Клеопатра

   — А я выйду, выйду замуж! Я буду беременная, у меня будет большой живот и в нём вырастет ребёнок!..

Арсиноя вырвалась из цепких рук старшей сестры и горько расплакалась. Тогда, конечно, Маргарита тотчас рассердилась на себя, обняла Каму, просила прощения, приговаривала:

   — Ты будешь жить, как тебе захочется! Ты будешь девственной жрицей Артемиды!.. — Но оставаться всю жизнь девственницей — это вдруг показалось Маргарите таким смешным; она почувствовала, что настроение озорства снова овладевает ею... Вот сейчас она снова засмеётся и станет дразнить Каму... Но Маргарита решила сдерживаться, владеть собою. Она замолчала, отстранилась от плачущей сестры и протянула руку. Кама всхлипнула громко и молча пожала протянутые пальцы... Маргарита не могла понять, почему это Кама всегда готова разреветься... Неужели хочет, чтобы её, плачущую, жалели? Как глупо! Ведь жалость унизительна! А плачущая женщина, с этими искажёнными чертами, с покрасневшей, будто воспалённой, кожей лица, да ещё с соплями под носом!.. Противно и смешно!.. Сёстры всё более отдалялись друг от друга...

Много-много лет спустя Иосиф Флавий и Дион Кассий упомянут об «Арсиноиде», рукописном своде текстов, приписываемых царевне Арсиное и якобы написанных ею в Эфесе. Овидий в третьей книге «Писем с Понта» обращается к жене:

Нет, не желаю, чтоб ты ссылку со мной разделяла!

Горько погибнуть одной, подобно несчастной царевне,

Той Арсиное, что равной Минерве считалась в Эфесе...

Отметим, что именно «равной Минерве», то есть именно богине мудрости и книжных знаний, аналогу греческой Афины. Но римская Минерва уже связана исключительно с литературным творчеством, с философией, чтением и писанием, но не с гончарным ремеслом и ткачеством, которым покровительствовала Афина...

Папирусы «Арсиноиды» открыты, описаны и изданы в 1937 году в Париже Элиасом Бикерманом. Новый перевод на немецкий язык выполнен Ф. Тегером и издан в Штутгарте в 1957 году.

«Арсиноида» представляет собой ряд фрагментов, прозаических и стихотворных, включающих, в частности, одно из ранних стихотворений Клеопатры, а также фрагментарную историю Птолемеев, написанную Арсиноей, несколько принадлежащих её перу элегий и эпитафий и отрывки из романа в позднеалександрийском стиле о любви и приключениях Фаиды и Андрокла, авторство которого возможно с полным основанием приписать той же Арсиное...

Когда Маргарита была маленькой, ей, кажется, несколько раз говорили об отце. Кто говорил? Вероника? Нет? Но Маргарита знала, что отец уехал из Александрии, из Египта. Ей не говорили, где он. Она и не спрашивала. Она его совсем не помнила и не думала о нём. Она и о матери долгое время не задумывалась. Для неё, для ребёнка, это была простая данность, то есть отсутствие отца и смерть матери не заставляли её задуматься. Она не считала отъезд отца странным, она была ещё слишком ребёнком.

После этого странного отъезда царя Птолемея Авлета оставшаяся в Александрии его семья состояла преимущественно из особ женского пола — последняя жена Татида, дочери: Вероника, Клеопатра, Арсиноя. Мужчин, то есть будущих мужчин, было всего двое. Два Птолемея-мальчика, сыновья Татиды. Эта Татида была настоящей египетской дамой. Она происходила из очень знатного семейства, гордого своей родословной, уводившей вереницы и вереницы предков назад в историю, в далёкие бесчисленные века фараонов. Но уже при первом Птолемее, сподвижнике великого Александра и писателе, представители семейства, из которого произошла Татида, предпочли эллинизироваться; впрочем, нарочно сохраняя, даже и демонстративно в своём домашнем обиходе многие старинные египетские обычаи. Татида сделалась царской супругой вследствие некоторых интриг, предпринятых её отцом и дядей. Она умела играть на цитре, вела замкнутый образ жизни, появлялась только во время парадных выходов царской семьи, носила складчатое льняное платье с длинными рукавами, поверх которых надевала модные браслеты, сделанные в виде извивающихся змей. Она одна из всех женщин царской семьи брила голову и щеголяла в высоком парике, увенчанном бирюзовой диадемой. Парик не закрывал маленьких ушей с изумрудными серьгами. А шея виделась короткой, потому что её прикрывали несколько рядов ожерелий. Лицо было набелено строго по древнему обычаю, брови подведены широко чёрной краской. Татида смотрела прямо, большими чёрными глазами, но выражение её глаз невозможно было уловить; непонятно было — печалится она, или спесивится, или тревожится... О ней часто говорили исконные египтяне в Ракотисе, видя в ней царицу, близкую им, а в её сыновьях — законных наследников трона. Но греки, иудеи и сирийцы не полагали сыновей Татиды главными наследниками престола, скорее наследницу видели в Клеопатре, потому что она родилась от кровнородственного брака царственных брата и сестры, подобного браку фараонов. В подобном раскладе симпатий, конечно, заключался некоторый парадокс; ведь египтяне, иудеи и сирийцы (в особенности египтяне!) одобряли эти царские браки братьев и сестёр, а греки подобными брачными союзами гнушались, полагали их противоестественными...

Маргарите тоже не нравились брачные союзы братьев и сестёр; ей вовсе не хотелось сделаться женой незнакомого мальчишки, одного из маленьких Птолемеев. Но она знала, что ей это не грозит! Но за кого она может выйти замуж? В Александрии? Здесь много знатных греков... Но хочется стать царицей... Можно выйти замуж за кого-нибудь из парфянских царевичей... А где все династии, основанные диадохами, полководцами великого Александра? Нет уже ни Селевкидов, ни Антигонидов, ни Атталидов... А может быть, она будет, как Вероника? Будет царицей и будет любить...

Между тем мальчики-Птолемеи росли. Маргарита приметила, что в покоях Вероники всё чаще стали появляться приближенные Татиды. Но они даже и не появлялись, они просто-напросто являлись. Вероника принимала их в малом тронном зале. После каждой такой аудиенции она выглядела растерянной, раздосадованной. Однажды, когда они вошли в залу, Вероника сидела на троне вместе с Деметрием. Конечно, она призвала Деметрия нарочно, назло тем троим. Но старший из них заявил сухо и напыщенно, как полагала Вероника, что желает беседовать с царицей! И подчеркнул интонацией голоса, что именно с царицей!..

Самым старшим из них был евнух, начальник женщин дворца, «дома Татиды», по имени Потин. Он был чрезвычайно толст, с большим толстым лицом, часто принимавшим странно обиженное выражение. Волосы его вились, коротко подстриженные, он также подстригал и усы. У него росли усы, а толкуют, будто у оскоплённых усы не растут. Потин ходил медленно, переваливаясь. Одевался небрежно, часто выходил на люди с расстёгнутым воротом, приоткрывавшим волосатую грудь. Судачили, разумеется, будто он и не евнух вовсе, а любовник Татиды. Услышав эту сплетню, большая девочка Маргарита подумала с невольной гримаской брезгливости ребяческой, что ни за что бы не легла на ложе рядом с таким!..

Теодот, воспитатель старшего царевича, предпочитал длинные свободные одеяния, наподобие парфянских, сшитые из плотных тканей, богатых, но тёмной окраски, расшитых выпуклыми узорами. И этот приближенный Татиды не отличался худобой. Лицо его, чуть одутловатое, часто ухмылялось, но глаза глядели всегда умно и грустновато. Он то вдруг появлялся без шапки, показывая всем, словно египетский жрец, чёрную голову, почти наголо обритую, а то являлся с длинными, неровно подстриженными прямыми прядями; то сбривал усы, то отпускал остроконечную бородку. И почти всегда следовал за ним раб с фаянсовым кувшинчиком ячменного или финикового пива наготове, на тот случай, если господину захочется отхлебнуть; а тому частенько хотелось, он любил пиво...

Младшим в этой триаде был Акила[13], наполовину коренной египтянин (по отцу), наполовину грек (по матери), один из прежних приближенных Птолемея Авлета, изучавший основы тактики и стратегии по свиткам Мусейона, посвящённым истории военного дела. Толковали — опять же! — будто Птолемей Авлет просто-напросто сделал своим очередным любовником мальчишку, уличного акробата, и в конце концов наградил его загородной усадьбой, рабами, а заодно и офицерским званием. Но если кто и мог из этих троих претендовать на завидную должность фаворита царской супруги, то, конечно же, это был бы Акила, высокий, мускулистый, большеглазый, стройный, щеголеватый в своём позолоченном панцире. Но у него был слишком большой нос и узковатый лоб. Он уже привык разыгрывать из себя этакого сторонника решительных действий, но на деле предпочитал, по сути, держаться в тени Потина и Теодота...

13

...Акила... — Другой вариант имени этого полководца — Ахилла. Имя «Акила» означает «орёл».