Страница 74 из 75
Не дождавшись очередного доклада наркома обороны Тимошенко и начальника Генштаба Жукова об оперативной обстановке, Сталин с рядом членов Политбюро внезапно появился в Наркомате обороны.
Это был самый опасный момент во взаимоотношениях верховной государственной власти и высшего командования Вооруженных Сил СССР, была грань, за которой мог последовать взрыв с самыми тяжелыми последствиями. Подробно расспросив Молотова о том, как все происходило, я, работая над второй книгой «Войны», написал главу, стараясь не смягчать в ней остроты случившегося, но и не давать неприятных деталей: уж в очень грубых, взаимно оскорбительных и нервных тонах велся разговор, с матерщиной и угрозами…
Ссора закончилась тем, что Жуков и Тимошенко предложили Сталину и членам Политбюро покинуть кабинет и не мешать им изучать обстановку и принимать решения» (Стаднюк И.Ф. Исповедь сталиниста. М., 1993, с. 363–364).
Наконец, как утверждает Н. Зенькович, Иван Стаднюк рассказал ему со слов Молотова следующую версию данного события:
«Ссора вспыхнула тяжелейшая, с матерщиной и угрозами. Сталин материл Тимошенко, Жукова и Ватутина, обзывал их бездарями, ничтожествами, ротными писаришками, портяночниками. Нервное напряжение сказалось и на военных. Тимошенко с Жуковым тоже наговорили сгоряча немало оскорбительного в адрес вождя. Кончилось тем, что побелевший Жуков послал Сталина по матушке и потребовал немедленно покинуть кабинет и не мешать им изучать обстановку и принимать решения. Изумленный такой наглостью военных, Берия пытался вступиться за вождя, но Сталин, ни с кем не попрощавшись, направился к выходу. Затем он тут же поехал на дачу». (Зенькович Н.А. Тайны ушедшего века. Власть. Распри. Подоплека. М., 2004, с.131)[78].
При всех «неточностях» «Воспоминаний» маршала Победы (а это звание он все же заслужил вполне) его «мемуары» остаются историческим документом свидетеля Эпохи. По ним можно развенчивать дурацкие мифы и о Сталине. Ведь Георгий Константинович пишет, что «29 июня И.В. Сталин дважды приезжал в Наркомат обороны, в Ставку Главного Командования, и оба раза он крайне резко реагировал на сложившуюся обстановку на западном стратегическом(!) направлении». А «30 июня мне в Генштаб позвонил И.В. Сталин и приказал вызвать командующего Западным фронтом генерала армии Д. Г. Павлова. На следующий день генерал Д. Г. Павлов прибыл»[79].
Это как раз к вопросу о Сталине, «впавшем в прострацию» на пару дней, 29 и 30 июня. Человек, впавший в «прострацию», не посещает (обычно) Генштаб и Наркомат (видимо, сначала днем заехал, а потом вечером еще раз) и не устраивает там разнос генералам, обзывая их «ротными писаришками» и «портяночниками» за невозможность за весь день доложить обстановку на фронте. И не дает указания вызвать в Москву командующего Западным фронтом Павлова, допустившего сдачу Минска на седьмой день войны. Если уж человек «впал в прострацию», то он тупо сидит на «даче» и медитирует…
Кому верить в описании реакции Жукова — Микояну или Молотову — читатель, надеюсь, сам и решит. Но уж больно оскорбительно для Жукова Микоян высказался. Унизить, что ли, хотел?
А вот что Молотов, достаточно сдержанный во многих оценках, сказал уже о самом А.И. Микояне:
«— Говорят, идею развенчать Сталина подал Хрущеву Микоян.
— Я не исключаю этого, — согласился Молотов. — Хрущевцы могут этим гордиться. А коммунистам не подходит…
Партию разделить на сельскую и промышленную — нелепо, безусловно.
— Считают, что это было по тем временам прогрессивно, новое слово.
— Какое новое! Гнилое! И сам-то Анастас был гнилой. Микоян очень связан с Хрущевым. Я думаю, что он и настраивал Хрущева на самые крайние меры… Хрущев и Микоян в свое время дошли до того, что пытались доказать, будто бы Сталин был агентом царской охранки. Но документов таких сфабриковать им не удалось. Возможно, они и на меня что-то пытались такое соорудить.
— Один писатель мне говорил, что Молотов ни в каких тюрьмах не сидел, а все было придумано после революции.
— Придумано? Это же все опубликовано. Таких критиков много. Что вы хотите, если нашлись люди из бывших репрессированных, которые пытались доказать, что Сталин — агент международного империализма? Вот какая ненависть, на все готовы…
16.07.1977
— Микоян подлую роль сыграл. Приспособленец. Приспособлялся, приспособлялся, до того неловко… Сталин тоже его недолюбливал. Сталин иногда его крепко прижимал. Но он конечно, очень способный работник. В практических делах — хозяйство, торговля, пищевая промышленность. Он там как раз и приспособился, делал хорошие обороты, работал упорно, человек он очень трудолюбивый. Это у армян вообще неплохое, хорошее качество.
28.08.1981»[80].
Вот такие люди руководили Россией в те годы…
Вместо послесловия
Если мы действительно хотим разобраться в причинах трагедии 22 июня, в роли или вине Г.К. Жукова в тех днях, то потребуются, конечно же, более тщательные исследования архивов и подлинных документов, по которым и станет видна роль или вина маршала Г.К. Жукова за лето 41-го. Данная же книга-исследование написана по вполне доступным материалам.
Одним из способов разобраться в трагедии 22 июня и в определении степени ответственности Жукова за эту трагедию также может стать изучение полных ответов командиров на «расследовании Покровского», проводившемся сразу после Великой Отечественной войны. Часть этих ответов некоторых генералов публиковал еще Военно-исторический журнал в 1989 году. Но полные ответы генералов на те самые «пять вопросов Покровского» никто с момента окончания расследования еще не публиковал и не разбирал. Об этом придется делать отдельную большую книгу-исследование, а пока, для «затравки», приведем воспоминания одного очевидца.
Работая над книгой по ответам генералов, 26.01.2012 г. я получил письмо от военного исследователя Ю.Г. Веремеева, подполковника в отставке:
«Хочу дать тебе еще одну иллюстрацию.
Мой отец, Веремеев Г.Н., в июне 1941 был командиром эскадрона в 152 Ростовском Терском казачьем полку 6 кавалерийской дивизии 6 кавалерийского корпуса 10 армии Западного округа. Правда, он называет полк несколько иначе «152 кавалерийский полк Терского красного казачества».
Отец никогда не писал мемуаров и не вел дневников. На Рождество я ездил к сестре в Омск. У нее хранятся, так сказать, семейные реликвии. И я отыскал среди них несколько рабочих тетрадей отца. Это трофейные рабочие блокноты немецких солдат, в которых они должны были писать свои ежедневные «впечатления». Видимо, по задумке конторы Геббельса, потом писались бы победные истории после Победы Германии над СССР. Сами тетради — меньше современных, для карманной носки, в твердой обложке.
В одной из них я обнаружил интересные записи. Они обрывочные. Скорее, наброски. Да еще и почерк… Плюс карандаш… Написаны, судя по всему, похоже, в конце 40-х.
Эти записи очень похожи на показания. Сдается мне, что после войны органы стали разбирать события войны, особенно начального периода, с тем, чтобы оценить реальный вклад генералов в дело войны. Должно быть, ряд генералов подвергся послевоенным репрессиям, именно когда картинка их боевой деятельности была составлена как мозаика.
Я думаю, что в этих целях производился опрос младших офицеров, переживших войну. (Опрос по «расследованию Покровского» проводился вплоть до полков, и в данном случае могли опрашивать тех, кто остался в живых в тех полках из командиров. Из офицеров всего полка дожили до Победы именно Г.Н. Веремеев и командир другого эскадрона Линьков. — O.K.)
78
Пыхалов И. Великая оболганная война. М., 2005, с. 294–296.
79
Жуков Г.К. Воспоминания и размышления… М., 1969, с. 271.
80
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым… с. 366–367.