Страница 37 из 47
И если еще можно на первых порах как-то простить нам, по неведению поверившим лжепророку, то ныне… То ныне, когда мы ведаем, в какую бездну материального и духовного обнищания нас ввергли поспешники лжепророка; как низко пала цена человеческой жизни и достоинства; как целенаправленно нас ведут на галеры дикого капитализма; как упорно подталкивают к противоприродной черте, за которой смертность превышает рождаемость, то есть к геноциду; как динамизируется своеобразный «естественный отбор», ведущий к ускоренному вымиранию фронтовиков, инвалидов войны и труда; как взращивают из наших детей поколение циничных торгашей, вытирающих адидасы о знамена, под которыми их же отцы и деды сражались и гибли «за нашу и вашу свободу»; когда поощряются предательство, отступничество и ренегатство как норма; когда сотрудничавшие с фашистами объявляются героями, а героически сражавшиеся против юберменшей – красно-коричневыми; когда за СКВ продается все – от национальных святынь и родной земли вплоть до чести и совести, – то ныне, когда мы все это и более того знаем, но так же, как и в пору «обольщения», тупо бредем за поспешниками зверя, – ныне сие нам не простится.
Я знаю многих и многих, которые, пугливо озираясь, по углам жмут руку немногим отважившимся бросить вызов темной рати, а на миру дрожащими голосками подпевают ее волчьему вою. Неужели они надеются, одновременно подыгрывая зверю и пугливо подмигивая идущим против зверя, – неужели они надеются проюлить сухими между каплями дождя?! Очнитесь: никто не уйдет от меча «сидящего на коне, исходящего из уст Его»!
Пробил роковой час, когда каждый обязан определиться: быть или не быть, сиречь: «делать дела… доколе есть день, пока не настала ночь, когда никто не может делать» (Ин. 9, 4, 12, 35).
И первое, что предписывает нам Провидение: очиститься. Очиститься от скверны обольстившего нас, разорвать его липкие, просоченные ядом посулы, отринуть от себя лжепророка и указать другим, кто он воистину есть.
Не тешу себя надеждой замолить грехи свои от соприкосновения с ним, не уповаю, что мне, обольстившемуся его лукавыми прожектами, простится лишь за то, что я, пусть преступно поздно, но все же распознал его суть. Уповаю только на единое: в тот день мне зачтется хотя бы намерение очиститься. Но если позволит судьба помочь хотя бы еще одному обольщенному прозреть, я буду считать свой долг исполненным. Ибо распознанный зверь уже не так опасен. Если же к этому одному прозревшему, присовокупится еще один, еще сотня, еще тысяча и тысяча тысяч, – спадет пелена с околдованной обольщениями толпы, и образуется круг прозревших, которые увидят в центре его зверя и поспешников его во всей олицетво-ренности их злодеяний и тайных замыслов.
Этот круг света уже образовывается. И он хоть и медленно, но неотвратимо сужается, оставляя место, где – «озеро огненное, горящее серою».
Но горе тем, кто вообразит, будто зверь уже загнан в озеро кипящее! У него есть мощные поспешники за чертой круга, и они – по неведению или сознательно – но будут искать щель в нашем круге, дабы просунуть ему руку помощи. Об этом надо не только знать, но и делать соответствующие выводы.
Однако горе и тем, что за кругом, стремящимся споспешествовать лжепророку! И хотя мы имеем моральное право на возмездие им, тайно и злорадно предвкушавшим наш обвал, – мы не ступим на их кривую стезю. Нет, мы предупредим, чем закончится для них дьявольская игра, – и тем облегчим душу. А там уже их воля: прислушаться к нашему голосу или и дальше, лукавя, идти об руку со зверем к последней черте.
Не хотел бы очутиться в роли гонца плохих вестей, но я обязан сказать то, что знаю: всех, кто вошел в сделку со зверем – в слабо– или высокоразвитых странах, – ждут испытания, которые выходят за пределы воображения даже таких «гениев перестройки», как Бжезинский. Если мой слабый голос не пробьется к душам их, то пусть прислушаются к словам Преподобного Феодосия Печерского, обращенным к киевскому князю Изяславу: «Берегись, чадо, кривоверов и всех бесед их, ибо и наша земля наполнилась ими». Позволю лишь уточнить для ныне празднующих «победу»: «и ваша земля наполнилась ими».
Не хочу уподобляться тем, кто, разрывая одежды и посыпая главу пеплом, вопит: мол, там, где он оставил отпечаток своей стопы, где присутствовал хотя бы миг, над всеми, с кем он обнимался, над целыми странами, где он побывал, над их народами – нависло крыло беды.
Но… взрыв «Челленджера» на глазах пораженных мистическим ужасом американцев – не грозный ли это знак неотвратимо надвигающихся еще более тяжких катаклизмов?
В таком случае, как ни прискорбно, но и лично президенту США Бушу, который особенно «привязался» к бывшему, не прибавится благополучия: он это скоро почувствует. И тем в Иерусалиме, кто возлагал над метой ритуальную ермолку. Как и тем, кто канонизировал его «на первого немца». И тем, кто призывает его помирить арабов и евреев. И тем, кто награждал его «Зеленым Крестом» – подумать только?! – за спасение экологии. И всем, кто еще собирается пригласить его в пределы свои.
Говорю все это не ради оправдания, с целью свалить вину на другого или других. Нет-, вина моя доказана всей нынешней «мерзостью запустения» нашего общества. И даже если бы кто-то попытался смягчить ее, я бы не принял прощения, ибо еще и на последнем съезде депутатов можно и надо было добиться выступления и сказать все, что собирался сказать.
И то, что меня буквально водили за нос, так и не предоставив микрофона, ни в малейшей мере не оправдывает меня: я обязан был, даже ценой нарушения всех норм (какие уж там «нормы» при перевороте?!), прорваться к микрофону и хотя бы облегчить душу.
Я бы, конечно, мог сослаться на древнюю мудрость: мол, только собору дано осознать себя собором. Кирпичику же, составляющим его, не дано осознать себя собором. То есть, пребывая в эпицентре событий как малая составная, я не мог – не дистанционировавшись – постичь всю дьявольскую комбинацию происходящего.
Однако это слишком зыбкое, если не жалкое, оправдание. Оно тем более несостоятельное, что я – какой ни есть, но все же писатель. Следовательно, и на меня распространяется формула: «творческое видение равнозначно предвидению».