Бог паутины

— Не говори глупости, — повторил Александр Антонович, не отрываясь от редакционного подвала в «Правде». — Мы безнадежно отстаем от Запада в развитии электронных коммуникаций. Как тебе нравится? Спохватились! Я им это три года твержу.

— Кибернетика — буржуазная лженаука, — съехидничал Андрей.

На том и закончилось.

Марго как-то сразу вдруг поняла, что ее чувства ни в ком не найдут отклика, а может, и никогда не находили, что важны лишь поступки, конкретные вещи в материальном их воплощении, а внутренние переживания, так сказать нюансы души, никого не волнуют. Она безумно страдала, но, к счастью, недолго. Нежданно-негаданно, но опять-таки чертовски своевременно, у нее появился любовник.

Как раз в конце мая, когда Андрей благополучно закончил школу и начал готовиться к поступлению на мехмат.

Под этим предлогом он переехал на дачу к деду. Целый день валялся в траве, иногда перелистывая учебники, но чаще решал шахматные этюды. Играть он научился в семь лет, с одного раза усвоив, как ходят фигуры. Вскоре сделался чемпионом двора, а в девятом классе получил первую категорию.

Так же быстро освоил он и преферанс, наблюдая, как перекидываются картами отец с дедом. Игре с «болваном» тут же пришел конец. Став «третьим», Андрей продемонстрировал такое мастерство в блефе на мизере с тремя ловленными, что Александр Антонович испытал настоящее потрясение, впрочем, приятное.

— Щенок далеко пойдет! — предрек он, подсчитывая висты. — Если б по полкопейки, он бы огреб семнадцать рублей! Десять с меня, семь с тебя.

— А я что говорил? — довольно прищурился дед. — Вы его еще не знаете. Один я знаю. Верно, Андреос?

— Я не против игры на деньги, — по-своему отреагировал внук. — За просто так — все равно, что картошка без соли.

— Для того чтобы играть на деньги, нужно их иметь, — наставительно разъяснил Александр Антонович. — Вот начнешь зарабатывать…

— У меня есть четвертной!

— Что? Какой еще четвертной? Мама дала?

— Выиграл в шахматы.

— Как! — отец сделал большие глаза. — Вы играете в шахматы на деньги?!

— А что тут такого? По рублю за партию.

— Ты слышал? — На лице Александра Антоновича промелькнуло неподдельное изумление. — Нет, ты слышал? — повернулся он к Антону Петровичу. — В его возрасте! И терминология, терминология: четвертной!

— С волками жить — по-волчьи выть, — последовал невозмутимый ответ. — До революции говорили «угол», теперь — четвертной, у каждого времени свои песни. Выиграть двадцать пять рублей по рублю за партию — надо уметь. Не фунт изюму!

— Папа! — Александр Антонович возмущенно всплеснул руками.

— Распишем еще пулечку? — Андрей с вызовом перетасовал колоду. — По копейке? — Он не испытывал жадности к деньгам. Отныне и присно успех выражался в цифрах.

Александр Антонович метал взгляд с одного на другого. Ведь он любил негодника-сына, любил отца, который совсем одурел под старость, а они… Для них он, оказывается, пустое место? Что ж, политика — искусство возможного.

— Хорошо, — он заставил себя улыбнуться. — Сгоняем «сочинскую» — у меня мало времени.

Видимость мира в семье удалось сохранить.

В то лето, когда Андрей обосновался на даче, а с наступлением холодов перебрался вместе с дедом и бабкой к ним на квартиру, Антону Петровичу пришла долгожданная открытка. Год назад он оставил заказ в магазине стройматериалов на каком-то окраинном рынке и уже не чаял дождаться ответа. И вот, пожалуйста: три тысячи алых, как родимый стяг, кирпичиков — один к одному. Давняя мечта построить гараж обретала явь, но встала проблема вывоза. Видя, как мечется совершенно беспомощный в практических делах дед, Андрей взял все на себя. Съездил в трансагентство, заказал грузовик, организовал погрузку, а потом своими руками перетаскал сваленную у забора груду. Участие Антона Петровича выражалось больше в символических действиях.

— Устал, Андреос?

— До чертиков! Даже красное зарево перед глазами…

Трудовой подвиг был увековечен в стихах:

Сказались плоды просвещения, своеобразно, но сказались.

Оставшись в одних трусах, Андрей окатил себя ледяной водой из колодца и весь мокрый, но почти счастливый, рухнул на траву, раскинув широко руки.

Дед прореагировал моментально и по обыкновению непредсказуемо: поднял брошенное ведро и забарабанил по донышку.

— Стали — стали — стали — стали, — забормотал, прислушиваясь к чему-то внутри, что-то припоминая, и вдруг запел:

Он не сидел, но мог сесть, и это осталось в нем навсегда.

Андрей ощутил внезапный прилив жалости и безысходной тоски. Казалось, он уже переболел мыслями о неизбежном конце и самоубийстве, как единственно достойном выходе из ловушки, куда тебя, не спросив, заманили, но вот опять нахлынуло, разом погасив безмятежное сверкание ласкового летнего солнца в зеркальном трепете еще свежей, нетронутой листвы.

Словно призрак Мартина Идена, уходящего в беспросветные морские глубины, набежал черной тенью на шелковистую муравку, переливающуюся радужными каплями, спугнул шмеля, качавшегося на стебельке тысячелистника, холодным ветерком пробежал по высыхающей коже.

— Похоже, будет гроза, — сказал дед, из-под руки глянув на выползавшую из-за леса тучу.

— Скорей бы.

Андрей и думать не мог, что однажды, через десять, а может и более лет, ему вспомнится в мельчайших подробностях и эта кирпичная эпопея, и вирши, и деловито гудящий черно-оранжевый шмель на невзрачном зонтике, и асфальтовая грозовая завеса над лесным косогором.

Блуждая по сумеречным закоулкам киберпространства, он наткнулся на страничку с русским текстом, где заявил о себе «Гусарский клуб» — нечто среднее между содружеством поэтов-юмористов и сообществом жизнерадостных балагуров, валяющих дурака. Затерянная в англоязычной паутине кириллица привлекала внимание уже сама по себе, а заявленные перлы, не претендуя на остроумие, вызывали добрую улыбку.

В клубе, как и положено, были предусмотрены свой кодекс чести и табель о рангах. Начинающих хохмачей зачисляли в юнкерские школы и, после испытания на юмор, производили в гусары. Одержавшим победу на конкурсах присваивалось звание гвардейцев, а затем можно было получить чин поручика и дослужиться до генерала.

Любители трепа группировались вокруг «курилки», «Гаврилы», сочинители антиисторических побасенок — «гаврилиад» — образовали свой цех, а поклонники незабвенного поручика Ржевского собирали коллекцию соленых анекдотов о своем любимом герое.

По мнению Андрея, Ржевский был лишь бледной копией польского поручика Пшебышевского, но вступать в полемику не намеревался. Он остановил свой выбор на гильдии поэтов, избравших особой формы пятистишье (они называли его «лимерик») для зубоскальства на компьютерную тему. Ирландский лимерик предполагал катрен с хохмой в четвертой строке, но какая разница?

Ознакомившись с образцами, послал по электронной почте свой вариант:

«Хотелось бы больше оригинальности, но продолжай в том же духе», — гласил краткий отзыв. Кандидат приглашался на диалог в реальном времени.