Страница 16 из 23
Подобный осторожный поворот в консервативную сторону был попыткой остановить разоблачения террора и произвола, практически начавшегося отнюдь не с убийства Кирова в 1934 году и не ограничившегося уничтожением партийных деятелей, миллионы которых были теперь реабилитированы (хотя на ХХ Съезде Хрущев сообщил о реабилитации немногим больше 7 тысяч партийных работников). Вставал вопрос и о реабилитации членов реальных оппозиций Сталину, осужденных на «открытых» процессах (Бухарин, Зиновьев, Каменев, Рыков и сотни других) и о пересмотре всей политики партии после Октябрьской революции. Неизбежны были разоблачения репрессий в период коллективизации, процессов 1929–1930 годов и многого другого, включая вопрос о Л. Троцком. Хрущев и его коллеги сравнительно легко пошли на пересмотр политики репрессий, затрагивавших партийных и государственных работников их поколения, по существу – элиты конца тридцатых и сороковых годов, но они не могли колебать прочные устои собственной власти, полученной отнюдь не демократическим путем.
Но даже ограниченных разоблачений и многомиллионных реабилитаций было достаточно, чтобы общая политическая репутация советской системы в мировом сообществе, прежде всего в левых течениях, сильно испортилась. Внутри СССР возник идеологический вакуум и прежде всего из-за низкого уровня жизни. Любая пропаганда преимуществ советской системы была бы эффективной только в том случае, если можно было хотя бы сказать, что все жертвы диктатуры и централизации принесли реальные экономические результаты, – и не в форме большего количества добываемого угля и более высоких цифр выплавки стали и добычи нефти, а в форме товаров народного потребления, продуктов питания и улучшения жилищных условий и условий труда и отдыха, и не в сравнении с Россией 1913 года, а в сравнении с западными капиталистическими странами.
Хрущев прекрасно понимал, что простой народ оценит его деятельность не только по политическим реформам и международным акциям – нужно было серьезно улучшать еще слишком плохие условия жизни основной массы населения. По инициативе Хрущева еще с 1955 года было расширено жилищное строительство, хотя для более быстрого решения жилищной проблемы Хрущев, наряду с разумной индустриализацией строительства, поддерживал в основном примитивные типовые проекты домов и уменьшенные стандарты квартир. (Такие кварталы в городах быстро получили название «хрущобы».)
Но развитие производства товаров массового потребления, создание новых типов товаров, ставших обычными во многих странах, но не производившихся в СССР, насыщение ими торговой сети было крайне трудной экономической задачей. Централизованная система экономики СССР, при которой любой вид производства планируется Госпланом и организуется тем или иным министерством, была удобной для реализации больших проектов; создания мощных турбин, авиации, флота, вооружения, атомных и ядерных бомб, реакторов, производства железной руды, стали, добычи нефти, угля, леса и многого другого. Но для массового производства тысяч других товаров непосредственного потребления и в том числе требующихся в небольших количествах (химические реактивы, медицинские препараты, инструменты, посуда, мелкие приборы для различных измерений, спортивный инвентарь, запасные части и т. д. и т. п.) – для такой задачи централизованное руководство через правительственную и госплановую систему было слишком бюрократическим. В капиталистических странах правительство не организует непосредственно производство, и экономика децентрализована и самоуправляема. Преимущество социалистической системы было доказано, когда СССР быстро превратился в индустриальную супердержаву с мощной тяжелой индустрией. Но в производстве товаров народного потребления, отражающемся прежде всего на условиях жизни людей, СССР явно не выдерживал соревнования с США и странами Европы. Попытка решить эту задачу «классическими» советскими методами централизованного руководства вели к созданию в Москве все новых и новых министерств и комитетов и к дроблению уже существующих министерств на более мелкие. За счет этого увеличивался центральный бюрократический аппарат, но не было реальных экономических достижений. Естественно возникал вопрос о целесообразности нового нэпа, о расширении мелкой или даже частной промышленности, хотя бы для удовлетворения местных нужд в товарах, которые вообще никогда не планировались через Госплан, но все же были необходимы, например в крестьянских хозяйствах (брички, телеги, колеса для них, сани, оглобли, подковы, вилы, ухваты, коромысла, древесный уголь и многое другое). Но разрешить расширение частного сектора в производстве в 1956 году Хрущев не мог – это была бы слишком радикальная экономическая реформа «антисоциалистического» типа.
Чтобы преодолеть возникшие проблемы на пути резкого увеличения производства товаров народного потребления и не нарушить твердые принципы государственной собственности на средства производства, Хрущев выдвинул проект ликвидации централизованного управления производством многих продуктов через министерства из Москвы, при этом правительство сохраняло контроль над военной промышленностью и рядом других решающих отраслей индустрии. Все остальные виды производства, и особенно производство товаров народного потребления, предполагалось подчинить местным органам власти, создав для этого в областях специальные Советы народного хозяйства (совнархозы). Регулировать их деятельность должны были совнархозы крупных экономических зон и Высший Совет народного хозяйства. Эта система уже существовала в начале двадцатых годов. Считалось, что она поможет приблизить руководство к производству, уменьшит бюрократизм и будет развивать местную инициативу и конкуренцию.
Одновременно с этим была подготовлена реорганизация системы научных институтов. Все технические институты Академий наук передавались совнархозам, часто перемещались из столиц в производственные районы и получали задания на разработку новых моделей и систем. Было объявлено о создании в Сибири нового большого научного центра (в Новосибирске). Весь этот проект, выдвинутый Хрущевым на февральском пленуме ЦК КПСС в 1957 году, был открыт для всенародного обсуждения в советской прессе, что было новым демократическим жестом, хотя советская пресса, по-видимому, отбирала материал для дискуссии достаточно осторожно.
Ликвидация множества министерств и полная реорганизация промышленности были, конечно, слишком рискованными мероприятиями и могли быть проведены в жизнь после экспериментальной проверки хотя бы в нескольких областях. Ее не могла заменить дискуссия в печати. Возможность путем такой реорганизации резко увеличить производство товаров народного потребления была весьма сомнительной. В индустриальной стране, например в США, децентрализация той или иной отрасли промышленности означает независимость от центрального правительства, а отнюдь не ее дробление по разным штатам и подчинение бюрократии в каждом из них.
Но предлагаемая реорганизация, несомненно, укрепляла власть областных партийных комитетов. Раньше секретарь обкома был не в силах командовать находившимися в его области большими заводами союзного значения, и руководителей на эти заводы назначали в Москве. Теперь обком управлял и местным совнархозом, и всей промышленностью в пределах области. (Раньше он в основном нес ответственность за сельское хозяйство, мелкую промышленность и обслуживание.) Поэтому на пленуме ЦК, где секретари обкомов составляли главную силу, новой реформе была обеспечена поддержка. Московская бюрократическая верхушка была против преобразований, тем более что десятки тысяч служащих министерств теряли работу и должны были разъехаться по областям для создания там аппаратов совнархозов. В Президиуме ЦК КПСС против реформы выступали также Молотов, Маленков, Каганович и Председатель Госплана Сабуров. Но в мае 1957 года после почти трехмесячного «всенародного обсуждения» новая реформа была принята Верховным Советом СССР и стала законом. Практическая реализация этого закона была очень поспешной и вызвала серьезное напряжение на правительственном и высшем партийном уровнях.