Верен до конца

— Ну, что это вы, зачем это?.. — засуетился Колганов. — Я и сам принес бы… Да и дровишки тут есть.

Пашун удивленно раскрыл глаза:

— Это вы?!.

А Степанова, как бы не замечая нового человека, хозяйским тоном ответила Колганову:

— Еще ночь впереди, пригодятся. Оно и хорошо, что я отошла: товарищ Пашун за это время наговорился вдоволь.

— Я не предполагал, что вы здесь, — виновато проговорил Пашун и смущенно посмотрел на нас.

— Чего не знают, о том не говорят, — сдержанно заметила Степанова.

На этом неприятный инцидент был исчерпан. Только Колганов еще долго иронически поглядывал на смущенного Пашуна.

Пора было начинать совещание. Я познакомил присутствующих с директивами ЦК КП(б)Б и Минского обкома о развертывании партизанского движения в Белоруссии; затем мы определили район действия для каждой группы и поставили перед ними конкретные боевые задачи.

На следующий день гитлеровцы снова пришли в совхоз «Жалы». Оставаться под носом у врага не было надобности, и мы решили перебраться поближе к совхозу «Сосны». Здесь, в дремучем, с трех сторон заболоченном лесу, состоялось у нас первое расширенное заседание бюро подпольного обкома партии. Кроме командиров отрядов и руководителей подпольных групп на заседании присутствовали Луферов и Горбачев.

Подпольный обком решил созвать всех коммунистов Любанского района. Определили место собрания, договорились о пароле, и в тот же день все разошлись по деревням.

21 июля 1941 года на небольшой лесной поляне недалеко от совхоза «Сосны» начали собираться коммунисты. Наши связные встречали их в условленном месте, километра за четыре от поляны. Каждый коммунист знал пароль. Все это очень напоминало хорошо знакомые из истории маевки.

Не совсем удобно проводить собрание под открытым небом, но другого выхода у нас не было. От лесных сторожек и других лесных прибежищ мы решили отказаться. Во-первых, потому, что все они известны местным жителям, а во-вторых, мы ожидали не пять и не десять человек, а значительно больше.

Посреди полянки стоял почерневший дубовый пень. Возле него Варвашеня вбил в землю четыре столбика, нашел где-то две доски и положил сверху. Вот вам, пожалуйста, стол и «кресло» для секретаря. Предполагалось, что люди будут размещаться полукругом. Хвойный лес гулкий. В тихую погоду скажи слово — летит на полкилометра. Надо было говорить тихо, но так, чтобы все слышали.

Пашун примчался на собрание взволнованный, веселый, как именинник. С ним пришли пять партизан, которые должны были нести охрану собрания. Они тоже выглядели орлами, лукаво перемигивались: видно было, что им не терпелось рассказать всем какую-то очень важную новость. Кроме пистолетов у всех были немецкие автоматы. А случилось вот что.

Возвращаясь накануне вечером с боевого задания, они заметили отряд вражеских автоматчиков, который шел из совхоза имени БВО на Любань. Недолго думая, партизаны залегли и из засады ударили по фашистам. Это было очень смело и рискованно. В завязавшейся перестрелке пятеро фашистов были убиты. Партизаны забрали оружие убитых и ушли.

Луферов радовался, как ребенок. Он жал Пашуну руку, тряс за плечи партизан, заглядывал каждому в глаза, расспрашивал о подробностях боя.

— А это ваши трофеи? — допытывался он, показывая на автоматы. — Хорошо, хорошо… Ты уж, товарищ Пашун, и мне что-нибудь такое, скорострельное, достань, а то я со своей пятизарядной системой погибну где-нибудь ни за что! — И, обращаясь ко мне, сказал: — Выходит, не только Тихону Бумажкову да Павловскому это под силу. И у нас есть отважные люди — вот они!

По деревням Любанщины уже разнеслась молва о выдающихся партизанских руководителях — Бумажкове и Павловском. После смелых боев с вражескими танками они недавно напали на пехотное вражеское подразделение. Среди бела дня партизаны подкрались к гитлеровцам. Захватчики, еще не встречавшиеся с партизанами, спокойно полеживали на зеленом бережку, некоторые беззаботно купались. Притаившись в кустах и огородах хутора Заречье, партизаны Павловского и Бумажкова выбрали подходящий момент и бросились на врага врукопашную. Обезумевшие от страха оккупанты бросились наутек. Почти все вражеское подразделение было уничтожено.

Вслед за Пашуном на поляне появился Ермакович. Тут Луферов окончательно просиял.

Ермакович доложил, что прошлой ночью он со своей группой устроил засаду на дороге между Любанью и Бобруйском. Результаты хорошие: разгромлен обоз, семь гитлеровцев убито, взято много боеприпасов, продуктов, одежды и винтовок.

Все это напоминало доброе довоенное время: люди приходили на районное партийное собрание и докладывали о конкретных показателях своей работы.

Как хорошо запомнилось мне это первое партизанское партийное собрание! У края полянки под молодым развесистым ольшаником в тесном кружке сидит человек десять партизан. Среди них обращает на себя внимание старик с белой бородой. Это Андрей Трутиков, председатель колхоза деревни Озерное. Они разглядывают слегка покрытый ржавчиной ручной пулемет в руках широкоплечего, крепкого человека лет под сорок, весело покачивающего немного великоватой для его роста головой, крепко посаженной на жилистой шее. Волосы на голове черные, непослушные, одна прядь свесилась на лоб. Это Григорий Плышевский, председатель Загальского колхоза. Плышевский явился на собрание с собственным пулеметом. Это, конечно, не могло не вызвать любопытства. И достать винтовку в то время было нелегким делом, а тут у человека совсем исправный ручной пулемет Дегтярева. Плышевский рассказывает, как он раздобыл его.

— С самого речного дна эта трубочка поднята, — поглаживая широкой ладонью ствол, говорит Плышевский. — Лежать бы ей там и ржаветь весь свой век, если бы не наши ребятки. Пошли ловить раков да и подцепили.

— А это откуда? — спрашивает Трутиков, показывая на раму.

— Это? — повернув голову к Трутикову, переспрашивает Плышевский. — Эту нехитрую вещь нашел наш кузнец и, как человек жадный на всякий кусок железа, принес в кузницу.

— А затвор?

— Затвор, — продолжает объяснять председатель, — нашел я под самым Слуцком. Недавно мы ездили туда. Теперь спросите про ложу? Ну, тут дело простое. С деревом легче, чем с железом. Все деревянные части подогнали сами… Только вот не покрасили еще, а то бы выглядел мой пулемет не хуже фабричного. Даже масленку ввернули, видите? — И Плышевский потрогал почерневшими пальцами винтовую шапочку масленки.

— Небольшая штука, правда? — не без гордости спрашивает председатель, подкидывая пулемет в руках. — А работы было много. С трактором было легче управиться, чем с этой штуковиной. Многих частей совсем не хватало. Дней пять возились в кузнице, пока все сделали. Зато теперь хоть куда, как с завода.

— С колхозного завода, — заметил кто-то из окружающих.

— С Загальского, — откликнулся веселый голос Ермаковича, который тоже подошел к кружку. — Дай мне, Григорий, твою находку, я попробую, как она покажет себя в работе. Может, машинка стрелять не захочет!

Ермакович взял пулемет, точным движением профессионала оттянул пружину, нажал на спуск, потом снова оттянул пружину и, повернув пулемет стволом к себеу посмотрел в канал ствола.

— Пожалуй, не откажет! — одобрительно отметил он. — Можно поставить на вооружение. А тут на ложе надо было написать: «Загальская фабрика-кузница». И марку надо уточнить: писать не ДП, а ДПП, чтобы видно было, что тут не только Дегтярев, а и товарищ Плышевский приложил свое мастерство.

Людей подходило все больше и больше. Часа в три дня Луферов, окинув внимательным взглядом всех собравшихся, решительно сказал:

— Пора, вряд ли кто еще придет.

Ему, как исполняющему обязанности секретаря Любанского райкома, мы и поручили открыть собрание. Андрей Степанович постучал карандашом по импровизированному столу. Товарищи подошли ближе, разместились на траве полукругом, и сразу установилась тишина. Луферов кашлянул в кулак, переступил с ноги на ногу и начал: