Монарх от Бога

И тогда он взял её руку и поцеловал. Чёрная бородка и короткие усы пощекотали ей кожу, поцелуй был крепкий, чувственный. Лев Мудрый проникся лаской, и Зоя почувствовала его влечение к ней. Она легко освободила свою кисть из его сильной руки, встала, обошла стол. Лев Мудрый понял её желание, вышел ей навстречу. Они обняли друг друга, приникли губами, и где-то в глубинах их сознания вспыхнули мысли о том, что всё в их жизни должно было случиться именно так. Они вспомнили, что раньше при встречах их мимолётные взгляды оставляли в сердцах свой след и, как драгоценные зерна, накапливались там. И вот зерна проросли. После целой вечности пребывания в объятиях. Лев Мудрый чуть отстранился от Зои и негромко произнёс:

- Я твой раб, царица моей души. Твори со мною, что подскажет твоё доброе сердце.

У Зои слов не нашлось. Она заменила их делом. Зная, что уже наступила ночь, что ей предоставлена полная свобода в исполнении желаний, она взяла за руку наречённого судьбой и повела в свою опочивальню. Они поднялись по лестнице на второй этаж и там из просторного зала вошли в просторные покои Зои. Она сразу заметила, что по воле дядюшки в её покоях было приготовлено все, чтобы украсить ночь сближения. В туалетной комнате ванна была наполнена горячей водой с благовониями, рядом в покое был накрыт стол, в опочивальне ждало просторное ложе. Всюду горело множество свечей. Здесь не было и намёка на скрытное уединение двух одиноких душ. Возникшая вначале оторопь в груди Льва Мудрого исчезла. Он почувствовал себя свободно, словно вернулся из дальнего похода к любимой супруге и она приняла его по-царски. Так всё и было. Бог добра, который руководил в эти часы деяниями своей дочери Зои, именно так и хотел встретить божественного императора Византии.

Едва Лев Мудрый осмотрелся, как Зоя повела его в туалетную комнату и принялась раздевать. Делала она это с улыбкой. Он был благодарен Зое за её предусмотрительность, за то, что над его волей довлела её добрая воля. Ему было приятно подчиняться Зое. А она исполняла своё назначение ловко и умело. И вот уже Лев Мудрый, мужчина крепкого телосложения, с широкой грудью, со шрамами на плече и бедре, нежился в ванной. А Зоя той порой скинула с себя далматик и принялась растираться благовониями. Император пытался не смотреть на обнажённую девушку, но ему это не удалось. Он видел мраморные статуи греческих богинь. В Микенах на полуострове Пелопоннес однажды он долго любовался дочерью Юноны и Юпитера - Гебой. Она подавала богам божественный напиток. Лев Мудрый запомнил её стройной, полной грации. И вот она, воплощённая Геба, перед ним. «Всевышний, как ты милосерден ко мне», - мелькнуло у него в уме.

Зоя подошла, помогла Льву Мудрому встать из ванны, и вытерла его мягкой белоснежной льняной простыней, другую накинула ему на плечи, сама укрылась розовой шёлковой тканью и повела Божественного к столу. Она наполнила кубки вином с бальзамом, они выпили молча. Им осталось сделать несколько шагов до ложа, чтобы утонуть в забвении.

В эту ночь, накануне Рождества Христова, Лев Мудрый не вернулся во дворец. Он провёл её в опочивальне с Зоей-августой, как величал теперь Зою император. Прошло не так уж много времени, меньше года, и Лев Мудрый огласил титул августы с амвона храма. А пока наступила пора тайной жизни Льва Мудрого и Зои. Она протекала в особняке патриарха, куда всем смертным запрещалось входить кроме служителей. Тайна сохранялась строго, о ней знали только патриарх да евнух Гонгила. Когда император приходил поздним вечером к Зое, евнух оберегал их покой. На четвёртый месяц их тайной жизни, приняв императора на ложе, Зоя прошептала:

- Божественный, я понесла.

Лев Мудрый молча уткнулся лицом в грудь Зои. Он не спросил её, кого она носит под сердцем, сына или дочь, - он смирился бы и с дочерью. Лаская Зою, Лев Мудрый сказал:

- Тебе пора во дворец. Ты будешь жить в порфирных покоях. Я хочу, чтобы ты всегда была рядом.

- Так скоро и будет, мой государь. Но до родов нам не надо нарушать наше уединение.

- Почему, моя славная августа? Никто не посмеет косо взглянуть на тебя.

- Я верю тебе. Но есть силы, неподвластные даже воле императора, мне бы хотелось уберечь от них твоего сына.

- Славная, ты уверена, что родишь сына?

- Да, мой Божественный. Каждую ночь я разговариваю с ним.

- Как разговариваешь?

- Всё очень просто у нас.

- Я готов в это поверить, но…

- А ты поверь. Должно тебе знать, что мой Бог живёт во мне. От него мы, суфии, питаемся мудростью, и он учит нас познавать мир. Когда твоему сыну будет годик, он многое расскажет о себе, чего ты, Божественный, не знаешь.

Зоя говорила так, что её слова были зримы для Льва Мудрого. Они входили в него не только звуками голоса, но и как нечто материальное. Он словно бы пил бальзам, который наполнял его тело небывалым блаженством. И он уже не сомневался, что Зоя говорит правду, что всё так и будет.

- Я ничего не отрицаю из сказанного тобой. И пусть дом твоего дядюшки останется кровом твоим, сколько бы ты этого ни пожелала.

- Спасибо, Божественный. Я знала, что ты поймёшь меня. - И Зоя прижалась к будущему отцу её ребёнка всем своим гибким телом.

Вольно или невольно, но для императора Льва Мудрого наступило время ожидания, не дающее ни минуты покоя. Он считал дни, недели, когда наконец у него появится наследник. И однажды Зоя подсказала ему, как скоротать время ожидания.

- В тебе, Божественный, живёт жажда сочинительства. Дана она тебе Всевышним, вот и прославь его имя. Напиши книгу о храмах-базиликах. Знаю, что ты об этом давно мечтаешь.

Для Византии 904 год протекал спокойно. Он уже заканчивался, стояла глубокая осень. Держава ни с кем не воевала, никто на неё не собирался нападать, и потому Лев Мудрый мог себе позволить приступить к сочинению «Базилики», которое он и впрямь вынашивал. Так и случилось, что Лев Мудрый увлёкся сочинением. В эту пору он уделял мало внимания государственным делам, жил в мире творчества и любви к Зое-августе. Он никого не пускал в этот мир.

Однако всё тайное со временем становится явным, и во дворце Магнавр постепенно многое стало известно о таинственной жизни императора. Сложилось это по крупицам. Вдруг придворные вельможи и слуги заметили исчезновение из дворца племянницы патриарха. Сановники в секрете, служившие самому императору, вскоре узнали, скоро проведали, что каждую неделю он скрывался вечерами в розовом особняке патриарха и проводил там ночи, возвращаясь во дворец на рассвете. Евнух Гонгила давно стал целью, на которую были устремлены взоры всё тех же служителей в секрете. Так мало-помалу во дворце Магнавр утвердилось мнение, что император пребывает в порочной связи с Зоей, которую острые на язык дамы и вельможи прозвали Карбонопсиной. И как бы не произносилось придворными это прозвище, оно звучало оскорбительно.

О происках придворных, об их злословии вскоре от тех же служителей в секрете узнал император, и он принял жёсткие меры. Слишком рьяные хулительницы и хулители Зои были удалены из дворца, остальным же придворным Лев Мудрый сказал за полуденной трапезой просто:

- Вы, мои верные служители, помните одно: за каждое мерзкое слово о моей избраннице будете сурово наказаны.

Премьер-министр Астерий защитил придворных императора от его гнева и опалы:

- Божественный, все недостойные тобою наказаны, и мы их изгнали. Пусть твой гнев не изольётся на невиновных. Все мы чтим и любим тебя, и кто бы ни была твоя избранница, для нас она станет государыней.

- Я верю тебе, великий логофет дрома. А вам всем скажу одно: я не виноват, что меня преследует злой рок.

На этой трапезе было заложено почтительное отношение к будущей императрице.

У Зои подошло время родов. За три дня до появления на свет младенца роженицу по воле императора перевели во дворец. Сделано всё это было тайно. Лев Мудрый опасался сглаза и всего того, что могло причинить вред его избраннице и дитяти. Зою поместили в пурпурной опочивальне, где по многовековой традиции рождались багрянородные или порфироносные отпрыски - наследники тронов. К этому покою были поставлены верные телохранители, которыми распоряжался преданный императору евнух Гонгила. Он был горд таким доверием и оставался неусыпен в бдении днём и ночью. Казалось, он даже не спал в эти дни. Пищу, которую приносили Зое, сперва пробовал Гонгила, потом император. И только после этого она попадала на стол к роженице. Они готовы были на самопожертвование.