Венецианец Марко Поло

На мой взгляд они [татарские женщины] больше, чем какие-либо другие женщины, заслуживают похвалы за их великие достоинства, тем более… что мужчинам разрешается брать себе столько жен, сколько они пожелают, к великому смущению христианских женщин (я имею в виду женщин нашей страны). Ибо если мужчина берет в жены только одну жену, то она должна обладать совершенно особенной верностью и целомудрием, или [в противном случае] будет нарушено столь великое таинство брака; я стыжусь неверности христианских женщин [и называю] счастливыми тех, кто, будучи в числе ста женами одному мужу, сохраняет [свою добродетель] к своей весьма заслуженной похвале и к великому стыду всех других женщин в мире.

Из Ганьчжоу наши путешественники направились в город, который ныне носит название Ланьчжоу. По дороге Марко увидел яков: величина этих животных и их роль в хозяйстве произвела на него яркое впечатление. Ценный маленький мускусный олень [кабарга] — животное это водится в большом количестве там и поныне — так заинтересовал Марко Поло, что, возвращаясь на родину, он через тысячи миль провез с собой в Венецию «голову сушеную и ноги этого зверя».

Венецианцы быстро приближались к тем землям, где жили уже настоящие китайцы; Марко заметил, что у людей тут маленькие носы и черные волосы, мужчины «безбороды, если не говорить о четырех волосках на подбородке. У женщин волосы только на голове, а в других местах волос нет; у них белая кожа, и они хорошо сложены. Народ, знайте, сладострастный». Наш Марко уже возмужал, и сейчас он, по-видимому, не столько раздумывал о торговле и барышах, сколько заглядывался на женщин.

Путь каравана теперь шел по землям великого хана, однако общее мнение приписывало их к владениям легендарного священника Иоанна. Читая эти страницы книги Марко и не находя в ней, к своему удивлению, ни слова о Великой Китайской стене, которую он должен был видеть не раз, ученые пытаются отождествить ее с упоминаемыми у Марко «Гогом и Магогом». Такой взгляд опирается на знаменитую Каталонскую карту 1375 года, где Гог и Магог помещены за стеной, построенной Александром Македонским, в северо-восточном углу мира.

И вот долгое путешествие через равнины, горы и пустыни Азии уже подходит к концу. Оно заняло три с половиной года: за это время Марко немало повидал и пережил, многому научился. Ум и тело семнадцатилетнего юноши быстро развивались. Жадно впитывая впечатления жизни, он проявлял все свои способности, всю сообразительность и зоркость. Но это бесконечное путешествие, надо думать, надоело и Марко и его старшим спутникам. Можно представить себе их радость, когда они увидели на горизонте большое облако пыли, которое все приближалось и приближалось, — это был конный отряд, посланный великим ханом, чтобы сопровождать венецианцев к ханскому двору. Начальник отряда сказал Поло, что им надо сделать еще «сорок дневных переходов» — вероятно, он имел в виду путь до Шанду, летней резиденции хана, — и что конвой направлен для того, чтобы путешественники доехали в полной безопасности и явились прямо к Хубилаю. «Разве, — заявил начальник отряда, — благородные мессеры Никколо и Маффео не являются полномочными послами хана к апостолу и не должны быть приняты соответственно их званию и положению?»

Остаток пути пролетел незаметно: на каждой остановке их ждал наилучший прием, к их услугам было все, что только требовалось. На сороковой день на горизонте появился Шанду, и вскоре измученный караван венецианцев входил в его высокие ворота. В течение своей семнадцатилетней службы у Хубилая Марко, должно быть, не раз бывал в Шанду. Особенно запечатлелся в его памяти здешний дворец хана, который он описал очень живо.

Дворец был выстроен из камня и мрамора, залы и покои в нем вызолочены и расписаны сценами охоты, пейзажами, птицами и зверями, деревьями и цветами. Вокруг дворца — стена, охватывающая площадь в шестнадцать квадратных миль; войти сюда можно было лишь через дворцовые ворота. Там было много рек, фонтанов, чудесных лужаек и рощ, где росли прекрасные деревья. Тут же держали зверей для охоты, но только таких, которые были не опасны; великий хан со своими соколами и прирученными леопардами не реже чем раз в неделю выезжал сюда на охоту. Посреди парка был поставлен бамбуковый дворец на лакированных и золоченых столбах; каждый столб увенчивался изображением дракона, а крыша была сделана из позолоченных и лакированных бамбуковых пластинок. От ветра дворец был укреплен на шелковых веревках, веревок было свыше двухсот; весь дворец построен так, что его можно было по желанию хана переносить куда угодно. Спасаясь от зноя в жаркую летнюю пору, владыка монголов приезжал сюда на три летних месяца и жил в одном из этих дворцов. На службе у Хубилая были «мудрые звездочеты» — они должны были, пока хан жил в Шанду, обеспечить ему хорошую погоду. При первом признаке грозовых туч или тумана они взбирались на крышу дворца и своими заговорами отвращали злых духов. Какие бы ураганы ни бушевали вокруг, у ханских дворцов и в ханском парке всегда было чудесно, сияло теплое солнышко и дул приятный ветерок.

В своих громоздких «Странствиях», написанных в 1616 году, Сэмюэл Перчас[74] по тексту Рамузио воспроизвел описание Шанду (Ксанду). Однажды, летом 1798 года, английский поэт Сэмюэл Тэйлор Кольридж, приняв от терзавшей его зубной боли солидную дозу опия, расположился отдохнуть в своем саду в Порлоке. На коленях у него лежала книга Перчаса, раскрытая на таких словах: «В Ксанду хан Хубилай построил пышный Дворец, обнес стеной шестнадцать миль ровной земли, где были плодородные Луга, приятные Ручьи, восхитительные Потоки и всякого рода дичь и звери для охоты, а посреди этих угодий возвел великолепный увеселительный дом, который можно было переносить с места на место». За чтением этой страницы Кольридж, под действием опия, опустил голову на грудь и уснул — спал он три часа и видел сны. Когда он проснулся, картины сновидений все еще стояли перед его духовным взором столь живо, что он начал поспешно набрасывать бессмертные строки «Кубла-хана».

Видения поэта живут в этих строках и будут жить, хотя сам город Шанду вместе с его дворцами обратился теперь в развалины. Великолепный летний дворец Хубилая был разграблен и сожжен дотла во время восстаний, вспыхнувших в Китае против монгольского владычества и закончившихся установлением династии Мин. Город находился в запустении уже в течение многих столетий, а места, где роскошествовал один из самых могущественных и богатых монгольских монархов, стали «убежищем лис и волков». Полуразрушенные стены города еще стоят, в стене еще сохранились остатки и шести великих ворот. Живущие в той округе монголы до сих пор хранят память о великом хане и смотрят на эти места с благоговением, хотя и гоняют, где хотят, свои отары и табуны по степи, усеянной руинами дворцов и храмов. А среди чертополоха и разбросанных камней одиноко высится давным-давно поставленная Хубилаем разбитая плита с надписью, рассказывающей о настоятеле монастыря, некогда вздымавшего тут свои гордые башни. Все здесь забыто, всюду царит тишина и тлен, печально давая знать, сколь быстротечна земная слава людей, которые были и которых уже нет.

Прием, оказанный путешественникам ханом Хубилаем, как это ни удивительно, Марко описал очень просто и сдержанно. Обычно он, не стесняясь, пространно расписывает пышность и блеск ханских приемов и пиров, шествий и празднеств. И хотя он, как правило, никогда не забывал поставить себя в центре описываемых событий, о визите венецианцев к хану рассказано в одной краткой и суховатой главе. Венецианцы по прибытии в Шанду «отправились в главный дворец, где был великий хан, а с ним большое сборище баронов». Венецианцы опустились перед ханом на колени и поклонились ему до земли. Хубилай милостиво велел им встать и «принял их с честью, с весельями да с пиршествами».

Великий хан после официального приема долго разговаривал с братьями Поло: он хотел разузнать обо всех их приключениях начиная с того дня, как они много лет назад уехали с ханского двора. Затем венецианцы представили ему подарки и письма, доверенные им папой Григорием (и двумя робкими монахами, повернувшими назад), а также вручили сосуд со святым маслом, взятым по просьбе хана от гроба господня в Иерусалиме и бережно хранимым при всех превратностях и опасностях долгого пути с берегов Средиземного моря.

74

Сэмюэл Перчас — составитель и издатель в XVII веке английского многотомного сборника средневековых путешествий, продолжавший издание, начатое Ричардом Хаклюйгом в конце XVI века. — Прим. ред.