Страница 99 из 101
Бронислав слышать не хотел о процентах, Врублевский упорствовал, но сосчитать никак не мог, наконец, сказал, что по пути на вокзал они заедут к Адельбергу, тот все подсчитает... Они попрощались и поехали сначала в гостиницу за чемоданом, потом на Маршалковскую, в бюро обмена валюты Адельберга, чьими услугами Врублевский пользовался не раз.
Адельберг полез в старые книги, проверил, какой был курс франка в рублях в 1906 году, перевел в злотые, сосчитал проценты... Он понял, что в этом торге друзей один стремится побольше дать, а другой поменьше взять, и предложил компромисс:
— Соглашайтесь, пан Найдаровский, на пять тысяч, а то, если я до конца сосчитаю, больше получится...
— Ладно, пусть будет пять тысяч. Врублевский успел еще на вечерний поезд в Гдыню и уехал, взяв обещание, что Найдаровские приедут к нему в гости. Бронислав вернулся домой и вручил Терезе пять тысяч злотых.
Они сняли на Жолибоже комнату с отдельным входом, чтобы Тереза могла продолжать принимать своих заказчиц, Бронислав купил себе приличный костюм, пальто и шляпу и в ближайшую субботу поехал утром в Модлин.
Он предъявил коменданту кадетского корпуса свидетельство о реабилитации и попросил, чтобы кадету Гоздаве снова разрешили проводить каникулы и праздники дома. Комендант дал разрешение, поздравил Бронислава и поручил классному руководителю зачитать свидетельство в классе, чтобы раз и навсегда положить конец всяким слухам и сплетням.
Бронислав попрощался с комендантом, подождал в читальне, пока ему вернут свидетельство, а выйдя на лестницу, увидел, что весь класс построен и ждет, стоя по стойке «смирно», чтобы его поприветствовать.
Взволнованный, он смог только сказать:
— Спасибо вам, ребята...
Зютек, превратившийся из мальчишки в долговязого подростка, кинулся ему на шею:
— Папа, сколько же тебе пришлось выстрадать!
— Да и тебе тоже...
В каникулы они поехали на речном пароходе по Висле в Гданьск, оттуда на морском каботажном судне в Гдыню, где провели прекрасных две недели в загородной вилле Врублевских на берегу моря.
А осенью, поскольку счастье, как и беда, не приходит в одиночку, Бронислав одержал победу в межклубных соревнованиях по стрельбе, получил пять тысяч злотых премии й*должность тренера в одном из клубов. Пенсия размером в сто пятьдесят злотых и оклад тренера обеспечивали им зажиточную жизнь. В ту же осень Бронислав купил гектар земли на Белянских полях на дальней окраине Варшавы и взял в банке пятнадцать тысяч ссуды, чтобы осуществить их с Терезой давнишнюю мечту — жить не в бетонной многоквартирной коробке, а в собственном домике, среди зелени.
В апреле 1930-го Бронислав с рабочими начал рыть котлован под фундамент и погреба, затем все лето работал с каменщиками, плотниками, столярами. Зютек получил аттестат зрелости с отличием и тоже месяц проработал на стройке, пока не начались занятия в офицерском кавалерийском училище. Тереза продолжала портняжничать, обшивая как своих старых клиенток со Слодовеца, так и новых, с Жолибожа. К началу ноября двухэтажный, пятикомнатный домик — три комнаты внизу, две наверху — был готов. Он, правда, еще не был оштукатурен, но перебраться и жить уже можно было.
Первых два года им приходилось туго. Жили только на пенсию и тренерский оклад, выплачивая при этом ссуду в банк, Терезины заработки прекратились ввиду дальности расстояния и отсутствия транспорта. Варшава кончалась в ту пору, в сущности, у трамвайного круга на площади Вильсона. Их район только начинал застраиваться, и Белянские поля выглядели, как море рощ, тянущихся до самого горизонта, с редкими островками человеческих жилищ. Тем не менее, за эти годы Найдаровские сумели оштукатурить дом, провести воду и канализацию, разбить фруктовый сад, вскопать огород. Потом трамвайную линию провели мимо Института физкультуры до Белянской рощи, и их пустыня ожила. Развернулось строительство, дома и улицы вырастали прямо на глазах, открывались предприятия, Беляны стали оживленным районом Варшавы. Население нового района хотело одеваться, и к концу тридцатых годов у Терезы не было отбоя от заказчиц. Ей пришлось даже нанять помощницу.
В это время, я имею в виду 1933 год, когда начался период процветания Белянского района, Зютек сказал отцу, что хотел бы присоединить его фамилию к своей.
— Ты же знаешь,— сказал Бронислав,— что у нас больше нет детей, один ты, сынок...
Они оформили это юридически до окончания Зютеком офицерского училища, так что в его свидетельстве уже значилось: подпоручик Юзеф Гоздава-Найдаровский.
— Вот ты и запустил корни в бессмертие,— сказала Тереза.
— Благодаря тебе, родная.
Это были их лучшие годы, последние белянские годы. Жизнь без материальных забот, любимая работа, собственный домик с красивым садом и огородом, хороший, любящий сын и их любовь, выдержавшая все испытания, заполнявшая каждый миг их существования — право же, нельзя требовать от судьбы большего.
В то же время, с 1933 года, у Бронислава появился еще один источник дохода. Несколько его учеников из охотничьего общества «Рысь» пригласили его на ежегодную охоту с участием ряда государственных сановников. Дичи была масса. Бронислав стрелял без промаха. Добыл двадцать зайцев, сорок пять фазанов и кабана и был объявлен королем охоты. Что было делать с дичью? Он подумал и отправил ее поездом в гастрономический магазин пани Куровской на Жолибоже. С этого началось. Сибиряк, великолепный стрелок со своим «Парадоксом» и таежными приключениями, вошел в моду, стал желанным гостем на подобных мероприятиях. Благодаря этому, давая неплохо заработать пани Куровской, он сумел погасить ссуду в банке в 1938 году, то есть на три года раньше срока.
У Найдаровских было много друзей и знакомых, их дом был всегда открыт для гостей. В числе их постоянных посетителей были бывшие сибиряки. Уже немолодые, хуже или лучше устроенные в Польше, они как-то не могли ассимилироваться на вновь обретенной родине и стыдливо тосковали по Сибири. Любили тамошних людей, суровых, но хлебосольных, сибирские блюда и песни, а начав вспоминать, теряли ощущение времени, засиживались далеко за полночь, с раскрасневшимися лицами, горящими глазами, словно видя свой давний голубой сон.
Когда началась война, пятидесятишестилетний Бронислав пошел добровольцем в снайперы. Участвовал в обороне Варшавы, сражаясь весь месяц на Белянском участке, и погиб в канун капитуляции, двадцать седьмого сентября, недалеко от своего дома.
Тереза купила участок на кладбище Повонзки, оборудовала семейный склеп (что было настоящим подвигом в условиях хаоса и оккупации Варшавы) и похоронила Бронислава под большим розовым валуном. На гладко отшлифованной стороне золотыми буквами сделана надпись:
«Бронислав Найдаровский
род. З.У. 1883 года в Варшаве — погиб 27.IX.1939 года, защищая Варшаву. Член БО «Пролетариата», бывший узник Акатуя и ссыльный».
Все обратили внимание, что на надгробном камне была сделана и вторая надпись:
«Тереза-Вера Найдаровская, урожденная Извольская, род. 16.11.1888 года в Киеве — умерла в Варшаве».
Не хватало только даты смерти.
Случилось это второго ноября, в День поминовения усопших, на кладбище было полно цветов, огарков свечей, бумаг, фольги. Тереза рассчиталась с рабочими. Потом состоялся молебен. Среди сибиряков и многих товарищей Бронислава по оружию была и невестка, Вожена, на которой Зютек женился в августе, в канун войны. От Зютека не было пока никаких вестей. Прощаясь с Боженой на трамвайной остановке, Тереза попросила ее непременно зайти к ней попозже, «В семь часов, не забудь!» — «Буду непременно, мама...»
Когда в семь часов Божена позвонила, ей никто не открыл. Она толкнула дверь — не заперто. Позвала. В ответ — молчание... Она зажгла свет и в спальне на кровати увидела Терезу, в нарядном платье, с запиской на груди:
«Так меня и похороните. Я искупалась, надела все чистое...»
Рядом на столе лежал лист бумаги:
«Я не могу больше жить без Бронека. Ухожу к нему... Прости, доченька, что оставляю тебя одну в такое время. Но ты молодая и все снесешь... Прощай!»