Морской орел

Сооружение, простое и удобное, напоминало формой крыло чайки. Грот был подвязан к гафелю на высоте не более двенадцати футов. Гафель слегка выдавался вперед, по направлению к носу, с наклоном, почти параллельным мачте. Парус был бермудского типа, только гик гораздо длиннее. Кроме грота, было еще два кливера на бушприте.

Нис увидел, что Берк разглядывает все это.

— Вы в парусах что-нибудь понимаете? — спросил он.

— Ровно ничего, — ответил Берк. Единственное, что он знал, это что шкотом называется веревка, служащая для управления парусом.

— Придется вам разобраться немного.

Все время им приходилось приноравливаться к ветру, налетавшему то с севера, то с востока. А иногда и с юго-востока. Лодка легко шла вперед при любом направлении ветра.

Нис то и дело оглядывался на Иду, каменную вершину которой обволакивала белая дымка. Там, наверху, еще лежал зимний снег, и в утреннем свете казалось, что это совсем близко. Отсюда, с лодки, Ида была похожа на огромный рог. Казалось, ветер рассекает ее на части, особенно когда редкие белые облака, стлавшиеся по вершине, спускались ниже.

— Не нравится мне это, — сказал Нис.

— А что? — Берк тоже повернул голову.

— Плохой знак, когда Ида вот так видна.

Все утро они лавировали, приноравливаясь к ветру. Иногда берег оказывался так близко, что видно было движение на прибрежных дорогах и другие лодки, сновавшие взад и вперед. Но Нис старался по возможности держаться подальше от берега.

К середине дня они отошли настолько, что берег почти скрылся из виду.

Стоун и Берк успели уже приобрести кое-какой навык в обращении со снастями — навык люден, легко приспособляющихся к условиям. Выходило все пока довольно неловко, но уже появилось отчасти верное ощущение в руках. И это ощущение помогало держать парус так, чтобы его все время наполнял ветер.

Нис не разговаривал ни о чем постороннем, только отдавал команду. Он все чаще поглядывал назад, туда, где в небо уходила вершина Иды.

— Пожалуй, неудачное время мы выбрали, — сказал он один раз.

Стоун и Берк, для которых все это было непривычно, видели только, что ветер переменчивый и неровный. Под вечер, однако, стало свежеть. Море колыхала крупная волна. Но форштевень легко разрезал воду, и лодка шла с быстротой, которая им казалась удивительной.

— Вот видите, — сказал наконец Нис, оглянувшись еще раз.

Он указывал назад, на небо над Идой. Серые облака окутали вершину. Они были бесформенные, точно облако, стелющееся за самолетом-распылителем.

— Как бы не поднялся мельтеми, — сказал Нис.

— Пусть себе поднимается что угодно, — сказал Стоун. — Лишь бы наш парус выдержал.

— Мельтеми — это летний шторм. Смотрите. — Он снова указал туда же.

— Так. Что нужно делать? — спросил Берк.

— Подождем, там видно будет.

Небо становилось все темнее, и ветер крепчал. Серые облака надвигались все ниже. Иды совсем не стало видно.

Это налетело с исступленной стремительностью пляски сумасшедшего. Взметнуло кверху вихрь рассыпающихся брызг и с ревом обрушило на лодку. Обрушило с силой, точно удар наотмашь, всей рукой. Потом подхватило лодку, бросило вперед, в водоворот белой пены, взбитой ударом. Это было неожиданно и страшно.

— Вот оно, — закричал Нис. Он хотел сказать, что вот это и есть мельтеми.

Лодку неудержимо несло вперед. Нос глубоко зарывался в воду, дерево стонало, вторя реву разгулявшейся бури. Все кругом ревело и грохотало.

— Парус, — надрывался Нис, стараясь перекричать ветер. — Убирайте парус. Грот убирайте.

Берк держал отвязанный конец стаксель-шкота. Он рвался у него из рук под напором ветра, надувавшего стаксель. Мысль у Берка работала быстро. Он захлестнул конец вокруг подпорки и подтянул его. Веревка дрогнула и напряглась до отказа. И почти сейчас же послышался громкий треск, веревка лопнула, стаксель вырвался и захлопал по ветру.

— Скорей, — кричал Нис. — Руби грота-фал.

Стоун голыми руками удерживал раздувавшийся парус. Лодка теперь свободно неслась по ветру, сорвавшийся стаксель бешено трепался впереди, хлопая, как бич. Гик трещал и гнулся — парус не вмещал ветра, который исступленно бился в него.

— Руби, — заревел Стоун.

Берк схватился за какую-то веревку, судорожно извивавшуюся над носом лодки.

— Эту? — заревел он в ответ. Фонтан брызг взлетел из-за борта и обдал его с ног до головы.

— Руби, руби, — кричал Нис.

Почти ничего нельзя было расслышать из-за хлопанья стакселя, дергавшегося во все стороны. Лодка неслась вперед с немыслимой, противоестественной быстротой. Дикий грохот стоял кругом, ветер завывал как безумный в трущихся снастях. Это было похоже на землетрясение. Ветер не дул ни с какой стороны. Он рушился сверху, как горный обвал, накатывал с грохотом, точно лавина.

— К чертям. Я больше не могу сдержать. — Стоун стоял, упираясь ногами в подпорки мачты. Голыми, руками он удерживал ту самую веревку, которую ветер непременно хотел вырвать. Ветхая серо-черная парусина грота каким-то чудом оказывала сопротивление раздувавшему ее шквалу. Гик содрогался, как самолет перед стартом. Единственной силой, удерживавшей все против бешеного напора ветра, был Стоун, великан с голыми руками. Вода хлестала со всех сторон, заливала его, теснила его, стекала сплошной пеленой, сметала и рушила все кругом.

— Трави, трави, — кричал Нис Стоуну.

— Руби, — ревел он Берку.

Берк теперь ухватился за веревку, которая служит для подъема гафеля, которая держит на месте грог.

— Эту, эту. — Нис кричал, захлебываясь влажным воздухом. — Отпусти ее.

Он был точно черт с безумными глазами. Распластав свое небольшое крепкое тело на корме, он удерживал румпель, который сопротивлялся всеми своими шестью тысячами лошадиных сил, рвался из рук, сердито скрипел, требуя свободы. Громадины волн толкали и ворочали руль, и все его движения передавались румпелю. Нис боролся с ним не на жизнь, а на смерть. Он знал: если он выпустит румпель из рук, лодку тотчас же повернет поперек, и швырнет, и опрокинет, и размечет по бушующим волнам. Он боролся, чтобы этого не случилось.

Веревка, которую держал Стоун, обдирала, жгла ему ладони, но он сдерживал ее бессознательным усилием. Он сдерживал ее потому, что она рвалась на свободу. Это было безумие. Но он и был безумен. Он не знал того, что, если он выпустит эту веревку, вырвавшийся на волю гик налетит и замечется во все стороны, увлекая за собой парус, и либо опрокинет их, либо сразу убьет. Он сдерживал ее потому, что в ней была неодушевленная злая сила, которая не хотела подчиняться ему. Он был великан, человек, бросающий вызов буре.

В лодке теперь было полно воды, которая сердито хлюпала и булькала, и ноги Берка скользили по наклонному дну. Закоченевшими пальцами он тянул мокрую веревку, ту самую, что удерживала парус наверху. Он тянул и дергал ее пальцами, всей рукой, требуя, чтобы она поддалась. Чувствуя всю непреоборимую силу мелочей, которые в этом хаосе стали главными.

Нис непостижимым образом заставлял лодку идти по ветру. Он знал, что, если дать ей отклониться хотя бы чуть-чуть, парус вырвется и разнесет в куски и Стоуна, и лодку, и его самого.

— Спускай, — кричал он. — Спускай. Убирай грот.

Все зависело от того, удастся ли Берку опустить грот.

Берк тянул. Ветер вдруг рванул свободно развевавшийся стаксель назад, и мокрый край с чудовищной, непристойной силой стегнул его поперек тела. Он отлетел и ударился о вантины мачты. Боль и опасность подействовали на него, словно удар хлыста. Он захлебнулся от бешенства, как человек, которого отхлестал другой человек. В нем было оскорблено живое, активное существо, организм, наделенный мозгом.

Он бросился вперед. Крича от ярости, навалился на неподатливую веревку, мокрую от его собственной крови. Снова взбесившийся стаксель настиг его. Полоснул, точно бритвой. Он почувствовал боль в спине и дико закричал.

Лодка с грохотом неслась вперед. Волны, вздыбившись, разлетались белыми брызгами, будто кто-то в упор стрелял из дробовика. Рев ветра покрывал все.