Страница 2 из 2
Похолодало, потому что и летом вода, оказывается, нагревается посередине Байкала только до тринадцати градусов, а тут ещё ветер навалился. Пришлось куртки надеть. И это в июле, когда на берегу так жарко, что на асфальте остаются следы каблуков.
Бухта появилась неожиданно, с левого борта: полукруглая, словно её вырезали огромными ножницами. Вдалеке, над лесом, поднималась гора, похожая на задумчивого великана. На песке стояли неподвижно олени с зелёными рогами. Сказочная страна!
Сквозь толщу воды в бухте видны цветные яркие камни, поляны зелёных водорослей, по донному песку ходят полупрозрачные тени от волн и ряби, лучи солнца гуляют на дне, из любопытства заглядывая во все уголки.
Бухта называется Песчаной.
Олень - Зеленые рога
Рыбы уплыли, птицы разлетелись, когда мы причалили. Только олень — зелёные рога стоит неподвижно. Да откуда он взялся, олень — зелёные, бархатные рога? А вот откуда.
Упало весной в тёплый влажный песок семя сосны. А может быть, лежало в нём с осени, закопанное птицей кедровкой. Пригрело солнце. Семя корешок пустило. Проросло тоненькой мягкой метёлочкой. Год за годом поднималась новая жительница тайги, крепла. Чтобы выросло большое хвойное дерево, нужно по крайней мере сто лет. Для человека это большой срок, а для дерева — не очень. На Байкале есть лиственницы и кедры, которым по шестьсот и даже по восемьсот лет!
Ну вот, выросла сосенка, стал с ней играть ветер. Как налетит с Байкала, как схватит её за ветви — вот-вот вытащит и унесёт. А деревце крепче корнями за землю держится. Тогда ветер пускается на хитрость. Оставит в покое игольчатые лапы сосенки, станет песок под ней разбрасывать. А она ещё сильнее за землю держится. Растут её корни, вытягиваются, как ноги оленя, ветер выметает из-под них песок. Сотни лет длится эта игра не на жизнь, а на смерть. Но тот, кто крепко держится за родную землю, всегда выживает. Так и появились сосны, похожие на оленей с зелёными рогами. И растут они в единственном месте на свете — на Байкале.
Стеклянная рыбка
Нам помахали с борта научного судна. Мы причалили, привязали лодку и поднялись по трапу на палубу. Учёные только что особой сетью выловили в глубине Байкала много всякой всячины: большущего жирного
омуля, бычков-жёлтокрылок с плавниками, похожими на золотистые перепончатые веера, разных малюсеньких рачков, смешно шевелящих усами.
— Все эти жители,— торжественно сказали нам,— эндемики.
— Что? Кто?
— Эндемики — значит, больше нигде на земле не повторяющиеся, живущие только здесь. В Байкале. Понятно?
Понятно, что ни таких рыб, ни таких рачков не найдёшь ни в Балтийском море, ни в Тихом океане. Дальние родственники, может быть, и есть, а вот таких не найдёшь.
— А вот это,— говорят нам учёные,— чудо Байкала, рыбка голомянка.
Стеклянная, полупрозрачная, подёрнутая почти неприметными розоватыми разводами, как на мыльном пузыре, рыбка лежала на газете. И сквозь голомянку, как через увеличительное стекло, мы прочитали: «...а девочки Маша Клюева и Аня Горбунова спели песенку».
— Она что, из стекла?
— Нет, она прозрачна, потому что состоит почти из одного жира. У голомянки к тому же нет чешуи. Вообще эта рыбка поразительная. Её в озере много, а в сети она попадает редко.
— Хитрая?
— Ещё какая хитрая! Она, понимаете, живёт в одиночку. Все рыбы собираются в стаи, а каждая голомянка живёт сама по себе. И ещё вот что интересно. Омуль, и сиг, и вот эти бычки плавают вдоль и поперёк, а голомянка только вверх и вниз, у неё нет сильных плавников, так что она покоряется воле волн. А ещё голомянка не мечет икры, как другие рыбы, а приносит живых мальков сразу две, а то и три тысячи.
Пока нам всё это рассказывали, рыбки не стало: на газете расползлось большое жирное пятно. Да косточки лежали посередине.
—А где голомянка?
— Ух, ты! — спохватился один из учёных.— Пока я тут её расхваливал, она взяла и растаяла...
Как Байкал сердится
Был вечер, солнце висело в низких облаках, и вода казалась твёрдой, как створка морской раковины. Синий, фиолетовый, оранжевый цвета перемешались, и вода светилась.
— Какое перламутровое озеро! — закричал я.
— Море Байкал! Славное море! — сказал лодочник.
— Ага, море...— смущённо согласился я.
Но было уже поздно. Ещё не было ветра, а вода вдруг странно закачалась, будто кто-то огромной рукой взялся за байкальские берега и стал раскачивать каменное ложе озера-моря. И тут навалился ветер, мотор с трудом одолевал его. Мы то прорывались на несколько метров к Листвянке, то оказывались отброшенными назад. А ветер вспенивал воду, срывал с неё гребни, закручивал тысячами белых косичек.
— «Горная» дует! — закричал лодочник.— Опасный ветер...
Но вот между двумя сильными шквалами «горная» чуть притихла, лодка рванулась к молу, и через минуту мы были уже за волнобоем.
— Ух! — сказал лодочник.— Везучие мы, однако!
Всю ночь дула «горная». Но на берегу она была уже нестрашной. Давила на стёкла, царапала стены, брызгала туманной пылью, которую слизывала с пенных гребней. Под этот гул мы и уснули, Я увидел во сне нашу лодку, отважно летящую среди водяных валов. Потом Славное море затихло, выбросив на берег прозрачную рыбку. Вот-вот растает рыбка голомянка. Я бегом слетел с откоса, бросил рыбку голомянку в тихую воду, она встрепенулась и спросила:— Чего тебе надобно, старче?
— Чтобы успокоилось Славное море, чтобы перестал сердиться Байкал... Утром море было тихим и пронзительно синим. Задумчиво гляделись в его воды берёзы и лиственницы. Высоко в небе плыли белые облака...