Страница 30 из 110
— Каков пароль?
— Мне сказали, что при необходимости сообщат его по телефону. Но позвольте мне продолжить исповедь. Мои знакомые отбыли в понедельник. Прошло пятнадцать дней, последние спокойные дни в моей жизни. И вот однажды голос с иностранным акцентом сообщил мне по телефону, что следует немедленно приехать на вокзал и из ячейки А-34 в камере хранения забрать черный чемодан. Шифр я помню — 1681. Что я и сделал. В чемодане были все необходимые приспособления и подробные указания для монтажа тайников. Там же, в чемодане, я обнаружил и деньги, что описаны в протоколе, и всю эту непонятную аппаратуру. В записке, которую я немедленно уничтожил, говорилось, что я должен взять себе тысячу левов — аванс за три месяца и сто левов в покрытие расходов на монтаж тайников. Что я и сделал. С тех пор никто мне не звонил и не появлялся. А доллары я даже в руки не брал... И последнее. Уверяю вас, что моя жена тут ни при чем. Она ничего не знает, ничего!
— Очень интересно. Но как вы объясните, что столь честный и ничем не запятнанный гражданин, как вы, без колебаний согласился служить иностранной разведке?
— Какая разведка? Я просто хранил их вещи!
Тут уже смиренный Петров явно перебрал с наивностью. Переигрывает, подумал Консулов.
Картина окончательно прояснилась — резидент сообщал заранее вымышленную версию. Он явно не подозревал, что был под наблюдением, начиная со сцены на вокзале. Но тут-то и крылась загвоздка. Ковачева смущало, почему он рассказывает о чемодане, если они ничего о нем вроде бы не знают... Был ли это симптом разоружения, или Петров поддался первой ассоциации — известно, что камера хранения удобна для негласной передачи вещей.
Поскольку на первом допросе Петров ни разу не упомянул о своих разговорах по автомату, Ковачев тоже решил не касаться пока этой темы. Он твердо придерживался формулы: «Стремись получить максимум информации при минимуме с твоей стороны». Эта максима, на его взгляд, отражала древний закон биологии. Тигр обладает превосходной тончайшей чувствительностью, чтобы обнаружить свою жертву, но даже он, всесильный зверь, раскраской шкуры сливается с джунглями.
Дальнейшие допросы должен был вести Консулов, придерживаясь все той же линии: слушать, уточнять, вылавливать противоречия.
— Как и вчера, ничего нового? — спросил Ковачев у капитана на утреннем докладе.
— Если новое и есть, то не в словах, а в контексте. Нет, даже не в контексте, а в целостной оценке всех проведенных допросов. Я основываюсь даже не столько на фактах, сколько... скажем... на интуиции, хотя и не привык полагаться на этот ненадежный реквизит парапсихологии.
Все в кабинете молчали, и Консулов, выждав, продолжил:
— Я уверен, что агентура у Петрова не маленькая и руководил он ею активно. Вопрос в том, как она была завербована. Не могу представить, что вербовал лично он. Ведь, судя по всему, агенты ни разу не видели его в лицо. Значит, вербовал другой. Как? Когда? Кто он? Все ли еще он в Болгарии? Или передал всю свою агентурную сеть Петрову? Я убежден: Петров принял агентов из рук в руки уже здесь, в Софии, бессмысленно искать следы и в Провадии, и в Русе, и в Видине. А играет он с нами в кошки-мышки не только по поводу своего резидентства. Ставка у него покрупней.
— Что может быть покрупней его шпионской деятельности? — удивился полковник.
— Его личность. Три дня, проведенных в его компании, убедили меня, что перед нами вовсе не провинциальный электротехник, а человек с высшим образованием, с огромной эрудицией и богатым житейским опытом. Именно интуиция подсказывает: перед нами птица высокого полета. Сколько можно слушать эти опротивевшие его причитания и так называемые раскаяния? Не пора ли заняться биографией героя?
— Может быть... и пора, — протянул Ковачев. — Хотя бы для того, чтобы высветить все стороны его жизни. Даже если вы не правы.
— Я прав, — отвечал капитан с подчеркнутой уверенностью. — И для начала посвятил целый допрос уточнению его жизни в провинции и службе в армии. К сожалению, товарищи, урожай не богат. Он будто бубнит чужую автобиографию. До запятой вызубренную, однако чужую. На эти допросы я ухлопал целый день. А в воскресенье, когда вы отдыхали, я кое-что сочинил.
Консулов извлек из папки несколько исписанных страниц и протянул полковнику.
— Здесь резюмированы все тонкости в его биографии, все детали, которые позволяют установить личность. И план дома, где он обитал с покойной супругой, и план улицы, и расположение близлежащих магазинов, где он бывал сотни, тысячи раз. В общем, здесь множество бытовых подробностей, могущих его изобличить. Потому что чужую автобиографию можно вызубрить до запятой, а бытовые подробности — это как сказать...
— Как же он реагирует на ваши дотошные расспросы о житье-бытье? Понимает ведь, что интерес не случаен?
— А никак. Как всегда, невозмутим. Не удивляется даже самым пустяковым вопросам. Хотя для меня это тоже сигнал.
— Вы что же, не допускаете, что Петров — это действительно Петров? — спросил Петев.
— Речь не о том. Дело проще. Достаточно иметь хотя бы одну его фотографию тех лет.
— Почему так уверены? Подмена — слишком рискованная игра, разоблачить при этом можно быстро и легко.
— Моя уверенность покоится на одном косвенном, но достаточно красноречивом доказательстве. Еще при обыске я заметил и удивился, что в доме нет ни одной фотографии хозяина до его переезда в Софию. Ни на стенах, ни в столе, ни в семейном альбоме. Чего не скажешь о тете Еве — ее жизнь представлена с младенчества... Лично я не знаю никого, чтоб у него не было фотографий детства и юности. Допустим, в характере Петрова существует такая странность. Допускаю, что он все свои фото однажды потерял. А если нет?
Консулов оказался прав.
Выяснить личность резидента поручили Дейнову, снабдив его сочинением капитана, теперешними снимками кающегося преступника и его паспортом. И Дейнов для начала полетел в Русе, где паспорт был выдан. В паспортном столе с личного дела смотрел совсем другой человек. Разница была слишком очевидной. Настоящий Петров был с пухлыми щеками, курнос, с круглыми добродушными и чуть глуповатыми глазами под дуговидными бровями. Лицо же на паспорте было слегка удлиненным, напоминающим лица раннехристианских аскетов, брови прямые, взгляд острый, стальной, нос тонкий и достаточно длинный...
V. ТРИНАДЦАТЬ ЗАПОВЕДЕЙ СВЯТОГО ИГНАЦИЯ
Утром Консулов явился на работу не просто чисто выбритым, в белоснежной рубашке, с черным галстуком, как он являлся всегда, но и подстриженным, благоухающим парфюмерными ароматами. Настроение его вполне соответствовало жениховскому обличью. Однако он таинственно молчал и лишь многозначительно усмехался.
Ковачев вслух расписывал день для каждого, будто ничего не замечал, и лишь в самом конце спросил как бы между прочим:
— А вы, капитан Консулов, чем занимались вчера, забыв заглянуть утром к своему непосредственному начальнику?
— Я был вчера в библиотеке. Весь день, — так и встрепенулся Консулов. — И вчера, и позавчера. Аж до самого вечера.
— Гляди-ка, — искренне удивился Петев. — До сих пор я знал, что кое-кто из научных работников под видом сидения в библиотеке шастает по магазинам или еще куда. Но чтоб шастали представители нашего ведомства. Что-то не верится...
— В публичной библиотеке, дорогой Петев, сосредоточены мудрость и знания, которые человечество, заметь, мыслящее человечество, копило тысячелетиями. Библиотека находится возле университета. Для тех, кто и этого не знает, поясняю: университет расположен на углу Русского бульвара и бульвара Толбухина. Такое большое здание, Дейнов...
— Достаточно, достаточно, — вмешался полковник в намечающуюся перепалку. — Расскажите, чем вы утоляли голод по тысячелетней мудрости, накопленной человечеством.