Изяслав

Из-за одного ляха он возненавидел всех и метался, как тигр в клетке. Им овладели ненависть и зависть. На пирах он напивался, на охоте — рисковал: ходил один с рогатиною на медведя, с одним луком — на волка; он по целым дням не слезал с коня и проводил время в поле с любимым кречетом. Однако не мог он залить своё горе вином, рёв медведя не мог заставить забыть любимую. Измученный и усталый, он возвращался домой, в горячке бросался на постель и не находил покоя; счастливые лица короля и Люды, обвивавшей его своими руками, преследовали несчастного.

— Будь ты трижды проклята! — восклицал он сквозь сон. — Ты, которая забыла дом своего родителя, девичью честь, старика отца, который не пережил бы этого позора… И ради кого!..

И он вскакивал с постели, хватался за меч, будил отрока и приказывал ему зажигать лучину…

Неудивительно, что Вышата, находясь позади Чудина, неохотно отвечал на его вопросы: его мысли были заняты Людою, перед его глазами являлись одни и те же грустные картины. Чудин, воспитанный в княжеской гриднице, ловкий, осторожный и услужливый, если это оплачивалось, легко догадался, о чём печалится Вышата, и решился извлечь из этого для себя пользу; поэтому он бросал ему слово за словом, заставляя его разговориться. Он давно заметил его тайную ненависть к королю и радовался, что приобретёт для князя такого приверженца, который мог знатно ему послужить. Убедившись, что ненависть эта существует, он сам направился в гости к Вышате и теперь ехал с ним в Берестово, чтобы вместе поохотиться несколько дней. Ему было необходимо сблизиться с Вышатой.

Тропинка, по которой они ехали уже с полчаса, была не особенно удобна для путешествия, так как вилась между деревьями, густо сплетавшимися верхушками, отчего приходилось часто нагибаться, иначе при каждом прикосновении головы к ветвям крупные капли росы обдавали их дождём. После получасовой езды кони стали беспокойно прядать ушами, словно почуяв зверя или близкое жильё. И правда, жильё было недалеко, так как вскоре послышался лай собаки, хотя всадников всё ещё окружали высокие непролазные чащи из лип и клёнов. В утренней тишине, нарушаемой шелестом листьев и лаем собаки, можно было различить журчание воды.

— Теперь недалеко, — проговорил Чудин, поворачиваясь к Вышате, ехавшему сзади.

— Он дома? Как ты думаешь? Чтобы даром не сделали крюк…

— Дома!.. Слышишь, собака лает, вода шумит по лотку, должен быть дома.

Лай собаки становился отчётливее, тропинка как будто делалась шире, и вскоре послышался рёв скота в поле. По обочинам тропинки росла крапива; далее виднелась сквозь разреженные ветви деревьев поляна, за нею показались почерневшие соломенные крыши. Как бы приветствуя их, на тропинку выскочила собака и начала громко лаять и бросаться на лошадей, но видя, что не может их остановить, бросилась в кусты, заливаясь ещё громче. Всадники выехали на небольшую поляну, служившую вместо двора перед домом Добрыни. Они остановились посередине, тихо разговаривая и посматривая на избу, ютившуюся под двумя ветвистыми деревьями.

Изба была невелика, старая, покрытая соломою и почерневшая от дождей и непогоды. Вся крыша поросла зелёным мхом и травою, из которой, точно гиганты, выглядывали колосья ржи и лесной спорыньи. Через тёмно-бурый покров прорывался дым и, чёрными клубами прокатившись по соломе, поднимался к вершинам деревьев, расплывался в воздухе, исчезал в золотистой солнечной выси. Услышав топот коней и лай Бурки, чья-то невидимая рука отодвинула слуховое оконце в стене избы, выглянуло чьё-то лицо, спряталось, и окошечко снова задвинулось.

Невдалеке от всадников, в густой траве, виднелась протоптанная тропинка, она вела через кусты калины и орешника к ручью. За кустами мелькало колесо мельницы, слышался шум воды.

— Кто-то показался и спрятался, — заметил Вышата. — Видно, боятся!

— Ну, здесь некого бояться, да и нечего, — отвечал Чудин и, как бы в подтверждение своих слов, повернулся к избе и громко крикнул:

— Эй ты, старуха!.. Дома Добрыня?

Дверь избушки открылась, и на пороге показалась дряхлая старуха, опиравшаяся на клюку. Она посмотрела на всадников с любопытством, но не без подозрения.

— Дома, — отвечала она, — где же ему быть… Видно, на мельнице… Сейчас позову его к вашей милости.

И старуха, боязливо озираясь, потихоньку поплелась по тропинке к мельнице.

В ту же минуту на тропинке среди пышных кустов показалась высокая фигура ещё довольно сильного старика, шедшего с непокрытой головой. Впереди с лаем бежала собака. Макушка у старика была довольно плешивой, но вокруг волосы были, они спускались на плачи длинные, седые. Борода тоже была седая и длинная. Он шёл не торопясь и рассматривал всадников.

Старушка увидела его прежде других и остановилась:

— Да вот и Добрыня!

Вышата и Чудин повернулись в ту сторону.

Старик, подходя к ним, поклонился в пояс с притворной покорностью.

— А мы к тебе, Добрыня, приехали в гости! — сказал Чудин.

Оба всадника сошли с коней, взяли их под уздцы и медленно пошли навстречу старику, между тем как Добрыня, приближаясь к ним, кланялся, но глядел подозрительно.

— Много чести для нищего и одинокого старца! — отвечал он. — Но мне кажется, что-то у вас другое на уме?

Все трое остановились, переглядываясь и перекидываясь редкими словами.

— Простите, бояре, что не приглашаю вас в избу, там тесно, да и незачем задыхаться нам в душной хате, когда перед нами такая прекрасная и просторная изба!

И Добрыня обвёл рукою вокруг, показывая ту избу, крышею которой служило голубое небо, сверкающее на востоке ярко восходящим солнцем.

— Лучше пойдём к мельнице, — прибавил он, — там по крайности можно привязать лошадей и свободно поговорить!

И Добрыня повернул назад. За ним гуськом пошли Вышата и Чудин, ведя за собою коней.

— Вот, видите, сколько здесь места, как изба-то велика! — заметил Добрыня.

Всадники привязали коней к шлюзу. Чудин подошёл к Добрыне и положил ему руку на плечо.

— Так как же, старина? Что ты на всё это скажешь?

Поначалу показалось, что Добрыня знает действительно обо всём происходящем.

— Что же я могу сказать? — равнодушно спросил лукавый старик. — Вы сидите за столом князя и знаете, с кем он ест, с кем пьёт, с кем дружбу водит, кто ему приятель, а кто ворог. А я что!.. Вот иногда мне листья, а то и вода, падающая с желоба на колесо, а иногда и звёзды, которые смотрят на нас… ну вот иногда кое-что все они и говорят мне, а от людей я ничего не узнаю.

Чудин выказывал нетерпение.

— Нам всё равно, кто с тобою говорит… благо ты всё знаешь, а коли знаешь, то должен сказать, за тем мы и приехали к тебе. Ведь ты же предсказал Всеславу…

— Правда… предсказал. — Добрыня призадумался. — Скажите мне, бояре, как думает князь поступить с тем? — И он показал в направлении Красного двора.

Чудин взглянул на колдуна исподлобья.

— Плохо, — сказал он как бы про себя, — народ льнёт к нему, что мухи к мёду.

— Да, ты прав, боярин! — отвечал Добрыня, гладя свою длинную бороду. — Льнёт народ, льнут девушки, только до добра это не доведёт!

Тут он посмотрел на Вышату, тому явно не понравилось это замечание Добрыни. Он верил, что колдун знает всё, и ему хотелось спросить о чём-то, но было совестно.

— Ну, так как же, Добрыня? — приставал Чудин.

— Гм! Как же? Ляхов нужно прогнать, вот и всё! Пусть идут себе, откуда пришли. Пока этот королёк и его дружина сидят на Красном дворе, Изяслав бесится от злости, не то он князь, не то нет! Ну, а если прогоните ляхов, так и успокоится.

Чудину понравилась речь колдуна.

— Так-так, ты прав, Добрынюшка… Видишь, и Добрыня то же говорит! — прибавил он, обращаясь к Вышате.

Вышата молчал. Добрыня улыбнулся ему, похвала боярина пришлась ему по душе, он сам принялся себя хвалить.

— Старик всё может угадать, — говорил он. — Старик видит там, где вы ничего не видите.

Это послужило поощрением Чудину.