Страница 101 из 110
Многие обстоятельства повлияли на то, что Каллинен посвятил себя кражам. Пожалуй, решающим было то, что добычей оказывались деньги, спиртное или чеки и часы, которые можно было без посредников превратить в марки. Операцию не нужно планировать заранее, благоприятные обстоятельства возникают сами собой, и весь процесс — сплошная импровизация. Кроме того, работы всегда хватало. Закоулки железнодорожного вокзала всегда полны пьяных красномордых мужиков, которые только и ждут, чтобы кто-то получше распорядился их деньгами. Здесь же ошивается и деревенский люд — селяне с кошельками, раздутыми после торгов; в поисках запретных развлечений они готовы пуститься за первой попавшейся юбкой в Кайсаниемипуисто[25]. Олли и компания принимали меры к тому, чтобы их женщины первыми являлись к вокзалу. Финал несложно предугадать. За кустами парка свидетелей нет, валявшегося на земле легко принять за пьяного, удрать оттуда просто, а подсадной утке достаточно десятки. Вероятность попасть в тюрьму была невелика еще и потому, что, придя в себя, большинство сельских искателей приключений доставали кое-как на дорогу и, стыдясь происшедшего, отбывали в свой медвежий угол — Хаапамяки или Йоенсуу, не сообщив в полицию о случившемся.
Грабежи, сопровождавшиеся насилием, особенно привлекали Коусти Каарло Олави Каллинена.
Этого Каллинен не мог объяснить даже себе — ведь вообще-то причинить кому-то боль или страдания радости ему не доставляло. Единственным объяснением может, пожалуй, служить то, что, нанося удар, он чувствовал себя сильным, способным что-то совершить. Он не отдавал себе отчета в том, что, расправляясь с одним из тех, кто ходит на работу, смотрит телевизор, имеет дом, возможно, автомобиль и семью, он тем самым как бы расправлялся со всем обществом, которое всегда связывало его, пинало, швыряло, заключало в тюрьму, выбрасывало на обочину. Именно это общество карал Коусти Каарло Олави, расквашивая своим кулаком пьяную физиономию за чужую вину.
Мир, конечно же, обходился с Каллиненом жестоко. Вернее, он обошелся с ним жестоко всего один раз, но этот раз был решающим — он оставил ребенка без опеки и любви, ибо Каллинена — на его беду — произвела на свет женщина не первой молодости, которая кормилась тем, что торговала спиртным и собой. Ребенок рос в гнетущей атмосфере беззащитности, и по мере того как он креп и мужал, он стал считать порок и несправедливость чем-то естественным. В переходном возрасте он уже сам причинял обиды и страдания, и тут ничего нет удивительного, ибо он поступал в соответствии с единственным усвоенным им законом жизни. Внешний мир, общество ответили, однако, на его удары ударами, и порочный круг замкнулся еще прежде, чем Каллинену исполнилось девятнадцать лет.
Когда колени совсем одеревенели, Каллинен медленно опустился на корточки. Он пристально рассматривал дверные переплеты, деревянные панели и круглые болты железной обивки. С нижних этажей доносился стук тележек и посуды, возвещавший о приготовлениях к раздаче пищи. Настроение у Каллинена было подавленное, ему с трудом удавалось держать себя в руках. Это не было досадой на то, что он попал под замок. Досады Каллинен не испытывал уже много лет, да и оснований для этого не было, так как на сей раз он намеренно отправил себя в тюрьму. Даже неотвратимый приговор, который вынесут ему через неделю, и замерзшие ноги не волновали его, — подавленность была вызвана тем, что произошло на самом деле. Полиция же не имела об этом ни малейшего представления. Знал это только сам Каллинен. Он знал, что убил человека.
Каллинен продолжал сидеть на корточках, уставясь на стальные болты в двери, и все думал и думал о том, что произошло немногим больше двух недель тому назад. У него тогда кончились деньги, и он все утро проторчал на железнодорожной станции. Часа в два или в три его постоянная подсадная утка Карита Нюссонен прибежала и сообщила, что тут неподалеку ее поджидает один тип под хмельком — он-де просит ее зайти к нему. Ничего более подходящего и пожелать было нельзя. Каллинен отправился с Каритой.
Мужичок оказался лысый, полноватый. Он был в игривом состоянии, какое иной раз нападает на человека в подпитии, и сразу поверил Каллинену, объяснившему, что он брат Кариты, что уезжает пятичасовым поездом обратно в Тампере и просит приютить его на эту пару часов, так как он видит свою сестру очень редко и ему не хочется так неожиданно расставаться с ней. Мужичок не возражал и пригласил доброжелательно родственников к себе.
На трамвае они добрались до Виискулма и вошли в квартиру. Там было тепло и довольно уютно, но грязновато, что, однако, не оскорбило взгляда Каллинена. Хозяин щедро угощал из бутылок, играл на мандолине и рассказывал солдатские байки, а Каллинен и Карита подыгрывали, умело подзадоривая его и поддерживая таким образом у него хорошее настроение. Все шло очень хорошо, и Каллинен не собирался что-либо делать, пока хозяин сам не угаснет. Однако, когда хозяин как следует выпил, Каллинен почувствовал, что ему становится все труднее удержаться от искушения и не давать рукам воли. Карита тоже поняла ситуацию и отправилась на кухню под предлогом приготовить им что-нибудь поесть.
Каллинен продолжал сидеть на корточках на полу камеры. Ноги его одеревенели так, что их стало покалывать, однако он настолько погрузился в воспоминания, что не замечал ничего. Он и сейчас еще ощущал в носу запах яичницы и слышал шипение ее на сковородке. Хозяин начал проявлять беспокойство: он заметил, что часовая стрелка перевалила за пять. Каллинен, правда, уверял, что говорил о семичасовом поезде, но хозяин уже достаточно опьянел и все настойчивее выпроваживал Каллинена. Тому это не понравилось.
Все началось с неприятной случайности, всего лишь с толчка рукой в грудь. Хозяин встал перед Каллиненом, погрозил пальцем и сказал, что вызовет радиополицию, раз он сам не уходит. Каллинен отшвырнул его далеко от себя. Ударившись о стул, хозяин вместе с ним рухнул на пол, на спину. Каллинен увидел медленно опускающееся лицо, и что-то в нем вдруг взорвалось, словно соскочило с предохранителя. Ненависть, как пьяная волна, захлестнула его. Он даже не пытался ее заглушить, ибо находился под защитой стен и мог не бояться появления посторонних.
Каллинен перешагнул через низенький стол под звон падающих бутылок и стаканов. Он навалился на лежавшего на полу хозяина дома, вцепился своими лапами в его шею и стиснул ее. Он душил и приговаривал:
— Ага, позвонишь, мерзавец, позвонишь, мерзавец!..
Мужичок извивался под ним, пытаясь что-то сказать. Каллинен и сейчас ясно помнил, как родимое пятно на его щеке стало бледнеть, а кожа вокруг сначала покраснела, затем потемнела.
Каллинен резко поднялся. Сжал руки в кулаки — ногти врезались в ладони. Он учащенно дышал. Оглянувшись вокруг, он увидел обитую железом дверь, белые стены, стальные прутья в окошке под самым потолком. Прошло несколько секунд, прежде чем он узнал камеру и понял, где находится. Он поднял руку, поднес ко рту и принялся теребить свою припухшую нижнюю губу. Последние события того вечера он точно воспроизвести не мог. Все произошло сумбурно и быстро. Он схватил пустую пивную бутылку и ударил ею мужичка по лбу. На какое-то мгновение Карита вцепилась в его руку и повисла на ней, но тотчас отлетела обратно в кухонный закуток. Каллинен оставил хозяина в покое, только когда тот был уже недвижим. Он заметался по квартире, отворяя шкафы и ящики. Он был слишком возбужден и ничего не находил. В спешке он схватился было за телевизор, однако понял, что ящик слишком большой, и опустил его на пол. Портативный приемник он сунул в руки мечущейся и визжащей Карите и только после этого вдруг вспомнил, что нужно поискать бумажник хозяина. Пришлось почти совсем стащить с него брюки, прежде чем удалось добраться до заднего кармана.
Каллинен сделал несколько быстрых шагов и уперся в стену камеры. Он прижался лбом к штукатурке и почувствовал, какая она жесткая и холодная. То, что произошло в прошлый понедельник, было самым сильным его переживанием. Лихорадочное состояние длилось тогда у него почти час, и, когда оно наконец прошло, его еще некоторое время трясло как в лихорадке. Прежде чем выйти из квартиры, он погасил везде свет. Он вытолкал Кариту за дверь и выскочил на лестницу вслед за нею. Теперь, задним числом, он отчетливо помнил, что, видно, все еще находился в возбужденном состоянии, потому что едва не вцепился в горло поднимавшейся навстречу ему старухе. Он уже шагнул было к ней, однако в последнее мгновение овладел собой. Тогда он не подумал, что женщина может стать роковым для него свидетелем.
25
Обширный парк в Хельсинки.