Страница 21 из 64
— А вот этот его снимок, помнишь? — Костик продолжал докладывать о результатах своего расследования. Я даже не ожидала, что один человек может быть так во всем виноват.
— Костик, я так пристально не слежу за творчеством своих коллег. Я и журналов то никаких не покупаю, — про журналы я уже говорила сегодня кому-то.
— Этот снимок — это же плагиат с Ньютона*! — начиналась новая бесконечная тема.
— Хуй с ним с Ньютоном: и с Королевым тоже. Костик, твои картинки самые лучшие, Ньютон с Королёвым отдыхают, — постаралась польстить и успокоить я Рынкова.
— Да, ладно, Борян, — засмущался Костик, поверив в мой комплимент.
— Ладно, Костик, пока: прощаюсь: пойду ребенком заниматься, — и с нехорошим чувством я положила трубку.
После Нового года почти весь январь тянулся кажущимся бесконечным «мертвым сезоном»: не в смысле обилия вокруг вас покойников, а в смысле отсутствия у нас заказчиков. До пятнадцатого можно было даже не дергаться, и не выглядывать нетерпеливо в окошко и не брать с надеждой телефонную трубку, никто не позвонит и не осчастливит Вас высокооплачиваемой работой, из года в год эти две недели активно используемы всеми для отдыха или пассивно для ничегонеделанья. С середины января, наконец, что-то всё-таки начинало неожиданно выскакивать, в виде опоздавших снять до Нового года какую-нибудь глупую рекламу клиентов.
Вот и сегодня мы снимали не для ахти какого журнала «Здоровье» их взывающую к здоровому образу жизни обложку. Январский номер уважаемая редакция вышеупомянутого журнала заказала снять аж нескольким фотографам ещё в ноябре, чтобы потом выбрать из них одного лучшего на целый год, типа организовали тендер*. Помню в их числе товарища Преображенского, это такой фотограф-задохлик в обязательной кожаной жилетке и озабоченным собственной важностью лицом. Запомнила я его по причине необыкновенной звучности его фамилии, и, кроме того, знала я его уже по рассказу одной своей знакомой визажистки Оксаны Дробышевой, очень красивой девушки с чуть азиатской внешностью. Она поработала вместе с Преображенским на какой-то съёмке, и он через неделю после неё осчастливил Оксану приглашением в ресторан. «А чего не пойти?» — логично оценила эту ситуацию она, рассказывая эту историю мне. — «Фотограф, вроде как мой заказчик, схожу, думаю, вдруг будет приглашать на хорошие съёмки».
Они долго сидели за столиком и что-то нудно и напряжённо ели. Товарищ Преображенский смелости набрался пригласить шикарную барышню в ресторан, а на всё остальное духу у него не хватило, и заволновался парень, не зная, что делать дальше с не по зубам красивой для него девушкой. И разозлился он на себя за это: Ещё больше он разозлился на красивую Оксану, неторопливо ковырявшую в своей тарелке костлявую форель: и на эту форель разозлился тоже, он за неё заплатил, чтобы показать какой он кавалер «с возможностями», чтобы Оксана ела и благодарно смотрела на него с восхищением: Оксана ела, некрасиво лежащую на развёрнутой фольге со сморщенными запеченными овощами эту рыбину и на Преображенского почти не смотрела, и в редких её взглядах не было ожидаемого им восхищения, только вежливость, а в её словах желания, только смущённая растерянность. И злится товарищ Преображенский дальше: Привычно разозлился он на скромное своё материальное положение: и на свою чрезвычайную и некрасивую заморенность, и на сковавшую, от этих неожиданно вылезших в его мозгу беспощадных, уничтожающих самолюбие самооценок, робость: и заодно на весь окружающий мир. На всех успел разозлиться худенький Преображенский, на всех у него хватило говна в его маленьком костлявом, как в съедаемой Оксаной форели, теле. Всё это никак не складывалось в его же собственном представлении в гармоничную пару с яркой красотой рядом сидящей девушки: и он сорвался, не выдержал бесперспективности для себя ситуации.
— Кто ты такая? — неожиданно зло начал он. — Почему ты не принесла своё портфолио на встречу со мной? Я известный фотограф, а ты? Кто ты? Начинающая визажистка, приходишь на встречу со мной без портфолио.
— Ты ничего не говорил про портфолио, и мы уже работали с тобой вместе, ты знаешь уже, как я работаю. И я не начинающая, — возразила вначале робко Оксана своему несостоявшемуся ухажёру. — Я уже два года работаю визажистом в хорошем салоне. «Бьюти» — шикарный салон, — попыталась защититься репутацией своего салона Оксана.
— Ты знаешь, для каких журналов я снимаю? — продолжал высказывать вслух свои неуёмные амбиции товарищ Преображенский. — Ты что, не хочешь больше работать со мной? Да, кто ты такая?
— Да, успокойся ты, — тут добрая Оксана хотела по-женски поддержать уязвлённое самолюбие амбициозного фотографа, но добрые слова так и не слетели с её красивых пухлых губ. Она положила деньги на стол за недоеденный ужин и ушла в свою жизнь подальше от больных идиотов.
Оксана была девушкой, которая мне тоже очень нравилась, она не могла не нравиться. Я даже описывать её не буду, скажу только, что выглядела она материализовавшейся прекрасной мечтой страстного человека, знающего толк в женщинах.
В будущем уже после смены пола я поведу себя ещё глупее товарища Преображенского, я так же, как и он, после очередной съёмки приглашу Оксану в ресторан. Я позвоню и скажу ей следующее: «Оксана, ты в рестораны ходишь только с фотографами-заморышами или от фотографов-подружек ты приглашения принимаешь тоже?» Сказала я это шутливым и разбитным тоном, но волновалась я при этом невероятно, сердечко прыгало внутри, видимо, подсказывая, — «дура, не звони, зачем ты, выкроенная хирургом баба, ей нужна? Как ты сексом с ней собралась заниматься, если она нормальная девушка и ей нужен член?» Но, одуревшая от видений, в которых, как в калейдоскопе, её пухлые губы трансформировались вдруг в круглую гладкую попу, затем она превращалась в полную грудь с непристойно крупными сосками, потом опять появлялись губы и пытались мне что-то сказать, но они только беззвучно открывались, маня меня и не давая оторваться от этих сладких видений: Конечно, я ей позвонила: «Ой, Олечка! И ты туда же!» — рассмеялась Оксана и, видимо, чтобы не обижать свою больную знакомую, согласилась. Мы договорились сходить в назначенный, к примеру, на послезавтра день и: я, испугавшись, ей не позвонила. Я подумаю в этом своём недалёком будущем, — ну, зачем я ей нужна, и на какой хрен я её вообще пригласила, вспомнив при этом всю эту дурацкую историю с Преображенским. Конечно, она не отказалась, потому что я — её клиент-работодатель. Ну, чего я буду мучить эту милую девушку? И не позвонила. Этого мне показалось мало, после следующей совместной работы, рассматривая её красоты целый день, я, вдохновившись или обезумев от увиденного вконец, пригласила её снова. «Хорошо, давай завтра сходим», — согласилась она. Я посмеялась вместе с ней над прошлым своим малодушием и нерешительностью, она снисходительно тоже, и: опять я ей не позвонила, снедаемая теми же самыми своими прошлыми сомнениями. Неделю назад, а это уже года два или три спустя от этих глупейших историй, снимали мы с Оксаной главу представительства BMW и, соответственно, виделись с ней, она поправилась на три килограмма и стала выглядеть ещё умопомрачительней лучше.
Вторым, осчастливленным вниманием журнала «Здоровье» фотографом оказался товарищ Королёв, и, по-моему, был кто-то ещё третий. Запомнилась мне и собственная фамилия в этом дружном социалистическом соревновании, никогда не забуду её родную. Сняли мы с Катей на этот январский номер вездесущего Бабенкова Пашу с его славным простым лицом «нашего из народа парня», настолько простым и настолько «из народа», что снимали и будут его снимать все ещё очень долго, с каждого второго щита он смотрит на вас до сих пор, как бы извиняясь за такую обширную и навязчивую свою экспансию. Сняли мы его в обнимку с маленькой премиленькой и голубоглазой годовалой девочкой, дочкой нашей знакомой Тамуны Шенгелия и Матвея Гонопольского. И Бабенков-«папа» и его «дочка», завернутая в оранжевое полотенце, стоящие на глубокого синего цвета фоне, завоевали наше право снимать для «Здоровья» аж целый год. Не ахти какая радость, и, может быть, и не радость вовсе, но скромная и небольшая работа, имеющая стабильный характер.