ноги поставил…

Четвертый день жили они в прифронтовой деревне. Стояли крепчайшие морозы. Воробьи на лету замерзали. Трещали деревья. На озерах и реках, будто выстрелы ухали — лопался лед. А ребята после пахомовских харчей полеживали на чистых кроватях в теплой избе. Они все еще испытывали голод. Асанов выдал им ППШ. Изучали новое оружие, обстреливали в тире, разбирали, чистили. Больше всех приходилось трудиться Борису Креплякову и Мише Журову: они и ППШ осваивали и тренировались на радиоключе.

Вскоре всю группу пригласили к Асанову.

— Поздравляю вас, друзья, с хорошими вестями! — громко сказал он. — Гитлеровцы бегут из-под Москвы! Освобожден Тихвин. Наш Северо-Западный фронт тоже нажимает… Думаю, теперь и вам пора сниматься с якоря. Хотели было перебросить вас на У-2, — говорил Асанов. — Но вас четырнадцать. Стало быть, нужно посылать целую армию самолетов. Возить на двух-трех машинах — слишком долго, да и рискованно, могут сбить. Начальник штаба фронта принял решение — отправить вас на «Дугласе».

Приближался час вылета. Шуханов заметил, что ребята приуныли, даже леповские альбатросы перестали острить, подтрунивать друг над другом. Да и самому ему стало грустно. «Что не, это понятно, — думал он, — Летим в неизвестность».

Вечер. Мороз. Под ногами звонко скрипел снег. Большой сигарообразный, камуфлированный «Дуглас» прогревал моторы.

Шуханова и его товарищей провожали Асанов и несколько человек из политуправления фронта. Петр Петрович и Николай Дементьевич обнялись. Они успели крепко подружиться…

— Пока не обнаружите партизан, держитесь подальше от немцев, — сказал Асанов. — Скоро встретимся там, в тылу.

Самолет поднялся в воздух. Из пилотской кабины вышел штурман.

— Через три минуты прыгать.

Шуханов кивнул головой. Он пошел первым. За ним Лепов. Бертенев — последним.

Приземлились. Собрались все вместе. Лыжи, повисшие на высокой елке, снял Нилов. Ваня влез на самую верхушку, срезал сучья, потом стропы, и парашют с лыжами сполз на снег.

Четырнадцать человек в белых куртках с капюшонами, в белых штанах навыпуск, стояли на краю большой снежной поляны и молчаливо смотрели вокруг. Они находились на земле, завоеванной врагом, в его глубоком тылу.

Перед вылетом Асанов сказал, что они спрыгнут близ деревни Комково. «Встретитесь с колхозником Прозоровым. Ночью необходимо пробраться к нему, постучать в окно, крайнее от двора. Когда раздастся голос: „Какого беса средь ночи беспокоите?“, негромко сказать: „Волки в хлеве хозяйничают“, и дверь откроют. Держите со мной связь по радио», — говорил Асанов.

Была и запасная явка.

В разведку, туда, где предположительно должно находиться Комково, направились Лепов и Веселов.

— Надо бы посмотреть по кругу километра на два-три, — предложил Захаров.

— Так мы и поступим, — согласился Шуханов.

Он тут же выделил людей. Остальные углубились в лес, стали ждать.

Еще перед посадкой в самолет Шуханов посмотрел на термометр, вывешенный на домике дежуркой службы аэродрома. Ртутный столбик остановился на цифре «30». В лесу вроде потеплее, но все же лицо так и щиплет. «Хорошо бы костерчик разжечь да чайку вскипятить». Петр Петрович улыбнулся, вспомнив беседы старого охотника-писателя, который не раз бывал в институте Лесгафта, рассказывал о жизни в лесу в зимних условиях. Это был известный писатель, знаток природы, исколесивший половину планеты. От него Шуханов узнал, что костры имеют названия — «охотничий», «ночной» («нодья»), «полинезийский», «звездный», «невидимый». «Развести бы хоть самый что ни на есть паршивенький…».

Стали возвращаться лыжники. Все докладывали одно и то же: никакого жилья в радиусе трех километров нет.

Ждали Лепова и Веселова. А чтобы не терять времени, соорудили большую палатку, приспособив для этого парашюты. Изнутри снег выкидали, наложили толстый слой еловых веток и накрыли их парашютами. У входа разожгли маленький «невидимый» костер. Журов вырубил три палки и поставил их над огнем. Поликарпов, вспомнив, как проезжал на лыжах через незамерзший ручеек, «от которого, ажно, пар валил», пригласил желающих пойти с ним за водой для чая.

Вернулись Лепов и Веселов. Деревню они не нашли.

— Как видно, воздушные братья нас выбросили не там, где следовало, — не то шутя, не то всерьез сказал Лепов. (Правда, они нашли занесенные снегом руины сожженной деревни, но пока говорить об этом не хотели).

— Быть этого не может! — воскликнул Шуханов.

— Темновато, и мы, кажется, заблудились, — спокойно ответил Веселов. — Утром еще раз проверим.