Страница 3 из 40
Когда вернулся с работы папа, Филя достал шашки и спросил:
— Сыграем?
— Только если без гайки, — сказал папа.
— Ну, папочка! Ну, пожалуйста. Давай с гайкой.
Папа согласился.
Одна гайка лежала у Фили в правом кармане, другая в левом, Филя одержал победу.
— Силен, — качнул головой папа и стал расставлять шашки.
— Погоди, — сказал Филя, — я сейчас.
— Приспичило? — спросил папа.
Но Филе вовсе не приспичило. Он закрылся в уборную и спрятал одну из гаек на полку. Выиграв, он снова сказал:
— Погоди, я сейчас.
— Да ты что? — удивился папа.
Филя сбегал в уборную и обменял гайку. Со второй он выиграл тоже.
— Силен, — сказал папа.
Но Филя уже все понял.
— Да?! — закричал он. — Ты меня обманул. Ты обманщик! Ты нарочно поддавался! Она никакая не волшебная!
Папа не стал спорить. Он признался, что действительно поддавался.
— Так зачем же ты? — со слезами в голосе спросил Филя.
— А ты уж и шуток не понимаешь, — развел руками папа. — Зато ты теперь поверил, что можешь побеждать. Нужно только один раз победить, а там пойдет.
— «Пойдет», — передразнил Филя.
— А что, — подмигнул папа, — может, сыграем… без гайки?
Снова расставили шашки. Филя изо всех жал по флангам и чуть не выиграл.
— Видал-миндал, — сказал папа. — Уже похоже, что играет мужчина.
На следующий день Филя вошел в класс и с независимым видом направился к своей парте. Он даже не взглянул на Герин синяк. Он смотрел совсем в другую сторону. И все же он заметил, как Дуб неожиданно выбросил в проход ногу. Филя перешагнул через нее и стукнул Геру по шее. Это видел весь класс. И весь класс замер.
— Ты чего? — вскочил Дуб.
— Чума в маринаде, — сказал Филя, — вот чего.
Если не понравилось, можешь подождать меня после уроков.
Он неторопливо сел рядом с длинным Левой Селютиным, который испуганно и непонимающе таращил глаза.
А Филя теперь точно знал, где у человека расположен характер. И еще он знал, что главное — не давать характеру удирать в коленки и, тем более, в пятки.
Впереди громко фыркнула в ладошку Вика. Но Филе понравилось, как она фыркнула. Ее черные глаза, насмешливо косили в сторону Геры Дубровцева.
— Гы, гы, гы! — радовался жирный Бобчинский.
Воздушная подушка
Чем отличается лето от зимы? Тем, что зимой у человека много карманов, а к лету их становится все меньше и меньше.
Летом я начал терять ключи от квартиры. Как неделя, так ключ. Хоть на улицу не выходи.
Папа у меня человек спокойный. Но он почти не бывает дома. Он механик на тепловозе, водит на юг дальние пассажирские поезда. А мама — неспокойная.
Мама работает продавцом в магазине фототоваров. Ей приходится с одиннадцати до восьми улыбаться покупателям и каждому отвечать, что цветной пленки нет и что в этом виновата не торговая сеть, а промышленность. Покупатели ругаются, а она с ними вежливо. Вот вечером она и приходит такая. Там она сдерживается, а дома уже не может сдержаться. Да тут еще ключи эти.
— Оболтус! — кричала мама, когда я посеял четвертый ключ. — Ты что, специально надо мной издеваешься? Мне уже стыдно в мастерскую ходить, на тебя ключи заказывать!
Когда она покричит, ей становится легче. Она вообще-то отходчивая. И добрая.
Мама покричала, и мы сели ужинать.
После ужина мама достала новый ключ, привязала его на веревку и надела мне веревку на шею. Как какому-нибудь первоклашке.
— Будешь теперь так носить! — сказала мама. — И не смей снимать!
А через три дня я снова потерял ключ. Наверное, когда в чехарду играли, потерял. Прыгали друг через друга, и потерял. И веревка такая заметная была — белая, перекрученная. Мы с моим другом Витькой весь двор облазали — улыбнулся мой ключик.
Во дворе у нас компрессор работает. Стоит на четырех автомобильных колесах и тарахтит. А на стене дома рабочий в противогазе сидит. На такой доске специальной. От компрессора тянется к рабочему шланг. Рабочий чистит стену пескоструйкой — сжатым воздухом с песком.
Пылища во дворе! Грохот! В такой обстановке, ясное дело, что хочешь потерять можно.
— Наверное, у тебя веревка лопнула! — орет Витька. — Зацепилась за что-нибудь и лопнула! Ты не чувствовал, чтобы тебя за шею дергало?!
— Нет, не чувствовал! — ору я. — Он соскочил просто! Петля очень большая была!
— Тебе бы вон какую веревочку! — орет Витька и показывает на стену, где сидит рабочий. Доска у него действительно на отличных веревках подвешена. Толщиной в руку. — И не разорвется! — орет Витька. — И если потеряешь, сразу найдем!
Мы с Витькой еще поискали и уселись на ящик с песком. Рабочий сдернул с лица маску, спустился со стены и тоже рядом сел. А компрессор знай себе тарахтит.
Сидит рабочий и курит. Уперся локтем в колено и маской в руке покачивает. Лицо у него красное и волосы слиплись. Курит и сквозь зубы сплевывает. Совсем молодой рабочий, как старшеклассник все равно. И глаза веселые.
Я ему кричу:
— А пескоструйкой можно что хочешь чистить?!
Он кричит:
— Что хочешь! Могу тебя с песочком продраить! Раздевайся давай!
— А Бахуса можете?! — ору я.
У нас дома на книжном шкафу бронзовый Бахус стоит — бог вина и веселья. Уже раздетый. И с курчавой бородой. Хохочет во все горло. И весь потемнел от старости.
— Кого? — нагнулся ко мне парень.
— Ну, Бахуса! Бога вина и веселья!
— Запросто! — кричит парень. — Богов обязательно время от времени нужно чистить. Чтобы не зазнавались!
Я дернулся было бежать за Бахусом и сразу про ключ вспомнил. Скис и обратно сел.
— Я котелок принесу! Котелок! — завопил Витька. — У нас во котелок! Закоптелый весь! Папа с ним на рыбалку ездит!
— А я — сковородку! — встряла Нинка Чеботарева из двести восемнадцатой квартиры. — Можно сковородку?!
Притащили они котелок и сковородку. Парень натянул противогаз с круглыми глазищами и машет рукой, чтобы мы подальше отошли. Открыл краник на конце шланга. Струя воздуха в землю ударила. Он на дно сковородки ее навел.
«Шух-шух! Шух-шух!»
Дно из черного стало белым. На котелок наступил — «шух-шух!» Котелок словно только что из магазина.
Парень ногу отпустил, котелок подпрыгнул, завертелся и метров на десять в сторону отлетел. Струей воздуха его так шибануло.
Мама пришла, когда стемнело. Компрессор уже не работал. Я сидел под фонарем у куста сирени и переживал, что не удалось почистить Бахуса.
— Опять?! — закричала мама и прижала к груди сумочку.
Дома, конечно, снова разразился скандал. А после ужина мама сказала:
— Я дам тебе еще один ключ. Но это последний. И я привяжу его к тебе так, что если он потеряется, то только вместе с тобой.
— Давай к поясу привяжем, — предложил я, — Вот к этой петельке для ремня.
Мама подумала, вздохнула и привязала ключ к петельке. Мертвым узлом.
Но мертвым, оказывается, не нужно было привязывать. На другой день я договорился с парнем, что он все-таки почистит Бахуса. Помчался домой. Тыр-пыр, а ключ до замочной скважины не достает. Веревка не пускает. Хоть штаны снимай.
Позвонил соседям. Попросил нож. Перерезал веревку. Схватил Бахуса. Выскочил на лестницу. Дверь ногой — бац! Она — щелк! Ну! А ключ-то на книжном шкафу остался, вместе с хвостиком от веревки.
Бахус тяжеленный, черт. Навалился мне на плечо, чашей с вином в самую кость уперся. Еле дотащил его до компрессора.
Парень погладил бога вина и веселья по голому животу и кричит:
— Вполне симпатичный тип! Не надо его чистить! Пусть таким ходит!
И я его уговаривал, и Витька, и Нинка Чеботарева, и другие ребята. Еле уговорили.
Бахус после чистки стал будто фонтан в Петергофе. Засиял, точно отлитый из чистого золота. Мы его посреди двора установили. На ящиках. Три ящика один на другой, а сверху Бахус.