Мой брат Том

Не было, видно, такой песни, которую не знал бы Локки Макгиббон. Коренной австралиец, Локки в тот вечер казался одной из традиционных фигур народного зрелища, и не только потому, что он был хозяином всех наших городских и загородных аттракционов. Словно сейчас, слышу, как он горланит во всю мочь без малейшего выражения:

В следующих строфах говорится о том, как Баннерман и жених, попав в лесной пожар, обменялись лошадьми. Жених ускакал на гнедой кобыле Баннермана и спасся, а Баннерман сгорел живьем. И с тех пор поэту постоянно видится, как скачет «тот данденонгский Баннерман с розой алой, как кровь, на груди».

Ни тени чувствительности не было в пении Локки, он выкрикивал все слова зычным голосом, каким перекликаются в поле или в лесу; но это благодаря ему я в тот вечер ощутил тепло земли, на которой вырос. Ширь и даль, слышные в голосе Локки, сделали мне эту землю родней, чем когда-либо. Австралия была все-таки больше страной Локки, чем моей, но я чувствовал все то же, что и он; та же живая жизнь пульсировала для меня в ее деревьях, реках, равнинах, в своеобразном звучании людских голосов; инея один — все услышали в пении Локки именно то, что он нам хотел передать, и все говорили; «Силен Локки…» — что у австралийцев означает высшую похвалу.

Для Тома все это было чуть по-другому, и, вероятно, тут нет ничего удивительного. Том и Доби-Ныряла, еще в школе изумлявший всех своей необыкновенно цепкой памятью, сидели у самой воды и декламировали стихи Виктора Дж.Дэли и Луиса Лаватера, поэтов, о которых теперь и не вспоминает никто. Но был еще один поэт, значивший для нас тогда даже больше, чем Лоусон или Алиса Вернер, и Том его, верней ее, хорошо знал. Двадцать пять лет тому назад Доротея Маккеллер написала небольшое стихотворение «Моя страна», идеально выражавшее наши собственные противоречивые чувства по отношению к двум странам: той, которую мы называли родиной, хоть никогда там не бывали, и той, где мы жили и которая действительно была нашей родиной. Стихотворение написано от лица австралийца, обращающегося к англичанину, и хотя Том был не мастер читать стихи, тогда, наслушавшись пения Локки, он прочел так хорошо и выразительно, что я до сих пор не могу этого забыть.

Так Том привел нас туда же, куда вел Локки, хоть и своим, отличным путем.

— Это кто же? — спросил в темноте чей-то голос.

— Том Квэйл, — отозвался другой.

— А-а… — протянули в ответ, как будто это имя все разъяснило.

Но не о поэзии сейчас речь. Речь вот о чем, узкие островки темноты лежали между горящими кострами, между компаниями певцов (чье пение подчас изрядно резало уши), и на одном таком островке Том столкнулся с Локки Макгиббоном. Локки остановил его и сказал все так же громогласно, будто обращался к публике, толпящейся вокруг ринга:

— А, это ты, Том Квэйл, Вырос-ума-не-вынес! Слушай. Том, мне нужно поговорить с тобой.

Локки явно был навеселе, что с ним не часто случалось, и Том (как он мне рассказывал после) инстинктивно оглянулся: не маячит ли в потемках Финн Маккуил? Локки это заметил и расхохотался.

— Чего боишься? — спросил он.

— Не хочу получить удар в спину от Финна Маккуила, — вызывающе ответил Том.

— Я на тебя обиды не держу, Том, — сказал Локки, по-прежнему обращаясь к невидимой публике. — Вот старик твой — другое дело.

— Знаю, — коротко сказал Том, с тревогой гадая, не о Пегги ли пойдет разговор. Он даже готов был первым назвать ее имя по принципу «нападение — лучшая защита». Но природная квэйловская осмотрительность его удержала.

— Нам с тобой ссориться не из-за чего, — дружелюбно продолжал Локки, увлекая за собой Тома в темную глубь буша. — А что там сказано насчет грехов родителей, так я с этим не согласен. А ты?

Том неопределенно хмыкнул в ответ и остановился, решив, что забираться дальше было бы неосторожно.

— Ну, и все, — закончил Локки. — А теперь слушай, Зачем вам преследовать такого человека, как я? Ты же меня знаешь, Том. Я балаганщик, простой балаганщик, и только. А если мне раз-другой случилось погладить твоего старика против шерсти, так за это не взыщи. Его английскую спесь непременно нужно посбить немножко, не то нам тут от него вовсе житья не будет. Верно я говорю?

— Не знаю, — уклончиво ответил Том. — Он, собственно, может то же самое сказать о тебе.

— Ну, это ты, брат, загнул, — сказал Локки. — У меня в городе все друзья, и я всем друг. А твой старик для многих бельмо на глазу, ты это учти.

Том мне потом рассказывал, что, слушая Локки, он все время твердил себе: «Это ее отец, ее отец, а потому крепись и молчи, чтобы не наговорить такого, о чем потом пожалеешь. Прикуси язык и молчи». И он ничего не ответил.

— Вот хотя бы это дурацкое судебное дело, — продолжал Локки. — Ведь ничего же не выйдет, все равно моя возьмет.

— Так ведь это дело ты затеял, — не выдержал Том. — Ты же подал в суд.

— Точно, я. Но мне ничего другого не оставалось. Твой старик меня вынудил на это. Всякому ясно, что со мной поступили не по-честному. Слушай, Том, я добрый семьянин, люблю свою жену, дочки у меня хорошие, набожные девушки. Виноват я в чем-нибудь? Нет. Просто мне очень нужны деньги, которые этот паршивый мозгляк Дормен Уокер не желает платить. Не мешайте мне выиграть дело в суде, и я тогда обещаю на многое закрыть глаза.

— Это как же понимать? — спросил озадаченный Том.

Неужели Локки говорит о Пегги? Неужели предлагает Пегги в обмен на победу в окружном суде?

— А вот так! Например, оставлю в покое твоего старика. Никогда больше и словом его не задену. Вот бы славно, а? — Локки весело засмеялся. — Да и не только это. Все, что ты захочешь. Ведь это ты собирал улики против меня, ты, всезнайка. Вот я тебя и прошу; помоги мне.

Локки стоял теперь против Тома в обычной своей залихватской позе балаганного зазывалы. Где-то в глубине буша пряталась толпа зрителей, к которой он обращался, безликая и бесплотная, и Том впервые подумал, как много, в сущности, общего между Локки и нашим отцом. Ведь и Эдвард Дж.Квэйл перед лицом Суда и Локки Макгиббон перед лицом Публики одинаково умели поднять себя над уровнем повседневных житейских суждений.

— Я тебе ничем не могу помочь, Локки, — хмуро сказал Том.

— Почему не можешь?

Том молча помотал головой.

— Закон, что ли, обойти боишься? — недоуменно спросил Локки. — Подумаешь! Законы тоже не все справедливы. Можно кой-когда и по-своему поступить, ничего тут нет страшного. Ты же австралиец, Том, не то что твой старик.

— Да не в законе дело, — сказал Том, чувствуя, что все равно Локки никогда его не поймет.