Страница 7 из 26
Пожары
И июнь и июль были жаркими и грозовыми. Дома, сараи, стога сена, высушенные за два месяца, в течение которых с неба не упало ни капли дождя, стали как порох. А грозы, проходившие как будто и стороной, с оглушительным сухим треском били с раскалённого неба ослепительными молниями, сжигая высокие деревья, сараи, стога сена, риги.
Малейшая неосторожность с огнём также приводила к пожарам.
Горели леса, горели деревни…
Приткнутые друг к другу дворы передавали огонь дальше и дальше, куда его гнал даже самый слабенький ветерок, — до конца улицы, и огонь полыхал, особенно страшный ночами, смахивая зараз полдеревни.
В августе грозы унялись, но в сентябре объявились снова.
Ребята в школе делились последними новостями, когда в класс вошла учительница Лидия Николаевна. Поздоровавшись с учениками, она недовольно и строго спросила:
— Кто побил Юру Никитенкова? Кто это сделал?
Ребята зашумели, завертелись, выискивая виноватого. Но никто не признался.
— Ну! — повторила Лидия Николаевна.
— Признавайся, кто побил! — поддержали её.
— Будь смелым!
Но и сейчас никто не отозвался.
— Лидия Николаевна, — сказала Валя, чернявая девочка с первой парты, считавшаяся лучшей ученицей, — может быть, это не из нашего класса?
— Из вашего класса! Двое пятиклассников против одного четырёхклассника! Храбрецы!
В классе зашумели сильнее:
— Признавайся, кто побил!
— Подлюги, признавайтесь!
И теперь никто не признался. Класс не знал, кто побил Юрку, но учительница знала.
Рано утром Лидия Николаевна купалась в речке — с купанья она начинала свой день — и вдруг из-за кустов услышала голоса:
«А ну, мальчик с пальчик, давай сюда яблоки!»
«Не дам!»
«А может быть, подумаешь своими мозгами, если они у тебя есть, и отдашь?»
«Не отдам!»
«Лёшка, прибавь ему соображения!»
Лидия Николаевна быстро вышла из воды, вытерлась и стала одеваться. Когда она подошла к кустам, за ними никого уже не было. Густая высокая трава примята так, словно по ней катались. По дороге к селу шли Лёшка и Митя, грызя яблоки, а обиженный, с листьями и травинками в волосах Юра, в рубашке с оторванным рукавом, стоял сбоку у липы и часто и тяжело дышал, вытирая сухие глаза рукой, и с ненавистью смотрел на своих обидчиков.
— Это они тебя? — спросила Лидия Николаевна.
— Нет…
— А кто же?
— Никто…
— Ну хорошо, если так. Купаться шёл?
— Ага…
…Сейчас Лёшка и Митя сидели за партами и с преувеличенно невинным видом смотрели на ребят, на неё, Лидию Николаевну, на портреты Пушкина и Толстого, на берёзы, видные из окна, — на весь мир.
«Когда же их совесть заговорит? — думала учительница. — Не только я — весь класс спрашивал… Или у них нет её?»
Лидия Николаевна могла сказать, что она знает всё, но не хотелось уличать двух неплохих учеников в молчаливой рабской лжи, и было интересно, просто необходимо узнать — неужели у них самих не хватит сил и мужества признаться в бесславном поступке?
Дни шли… После большой грозы ночью в середине сентября никаких происшествий не случилось. Лидия Николаевна внимательно следила за двумя учениками, иногда беседовала с ними, подводя разговор к темам честности и мужества, но они, казалось, и не думали признаваться, не испытывая, видимо, ни малейшего угрызения совести. Какое там!
С каждым днём, узнавала Лидия Николаевна, Лёшка и Митя опускались всё ниже… Кино показывали на площади под открытым небом. На сеанс не стоило большого труда проникнуть «зайцем», и когда киномеханик спросил: «Нет ли здесь безбилетных?» — ребята промолчали.
И, наконец, настал такой момент, когда они стали лгать прямо в лицо.
Однажды сторож колхозного сада встретил Лидию Николаевну в лавке сельпо и, поздоровавшись, сказал:
— Твои-то, Лидия Николаевна… отличились!
— Кто, Петрович? — спросила учительница, смутно догадываясь, не пойдёт ли речь о тех, о ком она не один день думала.
— Кто? Да Лёшка с Митькой…
И сторож рассказал вот что.
Яблоки в саду были уже сняты, остались висеть только плоды антоновки каменной да бабушкиных. Эти зимние сорта лучше всего было выдержать чуть ли не до поздней осени. Потом их снимали, сносили в амбар и к зиме они доходили — вкусные, сочные яблоки, которые свободно можно было хранить до весны. Сторож стал реже заглядывать в сад, по нескольку часов занимаясь в столярной мастерской. Именно в это время ребята и повадились в сад. Чувствовали они себя там довольно безопасно, срывали яблоки с разбором, за этим занятием их и застал неожиданно появившийся Петрович.
— А может быть, это были не они? Вы точно знаете? — спросила Лидия Петровна.
— Да ведь я без очков всё вижу, — сказал сторож, хмуро улыбаясь.
Лидия Николаевна пришла домой, поужинала, стала читать и никак не могла успокоиться.
Она встала, надела тёплую куртку и вышла на улицу. Было темно и прохладно.
Засунув руки в карманы куртки, Лидия Николаевна незаметно для самой себя всё ускоряла и ускоряла шаг. Ей было немного страшно и неприятно.
Лидия Николаевна совсем молоденькая, и дома её просто зовут Лидой. Она тщательно скрывает от окружающих, особенно от ребят, что её очень легко рассмешить. Тот, кто знает эту слабость учительницы, чтобы добиться своего, может показать лишь палец или забавно скривить лицо. Смеётся она звонким раскатистым смехом, и её мать, известная в округе врач и член партийного бюро колхоза, тогда спрашивает:
— Неужели ты и в школе так себя ведёшь? Удивительно, как тебя слушаются ученики! Да и слушаются ли?
— Слушаются! — упрямо отвечает Лида.
— Случается, значит?
— Случается. А смеяться по пустякам я себе не позволяю.
— Как же умудряешься?
— А другой раз и ущипнёшь себя. Думаешь, легко? — Лида приподнимает юбку и показывает синеватые пятна на ноге, след пальцев.
— Да-а, — произносит сочувственно мать. — Боюсь, придётся тебе свинцовые примочки делать.
Луна не показывалась. Впрочем, ей, кажется, и не положено быть в это время. Дом Мити стоял в самом конце села, недалеко от реки. Глухое, тёмное место… А дом Лёшки — ещё дальше: рядом с кузницей, за рекой. Лидия Николаевна шла быстро, держа руки, крепко сжатые в кулаки, в карманах куртки. Делала она это так, на всякий случай.
Мити дома не оказалось. А когда Лидия Николаевна спросила: «Где же он?» — мать ответила:
— Кто его знает… Пропадает где-то вечерами…
Мать явно обрадовалась учительнице. Несмотря на поздний час, она зазвала её в дом и, как ни просила Лидия Николаевна не делать этого, стала разогревать самовар, достала варенье, хлеб, ветчину, маринованные грибы.
— Ты не замечала, Лидия Николаевна, Митя-то мой младшенький?..
— Что, тётя Настя?
— Не замечала? Вроде как… вроде как другим стал… Чужим… — в раздумье, пытаясь определить беду поточнее, сказала тётя Настя. — Говорить дома не хочет. Грубит другой раз… Невесёлый, будто случилось что. Не знаешь, что за беда-то? Я уж хотела к тебе сама идти… Да вроде как и неудобно: у тебя их сколько, у меня всего четверо…
Лидия Николаевна подумала, что надо как-то кончать с Митей и Лёшей. Не может быть, чтобы в их душах ничего не было!
— Что за беда? Не знаю, тётя Настя, — ответила Лидия Николаевна. — Разберёмся, поправим…
Когда Лидия Николаевна вышла из дома, она встретила Митю. Его лицо трудно было рассмотреть в темноте. Но вдруг учительнице почему-то показалось, что, наверное, этот мальчик чувствует себя несчастным, что ему плохо и она обязана помочь ему…