Страница 14 из 26
В одной из комнат большого двухэтажного деревянного дома, похожего на чёрно-серую коробку, поселилась старая женщина.
Неизвестно, когда это случилось — месяц или полгода назад, а может быть, даже и раньше, никто этого не знал. Въехала она тихо и тихо, незаметно жила. Ходили к ней женщины, девушки, иногда старики. Ребятишки видели её сидящей на крыльце то с книжкой в руках, то с чулком и спицами. Но выходила она на воздух только в хорошие, тёплые дни. Ничего интересного она собой не представляла. Правда, таких серебряных волос, как у неё, ребята ни у кого ещё не видели.
…Делать было абсолютно нечего.
Люська с двумя косичками, Люська с одной косичкой и Стёпа сидели на перекладине забора, где были отодраны доски, и болтали ногами. Камешки в пруд уже бросали, в книжный магазин сходили, но новых переводных картинок не нашли. Стараясь попасть в ногу, прошагали несколько минут за пионерским отрядом… Вот так и они через недельку отправятся в Берёзовые рощи, тоже в лагеря… Будет трубить горн и бить барабан, будут бежать сбоку ребятишки…
Стёпа и две Люськи проводили отряд до автобуса. Здесь строй распался, ряды смешались, сразу стало шумно. Воспользовавшись минутой, Стёпа осторожно потрогал барабан, а Люська с одной косичкой погладила горн. Когда автобус тронулся, ребята помахали руками отъезжавшим и двинулись назад.
— Может, книжку какую почитать? — сказал Стёпа.
Но тут они увидели жёлтую собаку Ласку, общую любимицу, товарища по играм. Стали свистеть, погнались было за ней, но она проскочила в сад и словно пропала там — ни на параллельную улицу, ни на огороды справа и слева не выскочила.
Потом зашли в продмаг. Пробыли там минут пять. Зашли ещё раз в книжный магазин, посмотрели плакаты, листы с изображением грандиозных плотин. Вышли на улицу, собаки не было. До начала концерта в парке оставалось ещё два часа.
На концерте будут выступать артисты детского театра, которые приедут из города. Они покажут пьесу «Мешок счастья», будут петь и танцевать. В киосках, конечно, мороженое… Но это не сейчас, ждать ещё два часа!
Так что, делать было абсолютно нечего.
— Ха! — произнёс вдруг Стёпа и соскочил на землю.
Под забором, в уголке, высилась куча мусора. В ней Стёпа рассмотрел рогатку, выброшенную вместе с другим хламом.
— Рогатка! — возвестил Стёпа и натянул резинку. Оружие было вполне ещё пригодно для употребления.
Люська с одной косичкой тоже соскочила и подбежала к куче.
— Ты что? — спросила Люська с двумя косичками.
— А может, чего ещё выбросили, — сказала Люська с одной косичкой.
— Копаться в мусоре заразном! Хм! — заметила другая Люська и тоже соскочила с перекладины.
Но в куче больше ничего интересного не было.
— Пойду у мамки гороха просить, — сказал Стёпа. — Только не даст.
— А даст, — сказала Люська с одной косичкой.
— Для рогатки-то?
— Совсем не для рогатки. Ты есть проси, — подучивала Стёпу Люська с одной косичкой.
— Правда, проси есть — и даст, — сказала и другая Люська.
Стёпа двинулся было к себе, но Люська с одной косичкой вдруг остановила его:
— А рогатку! — и стала делать какие-то знаки.
— Чего — рогатку? — спросил Стёпа.
— В карман, — сказала Люська с одной косичкой.
Стёпа послушался. Вернулся он через несколько минут. Оттопырив карман, он предложил двум Люськам заглянуть в него. Там, увидели они, зеленел горох. Не удовольствовавшись этим, девочки поочерёдно залезли в Стёпин карман руками, потрогали горох.
— У-у, много, — сказала Люська с одной косичкой.
Стёпа натянул рогатку и выстрелил. Горошина ударилась в окно. Через полминуты в нём появилась седая голова бабушки. Когда бабушка отошла от окна, Стёпа выстрелил снова. Снова появилась бабушкина седая голова.
Стёпа стрелял раз семь. Ему забавно было смотреть, как сейчас же после выстрела подходила к окну бабушка и, ничего не понимая и удивляясь, трогала руками стекло: «Ведь как будто что-то и ударило в него, и трещало оно, а, поди ты, цело! Странно… Странно…»
Бабушка в конце концов надела очки и через очки рассматривала: «Нет, цело!..»
Стёпа даже подпрыгнул от восторга.
Тут на полянку возле пруда прибежала жёлтая собака Ласка и стала грызть кость. Все ринулись к собаке. Та с костью в зубах бросилась прочь и вскоре скрылась за баней.
Стрелять в бабушкино окно уже почему-то не хотелось.
— Давайте постучим, — сказала Люська с одной косичкой.
— Куда? — спросил Стёпа.
— А в бабушкину дверь.
В дверь постучали и разбежались в разные стороны, прячась за деревьями и углами домов.
Из комнаты послышался голос:
— Кто там?
Не получив ответа, бабушка выглянула в коридор. Но и там никого не было.
Стучали ещё два раза. Потом узнали, что уже час, и все пошли в парк, где в два приезжие артисты будут давать концерт для школьников.
…Как-то под вечер ребята, часа три носившиеся по посёлку, уселись на приступки отдохнуть.
Приморились… Трудно было даже ворочать языком в пересохшем рту. Молча сидели и скучно смотрели кто куда.
Дверь вдруг открылась, и на крыльцо вышла бабушка. В правой руке она держала нож. Большой кухонный нож…
Стёпа толкнул девочек.
— Вижу, — недовольно сказала Люська с одной косичкой.
Ребята встали, не спуская глаз с этого ножа.
Держась за стену, бабушка спустилась с приступок и, осторожно переставляя ноги, покачиваясь, пошла вдоль стены дома к огороду Дроновых, собственно четырём грядкам, разбитым перед их окнами.
Две Люськи с разинутыми от удивления ртами и Стёпа, словно их что-то тянуло, двинулись вслед за бабушкой, всё время сдерживая друг друга.
Минуты три бабушка шла до этого огорода, а когда наконец добрела, опустилась на землю между грядками и оперлась на нож.
Ребята сели на приступки другого крыльца, совсем рядом с грядками Дроновых.
Что будет?
Бабушка, вздыхая, устроилась на корточках и стала полоть грядку с морковкой, луком, чем-то ещё, сильно заросшую лебедой.
Странно! Что стоило вырвать эту травинку-лебеду? А бабушка отдувалась каждый раз, когда выдёргивала. Большую лебеду она сначала со всех сторон подрубал ножом и только потом выдёргивала с землёй на корнях.
Ребята молчаливо переглядывались.
Всё было странно: и огород не её, не бабушки, и вдруг лебеда стала казаться чем-то другим, что трудно, очень трудно вырвать из земли… Как будто это деревцо…
Прополов не больше четверти коротенькой грядки, бабушка передохнула. Потом опять взялась за работу.
— Григорьевна! — окликнули её.
Она подняла голову и увидела Дронову, хозяйку огорода, которая возвращалась с работы на ткацкой фабрике.
— У меня, что ль, старались, Григорьевна?
— У тебя… Да вот, видишь, медленно дела идут…
— Да что же это вы! Куда же вам! — всплеснула руками Маруся.
— Ведь я же огородница… — проговорила бабушка. — Морковь вот такая у меня была! — Она показала, какая большая у неё была морковь. — А огурцы маленькие, пупыристые… А то выращивают жёлтых поросят — ни вкуса, ни запаха… Может, на будущий год и сама займусь по старой памяти…
— Конечно, конечно, Григорьевна… Раз любовь… А я всё собиралась, собиралась прополоть, да то одно, то другое. Сегодня опять дела… Да уж бог с ними! — Маруся махнула рукой, присела и стала полоть, не глядя на бабушку. — Действительно, всё заросло! — проговорила она. — Всё вредитель забил! Ну смотри ты! А? Это ж надо! Прямо чертополох какой-то! Не огород, а пустырь! Это ж надо!
Долго ещё она причитала, удивляясь.
Ребята молчали.
В августе бабушке привезли дрова. Их сложили у подъезда в дом. Через день появились пильщики и распилили, раскололи плахи и кругляки на поленья. Поленьев выросла высокая груда, а вокруг валялись щепы и щепочки. Пильщики стали носить дрова в сарай.
Откуда-то набежали ребятишки, выползли трёхлетние, четырёхлетние малыши, как их называли — клопы. Кто по поленцу, кто по два, кто по пяти, кто по щепочке — все стали помогать пильщикам носить дрова в сарай.