Страница 53 из 69
Мы уже видели, что Маффео родился до 27 августа 1280 года. Что же касается Стефано и Джованнино, то, увы, если существующие документы не лгут, они, подобно сыну Глостера[101], «не зачаты в законных простынях»: старший их брат, Маффео, в своем завещании от 31 августа 1300 года завещает деньги «моим побочным братьям Стефано и Джованнино». А блестящий переводчик и комментатор Юл заявляет: «Вполне возможно, что они родились в результате какой-нибудь связи, возникшей во время долгого пребывания в Катае, хотя, естественно, их участие в обратном путешествии и не увековечено в прологе книги Марко». Орландини[102] идет еще дальше, утверждая, что «они определенно родились на Востоке». В завещании Маффео-старшего их мать названа Марией, а другие источники говорят, что даже младший из них, Джованнино (или Джованни), родился до 1291 года.
Итак, несмотря на смелую попытку Рамузио приписать старику Никколо великие доблести, последний должен быть освобожден от подозрения в женитьбе после возвращения с Дальнего Востока в 1295 году или в наличии отпрысков от этого предполагаемого брака. Можно только думать, что Джамбаттиста Рамузио, наткнувшись на имена трех братьев путешественника и не найдя никаких документов, чтобы объяснить, откуда эти братья появились, принял или изобрел версию, более или менее правдоподобно включающую этих братьев в семейство Поло.
Выйдя из генуэзской тюрьмы, мессер Марко Поло приехал к отцу и этим странным образом подобравшимся трем побочным братьям. То ли еще во времена плена Марко, то ли вскоре после его освобождения Поло приобрели дом в приходе Сан-Джованни Кризостомо, и здесь Марко на какое-то время поселился, ведя спокойный образ жизни и стараясь восстановить все то, что было оборвано в роковой день, когда его захватили генуэзцы.
После пяти лет плена Венеция, должно быть, показалась Марко истинным раем, тихим убежищем, где можно было отдохнуть и оправиться от всего того, что пришлось ему видеть и перенести и на корабле и в темнице. Рукопашные схватки на море, кандалы, грязь, блохи, прогнившая вода и пища, эпидемии, ужасное зрелище смерти — вот что было у него позади, если не считать светлых, благословенных часов труда над книгой, когда под быстрым пером Рустичелло груда плотных пергаментных листов росла и росла прямо на глазах. И вот теперь его повесть написана, она при нем, здесь, в Венеции. Марко бродил по набережным и мостам, подолгу глядел на море, на корабли, которых было в гавани всегда множество.
За долгие годы в плену в Генуе Великолепной у мессера Марко времени для размышлений было с излишком. Как знать, быть может, задумывался он и о какой-нибудь красавице в далеком Катае — в его память и сердце врезалось и облако ее черных, глянцевитых волос, и ее кроткие, ласковые глаза, и ее изящные руки, и ее прелестная фигурка, когда она, склонясь, точно ива на ветру, шла с ним рядом и застенчиво взглядывала на высокого бледнолицего мужчину с неведомого Запада. Любимец великого хана, он, должно быть, мог выбрать себе дочь какого угодно вельможи или придворного купца. Быть может, он сватался и получил согласие, женившись по тамошним обычаям. Быть может, в день свадьбы, чтобы уберечься от порчи и злого духа, он на руках перенес невесту через порог своего дома. И, быть может, когда они выпили вино из нефритовых чашек, связанных тонкой шелковой красной ниточкой, и она отдалась ему, он загорелся всей своей доселе сдерживаемой страстью — ведь мессер Никколо увез его из Венеции семнадцатилетним юношей, и он мог тогда ни испытать глубокой любви, ни набраться большого опыта с женщинами.
Вполне возможно, что от этой женщины чужой расы у него были дети — дочери Хань всегда отличались плодовитостью. И, может быть, когда отец и дядя, «посоветовавшись друг с другом», придумали, как, наконец, уехать на родину, Марко должен был поневоле распрощаться и с плачущей женой и детьми, обещая — увы, обещание было напрасным — возвратиться после того, как он проводит отца и дядю до Венеции и убедится, что там у них будет все хорошо. Всего этого нам никогда не узнать, ибо никаких записей на этот счет не сохранилось. Но в книге Марко мы ясно читаем между строк, что половину своего сердца он оставил в Катае; и, конечно, прожив все эти столь богатые приключениями годы да еще при такой натуре, какая была у него, Марко не мог не встретить любовь женщины, даже, скорей всего, не женщины, а женщин.
А теперь все это уже отошло в прошлое, умерло, возвращаясь лишь в мечтах и думах. Никогда ему уже не плыть морем по золотисто-красной дорожке прямо на восход солнца в ту далекую страну, с которой он сроднился так, как не роднился ни один европеец ни до него, ни после. Но воспоминания навевали грусть. Он должен отогнать их. С прошлым покончено, оно похоронено в сердце вместе со всеми лучшими воспоминаниями. Ему сорок пять лет; по понятиям венецианцев XIII века, это далеко уже не средний возраст. Следовало бы, пожалуй, жениться и, греясь у семейного очага, забыть свои думы. Может быть, пойдут дети, которых так хочется отцу и дяде, может быть, сыновья и дочери утешат его старость, наследуют богатства, которые достались ему столь нелегко и которые он с такими заботами, с такой хитростью, не считаясь ни с какими превратностями и опасностями пути, провез по суше и по морю и надежно поместил в Венеции. Итак, говоря словами хроники, мессер Марко Поло, знатный венецианец, взял в дом жену.
Все, что известно об этом браке, основано на сообщении Рамузио. Сведениями о том, когда имела место свадьба, мы не располагаем, и вполне возможно, что на Донате, дочери Витале Бадоэра, он женился еще до того, как попал в плен к генуэзцам.
Молодые были помолвлены по исконному венецианскому обычаю. Может быть, брак совершился по любви, а возможно, все было сделано через специальных агентов, занимавшихся брачными делами. Деловые соображения вторгались в Венеции в любую сферу, не обходилось без них и при заключении брака. В качестве гарантии нареченный должен был дать своей невесте кольцо и заверить, что брачный договор будет выполнен. Потом, в день, называемый dies desponsationis, родственники жениха и невесты торжественно обещали друг другу соблюдать условия брачного договора, и на ближайший праздничный день намечалась свадьба.
В положенное время — этот день назывался dies traditionis или dies nuptiarum — Марко и его невеста, в присутствии своих родственников и друзей, произнесли брачный обет. На эту торжественную церемонию были приглашены и соседи. За день до венчания жених явился в дом невесты и по обычаю, унаследованному от римлян, вымыл ей голову. У венецианцев издавна существовало три венчальных ритуала, которые носили древние латинские названия. Первый назывался transductio ad domum — невесту вели в дом жениха. Это было шумное, веселое шествие, за женихом и невестой шли родственники. Второй обряд носил название visitatio — посещение церкви — и третий — benedictio — передача и благословение кольца. В приданое невеста приносила в дом жениха шкатулки и сундуки с драгоценностями, с шелками и другими тканями. Немалое приданое — repromissa — принесла в дом Марко и Доната Бадоэр. Ведь даже первые сведения о Донате Поло мы находим в судебном документе от 17 марта 1312 года, которым дядя Донаты передавал ее приданое в собственность Марко.
Как только после венчания проходило восемь дней, исполнялся обычай reventalia: молодая торжественно шла в свой родительский дом, там устраивался большой пир, всех гостей оделяли богатыми подарками. После этого у молодоженов начиналась обыкновенная, рутинная семейная жизнь.
От брака, в который мессер Марко вступил, когда ему было уже за сорок, у него родилось трое детей. И что сказали бы о нем его друзья в далеком Катае, знай они, что у него родились лишь дочери и ни одного сына, который мог бы поклоняться ему, когда он уйдет в свое последнее долгое путешествие в страну Желтых Рек? Ведь что бы ни видел и ни слышал Марко в Венеции, он все, буквально все и сличал и сравнивал с тем, что он видел и слышал в той прошлой жизни, которую он так долго вел на другом конце света... Три дочери и ни одного сына!
101
Сын Глостера, Эдмунд, — одно из действующих лиц в «Короле Лире» Шекспира, побочный сын графа Глостера. — Прим. ред.
102
Орландини — венецианец, автор книги «Марко Поло и его род» (1926), которую Г. Харт широко использовал. — Прим. ред.