Страница 28 из 34
Ночь в Биркенвердере… Ее тишина так глубока, а свет так прозрачен. И в пустынный дом входят люди, которых давно уже нет на земле. Они приходят не бесплотными тенями, а полными жизни — такими, какими она их знала и любила. Ее друзья, ее наставники, ее соратники. Они являются не сразу, сначала только их голоса…
Потом они входят в комнату, заполняя ее своими массивными фигурами. Впрочем, среди плечистых рослых мужчин рядом с изысканным Энгельсом с его прекрасной головой в седой шевелюре, с Юлиусом Моттелером — его отличают длинные светлые бакенбарды, — маленький человек с красиво закинутыми назад волосами над чистым лбом. Бородка-«эспаньолка». Прямой нос и благородно очерченный рот. Это Август Бебель.
Здесь самые близкие и дорогие: любимый муж Осип Цеткин, это его лицо она снова видит так ясно. И Роза… Ни следа мученической смерти на ее оживленном, как всегда, лице, в ее маленькой тоненькой фигуре.
И тот, которого совсем недавно проводили из жизни миллионы осиротевших людей, он тоже тут. Со своим проницательным, ироническим взглядом, с дружественной улыбкой…
Клара снова стоит у открытого гроба рядом с закаменевшей в горе Надеждой Крупской. И видит, как поток людей медленно и скорбно течет мимо, неся свою беду, свою любовь, свою верность.
Германия 1925 года задает множество загадок. Может ли подсказать их разгадку седая женщина, у которой такие внимательные глаза, а речь пересыпана острыми словечками? Здесь ее никто не знает. Да и откуда могут знать Клару совсем молодые люди, можно сказать, мальчики, собравшиеся в крошечном кафе на опушке леса? Клара поселилась тут, в Биркенвердере, не так давно. И в это кафе зашла случайно: она очень устала, выступала на многолюдном собрании в Берлине и, возвращаясь со станции, зашла выпить чашку кофе. Но беседа этих юнцов не могла оставить ее равнодушной.
— О, вы ведь все знаете! Во всем так хорошо разбираетесь! Может быть, вы даже можете объяснить, — вступает она в их беседу, — откуда захудалая нацистская партия, которую еще недавно и всерьез никто не принимал, получает помещения для собраний? И типографии, чтобы печатать свои бредни о «спасении нации»? И место у рупоров радио, чтобы без конца трепать языком и давать бесконечные обещания?.. Вы не знаете, откуда взялись такие большие деньги на все это у небольшой, но очень напористой партии?
Вы ничего обо всем этом не знаете? Значит, вы не присутствовали на секретных совещаниях вожаков этой партии с самыми богатыми людьми Германии?
А она-то по простоте души полагала, что они только и делали, что заседали на таких совещаниях!
Парни хохочут: какая веселая старая женщина!
— И вы ничего не слышали о тайных совещаниях промышленных магнатов и финансовых воротил с лидерами этой новоявленной партии?
А она думала, что здесь сидят акционеры «Рейнметалла» или по крайней мере Борзига… Молодежь искренне смеется.
— Разве твой отец не владеет родовым поместьем? — спрашивает седая женщина худого парнишку в кожаной куртке, белой по швам. — Твой отец — сборщик деталей на Стиннесверке? Что же, ему нравятся твои рассуждения, он тоже верит в «коричневый рай»? Нет? А почему не верит? Ах, вот оно что: он был под Верденом! Он не хочет, чтоб ты тоже был где-нибудь в Шампани или, может быть, в Пинских болотах.
Милые парни, вы совсем не знаете, что такое война? О, вы участвовали в военных играх? Прекрасно! Это такая война, где гранаты не рвутся, пушки не стреляют, но офицеры все равно кричат: «Вперед, вперед, за святую Германию!» И оркестр играет: «Вперед, солдат, спеши на поле славы!»
Парни смеются:
— Вот Пауль разбил себе коленку, когда бежал в укрытие!
— Ну, значит, ты герой, Пауль! Право, твоя разбитая коленка многого стоит! Может быть, ты вспомнишь о ней, когда получишь повестку. И задумаешься, во имя какой именно Германии тебя посылают убивать таких же славных парней, как ты. Вы спрашиваете: разве Германия, какая бы она ни была, не наша святая родина?.. Милые парни, вы должны прежде всего научиться слушать. Когда вам говорят, что Германия должна владеть всем миром, — прислушайтесь: не скрипучий ли голос кайзеровского генерала произносит старые слова на новый лад. Вы, сдается мне, ведь не сыновья капиталистов. Нет?
Парни снова смеются…
— Вам смешно? А, пожалуй, тут не до смеха! — говорит эта странная женщина.
— Да, — соглашается рослый малый. Он такой тощий, что штаны из чертовой кожи не держатся на нем, и он то и дело их подтягивает. — Мой отец уже третий год безработный.
— И мой.
— И мой.
— Но ведь Адольф даст всем работу! — строптиво замечает тощий.
— Ах так… Может быть, ты объяснишь, откуда возьмется сразу так много работы? Наверное, военные предприятия расширятся?
— Да, пожалуй.
— Смотри-ка, — удивленно разводит руками седая женщина, — мы опять пришли к тому же: к войне! Разве вы так уж жаждете «Вперед, вперед, на поле славы!»?
Они смущенно мнутся. Потом самый маленький из них, но, наверное, самый смелый говорит с некоторым вызовом:
— Мой папа был в плену в России. Он сказал, что ни за что, никогда не будет воевать против русских!
Тощий хочет перебить малыша, но тот упорно досказывает:
— А про Адольфа мой папа говорит, что он просто шарлатан.
— Замолчи, щенок! — кричит тощий. Поднимается страшный шум, но женщина водворяет порядок. Неожиданно сильным голосом она помогает им успокоиться, И обращается к тощему:
— Где это тебя научили набрасываться на маленьких чуть не с кулаками? Может быть, ты был в той банде, которая вчера хотела разогнать собрание рабочей молодежи в Веддинге?
— Я ничего об этом не знаю, — говорит тощий.
— И слава богу. Я надеюсь, что ты никогда не будешь заодно с этими молодчиками.
— В штурмовых отрядах немало рабочих парней… — хмурится тощий.
— Это правда. Но разве ты не слышал, как в Луна-парке зазывала кричит во всю глотку: «Спешите в наш павильон! Вам покажут, как глотают шпаги! А в заключение на глазах у почтенной публики будет съеден живой человек!»
Все снова смеются, а малыш простодушно говорит!
— Ну это же просто приманка!
— Вот именно. Только у наци другая приманка. Тощий сосредоточенно думает и наконец произносит: — Но ведь Гитлер — социалист…
— А разве Носке не называет себя социалистом? На слово «социализм» отзывается душа каждого трудящегося человека, вот им и прикрываются шарлатаны, чтобы зазвать простаков в свой балаган.
Им лестно, что она говорит с ними так откровенно. Они расскажут об этой беседе своим товарищам. В кафе собираются понемногу его обычные посетители. Они прислушиваются к разговору седой женщины и группы мальчиков.
Беседа заканчивается неожиданно.
К беседующим протискивается толстяк в рабочей блузе и больших роговых очках.
— Товарищ Клара, мы так рады видеть тебя здесь. Она замечает удивление и растерянность на лицах парней.
— Вы даже не поняли, кто тут вас учит, как на свете жить? Хороши! — говорит им толстяк.
Парни переглядываются и шепчутся. Потом подходит тощий, Франц, и, насупясь, говорит:
— Фрау Цеткин, спасибо, что потратили на нас ваше дорогое время.
— А ваше будущее еще дороже, — отвечает Клара. Германия сегодня — какая она? Что можно ожидать от правительства, если президентом избран Пауль фон Гинденбург, престарелый вояка? А из Мюнхена доносятся все громче, все азартнее голоса оголтелых реваншистов и трубадуров национал-социалистской «революции»? Штурмовые отряды разрабатывают пышные ритуалы многолюдных демонстраций. Пока что демонстраций…
Рабочие готовы дать отпор: строятся в колонны «красных фронтовиков», организации самообороны. Тысячные толпы подымают сжатые кулаки с возгласом «Рот фронт!» на митингах в Люстгартене, в Веддинге и Нойкельне, где звучат голоса Вильгельма Пика и Эрнста Тельмана. Где бурно приветствуют «нашу Клару», волосы которой стали белыми, но дух все так же молод. И с тем же молодым запалом она зовет: подымайтесь против фашизма!