Страница 24 из 68
— Хорошо, — слабым голосом промолвил мистер Ривз. — Я сейчас выпишу чек.
Мистер Ривз подошел к столу, извлек из кармана вечное перо и чековую книжку и написал сумму. Чудная все-таки комната, подумал он, подписываясь: огня в камине нет, а ему жарко — не от одного же чая у него так щеки горят, да и почерк какой-то нетвердый. Вот что значит, когда днем не поспишь.
— Извольте, — сказал он, протягивая чек мистеру Марсбейту.
Но Энси вдруг подскочил, словно ученый тюлень, грубо вырвал чек из его рук и пробежал глазами.
— Двадцать фунтов! — ликующе возвестил он. — Двадцать фунтов, Питер. — И, передавая ему чек, добавил: — Питер творит искусство ради искусства, мистер Ривз, и он заслуживает того, чтобы его наконец оценили. Я, например, всегда радуюсь, когда меня ценят. Ты без промедления отошлешь картину, правда, Питер?
— Это будет невероятно трудно! — заявил мистер Марсбейт, вперив в пространство остекленелый взор. — А что нужно сделать, чтобы ее отослать? Право же, я ни разу в жизни никому ничего не посылал!
— Можно ведь вызвать посыльного, — поспешила подсказать Бекки. — Они удивительно шустрые. Прямо не понимаю, как они ловко находят везде дорогу, — так и хочется их об этом расспросить.
— У мистера и миссис Ривз есть ведь машина, они могут увезти картину с собой, — заметил Энси, нимало не смущаясь тем обстоятельством, что ни один из них не приехал на своей машине, но Энси считал, что если у человека есть машина, она, словно по мановению волшебной палочки, всегда должна быть к их, а особенно к его услугам. — Я сейчас заверну ее, Питер.
После долгого шуршанья газетами, и возни с веревкой, и многократных призывов мистера Марсбейта, умолявшего Энси быть осторожнее, и вскриков Энси: «Да осторожнее же, Питер, ты чуть не повредил мне палец!» или: «Ну, Питер, только у меня получился этот узел, ты взял и развязал его!» — картина была наконец упакована в листы «Дейли мейл» и непрочно перевязана веревкой.
— Ну вот, мистер Ривз! — сказал Энси. — Теперь вы можете везти ее прямо домой — я уверен, что вам никогда больше не захочется с ней расставаться…
Для мистера Ривза это было весьма тягостное возвращение домой. Картину — даже если она без рамы — не очень-то просто везти в часы пик в метро, когда там толпы народа, да еще когда веревки, завязанные Энси, то и дело развязываются, а упаковка сползает. Мистеру Ривзу приходилось непрестанно ее поправлять: он был в ужасе от одной мысли, что его видели в метро с этой картиной и что всем, конечно, хочется на нее взглянуть.
Наконец, весьма разгоряченный, весьма усталый и донельзя обозленный, мистер Ривз прибыл домой и в припадке ярости швырнул злополучную картину на диван. Газеты соскользнули на пол, и она предстала взору Марсели, которая грелась у камина, потягивая шерри. Она подошла поближе и с профессиональным любопытством принялась рассматривать полотно.
— Великий боже, где это вы откопали? — спросила она:
— Папочка купил это для гостиной, — сказала миссис Ривз. — Она так подходит к нашим подушкам.
— Что?! — воскликнула Марсель. — Этот желтый подходит к красновато-коричневому? Ну, мама! И потом — это такое старье, тридцать первый год.
— А ты не думаешь, что лет через десять это могут очень высоко оценить? — не очень-то надеясь на благоприятный ответ, решил все-таки прощупать почву мистер Ривз.
— Дохлое дело, — бросила Марсель через плечо.
Снова посмотрев на картину, мистер Ривз вынужден был признать, что на этот раз его дочь, по всей вероятности, права…
СЕМЬ
И вот мистер Ривз стал вдруг объектом весьма лестного внимания. Это было вполне естественно и даже неизбежно, если учесть, что люди, готовые платить солидную сумму за произведения неизвестного, да и не очень умелого художника, плодятся не так густо, как черная смородина. К тому же Энcи — надо отдать ему должное — был первоклассный мастер рекламы. Цена его коммерческих восторгов была хорошо известна, и все же слова его производили впечатление. Он не раз — и притом со знанием дела — говорил о «симпатичной кругленькой сумме, выуженной из кармана мистера Ривза», а мистер Питер Марсбейт, усиленно крутя» головой, подтверждал это и говорил, что мистер Ривз невероятно милый. Те, кто был знаком с мистером Mapсбейтом, знали, что зря он этого никогда бы не сказал.
Словом, мистер Ривз начал получать приглашения на закрытые вернисажи. И он, которого разве что силой можно было вытащить даже в кино, охотно шел на эти парады искусства, которые казались ему привилегированными, таинственными сборищами, доступными только для. посвященных. А добрые вести о чеке мистера Ривза распространялись все дальше и дальше. Его убедили вступить в Общество пропаганды пролетарского искусства и пожертвовать некую сумму на это важнейшее дело. Слухи о нем дошли даже до. маньяков, помешанных на политике, и он получил брошюры и подписные листы от Общества культурных связей с Либерией и Лиги реформы избирательной системы в Восточном Китае с призывом использовать свои гражданские права и свое влияние в Министерстве иностранных дел для оказания помощи этому благому делу.
Мистер Хоукснитч неизменно присутствовал на всех закрытых просмотрах и представил мистера Ривза великому множеству художников. Мистер Ривз был весьма удивлен, обнаружив, что на свете — не говоря уже о Лондоне — существует столько художников. Среди них были состоятельные молодые люди, которые элегантно одевались, собирали всякие забавные и очаровательные: objets d'art [24] для украшения своих домов и студий и от нечего делать писали не торопясь картины. Были и другие молодые люди, которые писали в спешке, потому что у них не было денег, одевались и вели себя как бродяги и жили среди мерзости и запустения. Все особы женского пола имели какие-то доходы или источники денежных поступлений и, судя по всему, делились на тех, которые одевались с претензией и носили челки и шиньоны, и тех, которые ходили в сравнительно нормальных и даже красивых вещах.
Он получил великое множество приглашений посетить студии и «взглянуть на мою работу». Подталкиваемый и увещеваемый Энси, он не всегда в состоянии был отклонить приглашение. А посещения эти оказались дорогостоящими. Почти всякий раз он выкладывал на стол чек и уносил с собой картину или рисунок, который был ему вовсе не нужен, который ему не нравился и которого он не понимал. Частенько рисунки изображали обнаженную натуру, — мистер Ривз считал их определенно risques [25], если не сказать непристойными. А потому он тщательно прятал их от миссис Ривз и Марсели, боясь оскорбить их женскую чистоту. Вдобавок он, конечно, немного побаивался издевок со стороны Марсели, а также того, как бы она не заставила его купить еще худшую мазню своих друзей. Мистер Ривз всю жизнь считал, что художники — они все немного сумасшедшие и к тому же без всяких моральных устоев. В этой связи он очень тревожился за Марсель.
Словом, вот вам пример того, как осторожно надо поступать в жизни. Если бы мистер Ривз не устроил полутайного завтрака с Марджел и не переусердствовал в вине, он не был бы в подпитии и ни за что не позволил бы себе выписать чек на двадцать фунтов за кусок полотна и несколько сгустков краски. А если бы он не выписал чека, он никогда не попал бы в эту беспутную компанию…
Чек этот имел еще одно совершенно неожиданное последствие: мистер и миссис Ривз получили вдруг приглашение провести уик-энд у мистера и миссис Фэддимен-Фишей.
И обязаны они были этим доброму сердцу миссис Фэддимен-Фиш.
Люди, стремившиеся найти в глазах света оправдание своему общению с миссис Фэддимен-Фиш, говорили, что у нее доброе сердце. А доброе сердце — это последнее прибежище людей умственно и социально обездоленных. Миссис Фэддимен-Фиш вовсе не жаждала иметь доброе сердце — она предпочла бы иметь корону пэров. Но при сложившихся обстоятельствах ей оставалось лишь играть в доброе сердце. По этой причине она завела себе ряд протеже, которых внутренне ненавидела, а внешне всячески привечала, искусно подбирая из их числа нуждающихся гениев и рассчитывая, что благодаря своим связям в обществе они, сами того не ведая, могут помочь ей взобраться еще на одну ступеньку той длинной, длинной лестницы, что возвышалась над ней.
[24] Произведения искусства (франц.).
[25] Смелые, рискованные (франц.).