Венецианец Марко Поло

Любимым местом прогулок у мальчиков служили Риальто и набережные. Риальто являлось центром венецианской жизни. Сюда сходились и улицы и каналы со всеми их мостами. Здесь были лавки и шумные базары. Здесь находилась старейшая церковь Венеции — Сан-Джакомо-ди-Риальто. По преданиям, она была построена в V веке. В тени ее украшенной фресками колоннады собирались поделиться новостями купцы и маклеры: они говорили об отправлении и прибытии судов, о всевозможных политических событиях, обо всем, что происходило в Венеции. На фронтоне этой церкви было начертано изречение, ныне известное всему свету, хотя, возможно, столь же бесполезное, как и все другие изречения, красующиеся на зданиях, где вершится правосудие и решаются дела граждан. Уже стариком Марко Поло пришлось быть свидетелем того, как церковь Сан-Джакомо-ди-Риальто передвигали со старого места на новое. Риальто расширялось, а для того чтобы защитить людей от солнца, соорудили лоджию. Древнюю церковь передвинули, многое при этом было в ней разрушено, многое перестроено заново. Но до сих пор прохожие могут прочесть те же самые слова первоначальной надписи, которая виднеется под изображением креста: «Hoc circum templum sit ius mercantibus aequum, pondera nec vergant nec sit conventio prava» [«Да будет у этого храма купеческий закон справедлив, вес без обмана, а слово договора верно»].

На площади Риальто толпились купцы и путешественники со всех концов земного шара — из Леванта и Греции, из Испании и Франции, из холодных северных стран — Германии и Англии. Все толковали тут только о купле и продаже. Казалось, Венеция живет только куплей и продажей и только для купли и продажи — в такой атмосфере и рос мальчик Марко. Стать богатым купцом — об этом мечтал каждый венецианец; мечтал и Марко, что настанет день, когда он, подобно своему отцу и дяде, которых он еще не видал, отправится в неведомые страны Востока и достигнет ослепительного богатства, выстроит себе на каком-нибудь канале Венеции чудесный дворец и, кто знает, даже будет избран дожем! В середине XIII столетия — в те дни процветания и блеска — венецианцу все казалось возможным.

Шумные улицы, где кипит торговля, всегда притягивают к себе малышей — нигде не найти лучшего места для игр, нигде так не напроказишь. Тем более привлекали детей улицы и каналы Венеции — всемирного перекрестка, где Восток встречался с Западом, где разнаряженные в византийские шелка и атлас люди задевали плечом грубую одежду и меха приезжих северян, где от зари до зари толпились выходцы со всех уголков Средиземноморья. Узенькие венецианские улицы и площади кишели народом с самого утра, когда колокол марангона призывал ремесленников на работу, и до тех пор, пока, через три часа после захода солнца, звон риальтины не возвещал тушение огней. Венеция являлась важнейшим мировым торговым центром, в ней было полно всякого рода чужестранцев, мошенников и авантюристов.

Правила поведения и морали в Венеции были далеки от строгости, и вечно торчавшие на улицах мальчишки нередко привыкали ко многому такому, что отнюдь не соответствовало их возрасту. Легкие нравы венецианок были известны по всей Италии. Хроники и стихи тех времен, говоря о дочерях Венеции, напоминают собой едкие строки Марциала, Ювенала и Петрония. Венецианки не были в безопасности, находясь среди бела дня на улице или даже в церкви Один дошедший до нас документ на латинском языке рассказывает, как Совет сорока[35] судил жителя квартала Сант-Эустачо Занино Гриони и приговорил ею к тюремному заключению на три месяца за то, что он на площади Сан-Витале напал на Морету, дочь Марко Поло, и оскорбил ее. В декрете Большого совета[36], изданном в марте 1315 года, говорится, что «multa inhonesta et turpis committuntur in ecclesia et porticu et platea Santi Marci»[37], а немного времени спустя из собора святого Марка был изгнан патриций Марко Гримиани: он пытался изнасиловать молодую девушку в самом атриуме собора. Интересно отметить, что, когда его приговорили по суду к штрафу в триста лир, треть штрафа шла в пользу девушки. В архивах этой эпохи есть множество записей о том, как судили и приговаривали к наказанию представителей самых знатных родов за похищение и изнасилование женщин, за двоеженство и прочие, еще худшие дела — и все это творилось, по-видимому, без всякого зазрения совести и совершенно открыто.

В те времена, когда сквернословие и богохульство было распространеннейшим явлением (удивительно, как мною ругательств остались неизменными в течение многих столетий!), венецианцы столь славились своим сквернословием, что на них даже жаловался Петрарка, а в городских архивах хранятся официальные предписания, направленные против ругани и богохульства. В одном из таких предписаний, составленном на вульгарной латыни, свойственной тогдашней юриспруденции, оказано, что любой человек, мужчина или женщина, оскорбивший другого, назвав его «vermum canem»[38], должен наказываться штрафом в двадцать сольдо. Азартные игры получили такое распространение, что приходилось постоянно принимать законы по надзору за ними. Пришлось ввести и закон, запрещающий азартные игры в портике собора святого Марка, а также на дворе Дворца дожей или внутри его. Профессиональных игроков пороли и клеймили железом.

В Венеции XIII века едва ли можно было рассчитывать на опрятность и простоту в образе жизни, на честность или неподкупность в политике, на добродетельно-чистые и строгие правила поведения. Город беспрестанно кипел и метался в погоне за наживой и удовольствиями, в лихорадке страстей и пороков Сюда съезжались люди любой национальности, любого характера. Венеция стояла на одной из главных дорог в Святую Землю. На каналах, улицах и базарных площадях города разгуливали паломники, мужчины и женщины любого возраста и положения, авантюристы и воры, честные люди и проповедники, проститутки, шпионы и купцы. Бедняки ютились кто где мог, богачи поселялись в гостиницах и тавернах Немецкий епископ из Пассау, Фольгер фон Элленбрехтс-кирхен, оставил нам живое описание венецианских гостиниц того времени — путешественники могли от души восхищаться прекрасным мрамором, но там не было ни печей, ни канализации, никаких санитарных удобств вообще. Епископ пишет, что постели, точнее тюфяки, были ужасны, а мебель вся расшатана и поломана. Но, добавляет епископ, хозяева венецианских гостиниц «придерживались восхитительного обычая — украшали спальни цветами».

Уже давно венецианцы, возмутившись тем, как в гостиницах постояльцам открыто предлагают женщин, приняли против этого соответствующие законы, но законы эти оказались тщетны. В 1226 году сами отцы города (так и слышишь их благочестивые воздыхания) признали, что «le meretrici fossero omnino necessarie in terra ista»[39]. Продажным женщинам было лишь запрещено жить в частных домах, они должны были селиться в специальном квартале. Согласно тому же предписанию, эти женщины имели право бродить среди толпы на Риальто, околачиваться около таверн, но «как только раздавался первый звук вечернего звона в соборе святого Марка», им нужно было удаляться в свой квартал в Кастеллетто. Кое-кого из этих прекрасных дам мы знаем по имени: Мария Гречанка, Лена из Флоренции, Изабелла из Франции и так далее — подобные имена свидетельствуют, что товар с иностранными этикетками всегда и всюду ценился гораздо выше отечественного.

Законы, ограничивающие местожительство проституток, оказались неэффективными, проститутки и селились и занимались своим ремеслом во многих других частях города. Оригинальный рисунок, изображающий, как скромно одетые проститутки всячески соблазняют одного очень робкого молодого человека, сохранился в знаменитой рукописи «Первой декады Ливия»; двух проституток написал Карпаччо: они пышно, по всем требованиям моды, разнаряжены и украшены драгоценностями, вокруг них комнатные собачки и птицы; картина эта, называемая «Due Соrtigiane» («Две куртизанки»), хранится в Венеции, в галерее музея Коррер[40].

35

Совет сорока — верховный венецианский суд. — Прим. ред.

36

Большой совет — законодательное собрание Венецианской республики. — Прим. ред.

37

«Немало бесчестного и постыдного творится в соборе, в портиках и на площади святого Марка»

38

«Паршивая собака».

39

«Блудницы совершенно необходимы на этой земле».

40

Рескин считал «Двух куртизанок» лучшей картиной в мире. «Я не знаю, — пишет он, — никого другого, кто обладал бы всеми поддающимися определению способностями живописца в такой высокой степени — тут размах и нежность, блеск и спокойствие, смелость и точность, цвет и светотень... Я не знаю другой картины в мире, которая сравнилась бы с этой».

Джон Рескин (1819–1900) — английский буржуазный искусствовед. Некоторые из его работ специально посвящены Венеции. — Прим. ред.