Викинги и индейцы

Дымки поднимались в неподвижном воздухе, и О-Ке-Хе радовался, видя, как, поднимаясь, они сливаются, чтобы затем окончательно рассеяться в одном небе. Мудрость Гитчи-Маниту была безгранична, и великий вождь видел в этих порожденных разными очагами клубах дыма, что в конечном счете сообща растворялись в небе, символ, имевший отношение к его народу.

Он пересчитал костры.

Здесь расположилось лагерем Аттигра-Уантан, племя Медведя. А там — Тохон-Таэнрат, племя Лани. Чуть дальше — Арендах-Ро-Нон, племя Скал. И Навена-На, южные люди, что обосновались прямо на берегах озер.

На четвертом плато Атонтраторо-Мон — народ Выдры и лесные странники, которых называют База-Венена.

А на пятом — манданы — лесные, с верховья и низовья реки — наконец, островные манданы, у которых был вождем Виннета-ка.

Шестое плато — плато обрядов, молитв и судилища.

На нем по-прежнему бил барабан, приглашая вождей и колдунов на Совет, но О-Ке-Хе не спешил. Обычай требовал, чтобы он последним появился у входа в бревенчатую хижину, покрытую ветвями и комьями земли, где Арики, великий шаман, примет их возле священного огня. Однако еще не все вожди собрались там. О-Ке-Хе подошел ко входу, обернулся. Теперь река была за ним.

— О, Гитчи-Маниту, небесный вождь, заклинаю тебя! Сделай так, чтобы побеги на ветке остались нетронутыми. Народ шаванос — одно целое, если одно племя страдает, все остальные ощущают боль. А теперь вы все, речные рыбы, и вы, воздушные птицы, и вы, звери, бегающие по земле, и ты, солнце, попросите за меня Великого Духа.

Только после обращения к Гитчи-Маниту он поднял глаза к седьмому плато.

— Дух моих предков, помоги мне ясно видеть и правильно мыслить!

Ни одно дерево, ни один кустарник не скрашивали холодной наготы верхнего плато, узкого и обрывистого, доступ к которому открывал крутой склон, перерезанный тремя рядами обломков скал, расположенных параллельно гребню плато. Расположение огромных глыб, достигавших порой высоты в два человеческих роста, не было случайным. Когда-то их так положили люди. Люди, которые представляют собой предков шаванос.

Верховный вождь О-Ке-Хе был одним из хранителей секретов этих исполинов, появившихся с северо-запада верхом на животных, таких же высоких, как и они сами: крепко сбитые, с развевающимися гривами, четвероногие существа мчались быстрее бизонов прерий.

Предания сберегли имя всадников: таллегви. Им был известен маис и способ хранения копченого мяса в кожаных коробах, но множество их секретов было уже утеряно. Таллегви на возвышенных местах строили из камня и земли горки восхитительных пропорций; высотой в несколько копий, со сферическим или пирамидальным основанием, они соединялись между собой толстыми и низкими стенами из камней и обожженной глины, скрепленными толстыми стеблями камыша.

В тяжелую пору таллегви укрывались за этими укреплениями. Были и такие дни в году, когда они собирались там, чтобы почтить своих богов и воздать должное своим мертвым героям, чьи кости и оружие они закапывали в курганах.

В легендах говорилось, что эти священные сооружения восходят к ранним периодам существования краснокожих людей.

Седьмое плато было одним из таких мест. Множество небольших стен на нем остались нетронутыми, и везде торчали бесчисленные горки. О-Ке-Хе знал что, если раскопать эти возведенные предками курганы, то на свет появятся глиняная посуда, трубки, каменное и медное оружие, ожерелья из раковин, нагрудные пластины и пояса из кованых золотых листочков.

Шаванос продолжали обычаи таллегви. Вожди и доблестные воины удостаивались погребения под стать своим заслугам, могилу им рыли в земле священного плато, носившего на образном языке шаванос название «Поле Последнего Мужества».

В дни, когда ритуальные обряды не проводились, Поле Последнего Мужества оставалось пустынным. Шаванос, не боявшиеся никакого врага и никакой смерти, не отваживались там появляться. Владения невидимых сил начинались за рядами камней, которыми был усеян склон. Седьмое плато часто закрывали облака, скрывая от людей тайны, которыми повелевает небесный вождь Гитчи-Маниту.

— Так устроены миры, — прошептал О-Ке-Хе, и он был счастлив, думая, что Гитчи-Маниту так близок к хижине, в которой вожди и шаманы обсуждают важные события, вызванные прибытием белых. Раздались и еще долго звучали два торжественных удара по коже барабана. Они предупреждали вождя шаванос, что настало время переступить порог хижины Совета.

Пять костров освещали хижину, достаточно просторную, чтобы там с удобством могли разместиться пятьдесят вождей и шаманов. Ивовые и еловые ветки вперемешку с пучками пахучих трав усыпали землю, а на стенах, выкрашенных в коричневый, желтый и синий цвета, черепа медведей и ланей чередовались с человеческими черепами.

Великий колдун Арики, чья голова была увенчана меховым убором с рогами бизона — знаком его могущества, — стоял возле Иле-ти-ка, ритуального барабана. О-Ке-Хе занял место рядом с шаманом, который затряс трещотками из засохшей кожи в виде бутылочных тыкв, висевшими у него на запястьях. Он стоял перед вождями двадцати шести влиятельных племен, и огни костров, которые поддерживал Вабаш, шаман племени Баашимуна, высвечивали застывшие строгие лица, глаза, казавшиеся больше из-за черных траурных кругов, губы, сжимавшие потухшие трубки. Он особенно пристально посмотрел на Нацунка Косоглазого, вождя народа Тетивы — главного обвинителя наряду с Арики и Вабашем. У Нацунка на шее висел вампум — украшение, надевавшееся по торжественным праздникам… Он был единственный, кто публично потребовал казни Виннета-ка. Клан шаманов использовал Нацунка как глашатая.

О-Ке-Хе не сомневался, что великий колдун Арики прельстил Нацунка вступлением в ранг верховного вождя шаванос. Хотя вождь народа Тетивы был косоглаз и близорук, хватка у него была крепкая! О-Ке-Хе поднялся.

— Пусть благосклонность Гитчи-Маниту направляет этот новый совет! Арики, Вабаш, Нацунк долго говорили. Пришествие белых на нашу землю, сказали они, предвещает большие беды, и Виннета-ка, вождь манданов, живущих в устье реки, нарушил законы, оказав им гостеприимство.

— Он отдал свою дочь одному из пришельцев, — вскричал Нацунк. — Тебе самому следовало бы прийти в негодование от такого оскорбления, О-Ке-Хе, ибо твой собственный сын, Пурпурное Облако, вынашивал план жениться на дочери Виннета-ка.

Из угла, где сидели шаманы, словно снежный вихрь, поднялся шум. О-Ке-Хе движением руки унял колдунов.

— Моя душа спокойна. Я здесь для того, чтобы выслушать все стороны, и планы моего сына Пурпурного Облака вовсе не смущают покой моего духа. Теперь мы должны выслушать вождя Виннета-ка.

Мандан поднялся. Его поместили в последнем ряду вождей. Так, чтобы все могли отчетливо его слышать. Раскрытыми ладонями он приветствовал четыре стороны света и начал говорить — неторопливо, монотонно, с равнодушным видом. Никто бы и не подумал, что этому непроницаемому человеку, обвиненному частью своих соплеменников в предательстве, грозит мучительная смерть.

Виннета-ка говорил долго, передавая факты с тщательностью охотника, заботящегося о каждой детали…

— Разве издревле предсказания не возвещали о пришествии с моря людей? Я не был удивлен, и мои воины наблюдали за ними с суши днями и ночами, пока те плыли вдоль берега, а затем проникли в реку.

Вабаш хотел его прервать, но Виннета-ка выпрямился, яростный и внезапно посуровевший, обнаружив свою истинную натуру, — подо льдом горело пламя.

— Мой голос не раздавался, когда говорили мои обвинители…

Вабаш посмотрел в сторону колдуна Арики, но тот даже и глазом не моргнул.

— Видит Гитчи-Маниту, повелитель облаков и небесный вождь, — сердца этих викингов чисты. Я долго жил и умею верно судить о намерениях людей. Если бы они прибыли как грубые завоеватели, готовые безжалостно растоптать наши жилища и законы, разорить наши охотничьи угодья, возмутить воду наших родников, тогда я, не колеблясь бы, сразился с ними, и стрелы моих воинов были бы беспощадны. Но они подняли над рекой белый щит мира, и я обращался с ними, как с гостями. И если моя дочь Иннети-ки избрала белого человека, то она лишь прислушалась к голосу своего сердца. Я вижу в том доброе знамение: ребенок, родившийся от слияния двух кровей, дорог всем. Если кого и следует судить у этих священных костров, так это меня, Виннета-ка, вождя островных манданов, и никого другого… Раздавались голоса, требовавшие моей смерти. Я не боюсь смерти и презираю боль. Я высказался.