Машина-Орфей

– Отлично, – она положила последний кусок булочки на тарелку и сложила тарелки в мойку.

Когда она стала их мыть, его ошеломление перекипело через край.

– Зачем ты все это делаешь? Зачем есть? Зачем готовить? И особенно – уж зачем посуду-то мыть?

Она грациозно полуобернулась к нему, протирая одну из своих старинных тарелок.

– Когда все, что у тебя есть – это иллюзия жизни, ты начинаешь старательно беречь эту иллюзию.

Глаза ее потемнели, провалились, и он пожалел, что задал свой вопрос.

– Понятно, – пробормотал он.

– Нет, ничего ты, скорее всего, не понимаешь, – сказала она. – Сомнир, тот не пытается сам себя обмануть… но Сомнир – это единственный почти святой, который у нас есть. Остальные не могут стать такими же, как он. Мы просто сойдем с ума, если попробуем. Разумеется, он тоже немного того, правда?

– Не мне судить, – ответил Руиз.

– И я очень надеюсь, что тебе никогда и не придется судить, – сказала она загадочно. – Плоть – это такой великий дар… но те, кто облечен в нее, как правило редко ценят это, – рот ее задрожал, и она снова вернулась к перемыванию посуды, приняв преувеличенно сосредоточенный вид.

– Прости, пожалуйста, – сказал он, сам не очень понимая, чем именно он ее обидел.

– Ничего страшного, – она улыбнулась, – послушай, почему бы тебе не поспать немножко, а? Сомнир рассказал мне вкратце о твоих недавних переживаниях, так что мне бы хотелось их просмотреть, чтобы понять, что так омрачает твою душу.

– Мне бы как раз этого не хотелось, – сказал Руиз. Он почувствовал трепет жаркого стыда от того, что эта чистая, чудесная личность станет узнавать, что за страшные вещи он делал.

– Я обязана это сделать, – ответила она, – это моя работа.

Она провела его в темную прохладную комнату в глубине дома, где поджидала узкая кровать.

– Спи, сколько тебе захочется, – сказала она. – Сомнир объяснил тебе, насколько время здесь – растяжимое понятие, поэтому не беспокойся, что ты его слишком много потеряешь. Мы переместим тебя в твое тело даже раньше, чем успеют остыть твои напряженные мышцы. Мы очень хотим, чтобы ты был силен и готов к действию, когда вернешься в нишу виртуального Компендия.

Он уселся на кровать и стянул свои сандалии. Белые простыни притягивали его так же соблазнительно и неотвратимо, как и тело Лиил.

Она подошла к двери и протянула руку, чтобы развязать подвязанный занавес. Сквозь ее платье просвечивал луч, поэтому на миг она показалась ему нагой и прозрачной.

Прежде чем уйти, она заговорила снова.

– Почему? – спросил он. – Зачем? Отчего ты делаешь все это?

В тот миг это казалось ему единственно важным вопросом.

Она пожала плечами.

– А ты не догадываешься? Мы хотим разрушить Родериго, и ты можешь это сделать за нас и для нас. По крайней мере, так полагает Сомнир, а его слова для меня вполне достаточно.

Она улыбнулась и помахала ему рукой.

– Приятных снов, – сказала она и исчезла.

Занавеска еще подрагивала.

Руиз проснулся весь в поту, дрожа от волнения. Ему было жарко, хотя комната была по-прежнему прохладна. Он уселся и вытер лицо ладонями. Странное дело, но после своего воображаемого сна он чувствовал себя лучше, хотя все еще не совсем хорошо.

Чуть позже он встал и вышел.

Дом был тихим, если не считать почти неслышного музыкального бормотания фонтана.

Он прошел по холлу, где по стенам стояли постаменты высотой до пояса взрослому человеку. На каждом из них был стеклянный колпак, под которым хранились весьма необычные предметы, ценность их явно была понятна только одному владельцу. Вот крохотный потрепанный детский башмачок, на котором сияли шнурочки радужного стекловолокна. Рядом стояла черная шляпа, с мягкими узкими полями, вся потная и перепачканная сажей и пылью. Пустая винная бутылка. Старый кожаный собачий ошейник со стеклянным украшением. Ржавая мотыга. Перепутанный клубок рыболовной лески, с которой таращилась выпученными глазами искусно сделанная мушка, сияющая веселыми цветными крыльями. Скомканные голубые трусики, запутавшиеся в рабочей потрепанной рукавице. Флатография Лиил в серебряной рамке. На этой картинке на Лиил были только изорванные шорты и ничего больше. Она склонилась с солнечного балкона, а на лице ее застыло выражение наслаждения ясным днем.

Руиз все больше подпадал под обаяние этой странной коллекции, пока шел от постамента к постаменту, пытаясь вообразить, какое же значение имели все эти предметы. Они странным образом развлекали его, это было похоже на какое-то археологическое подсматривание, и оно отвлекало его от собственной слабости и усталости.

Он настолько увлекся своими рассуждениями по поводу этих странных объектов, что подскочил, когда раздался голос Лиил.

– Вот и еще одна глупость, – сказала она. – Я привязываю свои воспоминания, как только могу. Но это мне очень помогает. Некоторые из нас стали тут такими странными. Позабыли, как их зовут, забыли даже, что некогда были людьми.

Она стояла в противоположных дверях, сложив руки на груди.

Он хотел спросить ее про эти предметы, про странных обитателей виртуального Компендия, но потом решил, что его любопытство может показаться оскорбительным.

– Ладно, – сказала она, – давай поговорим. Пойдем в мою спальню. Я не стану к тебе приставать, разве что ты окажешься необыкновенно чарующим.

Ему пришлось улыбнуться, настолько абсурдным ему все это показалось.

Спальня ее была просторна и полна света. Декоративные стеклянные двери вели на выложенную плитами террасу, а толстые ковры коричневого и ржаво-красного цвета покрывали пол. Лиил ждала его, усевшись на кровать, грациозно скрестив ноги на середине выцветшего лоскутного покрывала. Полукругом возле нее были разложены квадратики дымчатого пластика.

– Я велела Сомниру дать мне свои воспоминания вот в таком виде, – сказала она, положив руку на два квадратика. – Он хотел, чтобы я пережила их непосредственно, но я не стала. Я знаю, что я просто схема электронов в цепях машины, но я не хочу, чтобы мне об этом все время силком и навязчиво напоминали.

Она похлопала рукой по кровати.

– Садись.

Он неудобно присел на самый краешек кровати.

Она подобрала один из квадратиков.

– Я верю Сомниру, когда он говорит, что эти волшебные зеркала содержат хорошие примеры твоих воспоминаний – они совершенно правдивы и точны. Но я полагаю, что ни одно обрывочное воспоминание не может быть точным. Все же Сомниру мы верим. Правильно? – она несколько раз перегнула пластиковый квадратик, так что он бросил на ее лицо разноцветные блики. Однако Руиз не смог разглядеть те образы, которые переливались в квадратике.

Руиз подумал, на что же она сейчас смотрит – по выражению ее лица невозможно было понять.

Она посмотрела на него и улыбнулась без всякой насмешки.

– По любым гуманным и человеческим представлениям ты был страшным чудовищем, Руиз Ав. То, что ты делал…

– Да, – сказал Руиз, – чудовище.

Он чувствовал только неловкость, отстраненную и холодную.

– Это не имеет значения, – продолжала она, – что по большей части ты хотел сделать как лучше, – по крайней мере, до того, как ты начал работать на Лигу Искусств. Чудовище тот, кто поступает как чудовище. Очень многие страшные люди очень любят свои семьи, хорошо заботятся о любимых домашних животных. Так странно.

Руиз посмотрел на колени, где сложил руки, не понимая, к чему беседа клонится.

– На самом деле мне следовало бы презирать тебя, брезговать тобой, – сказала она, – но почему-то это у меня не получается.

– Почему? – спросил с любопытством Руиз. Кто, зная про его деяния, не стал бы брезговать им? – Ты тоже своего рода чудовище?

Она рассмеялась.

– Мне думается, нет. Хотя, как уже давно установлено, чудовища сами себя таковыми не считают. Ты необыкновенно самокритичен и прям в этом отношении. Может быть, именно потому ты мне нравишься. И, кроме того, невзирая на все то, что ты сделал, в тебе по-прежнему есть нечто милое. Честность. Порядочность. Очень странно, но так оно и есть.