Бог паутины

— Вы верите в Бога, Игнатий Глебович? — неожиданно спросил Антон.

— Вы имеете в виду всемогущую и всеведущую личность за облаками? Наивно. Основной вопрос философии — иной коленкор. С духом и материей дело обстоит сложнее, нем нас учили. — Артемов умолк, очевидно, не желая касаться скользкой темы, и, по своему обыкновению, вместо прямого ответа предпочел привести «притчу». В зависимости от темы, времени суток, погоды и настроения в этом жанре могли выступать древний миф и забавная байка, случай из жизни и стихотворение. — Как-то попался мне короткий рассказ, не помню имени автора, об изобретателе совершенного компьютера… Вы знаете, что это значит, Антон?

— Первый раз слышу, — откровенно признался Ларионов.

— Не смущайтесь. Откуда вам знать? Ведь кибернетика — буржуазная лженаука… Учите английский, юноша. Раз уж вы избрали историю, которая что?.. Наука классовая! Насколько я понимаю, вас больше устраивает, так сказать, объективный подход? Я прав?.. Вот видите! Поэтому учите английский. Тогда вам и про компьютер не придется спрашивать. По-нашему, — он сделал упор, — это электронно-вычислительная машина. Лично я вижу нечто большее, чем просто арифмометр. В потенции это искусственный мозг.

— Такое возможно?

— Законы природы не запрещают, но слушайте дальше… Изобретатель нашел способ решить задачу, над которой, наверное, ломают сейчас головы во многих институтах и почтовых ящиках. Он соединил все известные компьютеры в единую систему и задал свой коронный вопрос. Какой, по вашему мнению?

Антон недоуменно пожал плечами.

— О чем вы спрашивали минуту назад? Что волнует человека перед лицом смерти?

— Что нас ждет… там? Есть ли Бог?

— Верно: есть ли Бог. И как, вы думаете, каков был ответ компьютера?.. То-то и оно! — Артемов удовлетворенно кивнул. — «Теперь есть!» — изрек электронный сверхразум.

— Потрясающе! — Ларионов восхитился оригинальной игрой мысли.

— Верно, но это еще не все. Понимая, что совершил роковую ошибку, которая может дорого обойтись человечеству, наш изобретатель схватил кувалду и бросился на взбунтовавшийся механизм, но оттуда ударила молния и покарала дерзкого святотатца. Понимаете, в чем прелесть фокуса? Научная фантастика сомкнулась с типичным сюжетом древних мифов. Из лаборатории, так сказать, с переднего края современной науки в олимпийские чертоги Зевса или индийского Индры… У всех мировых религий есть общая исходная точка — богодухновенная книга: Библия, Коран, буддийские тексты. Не столь уж важно, что Будда, познав истину в себе самом под деревом бодхи, избегал разговоров о Боге. Не будем вдаваться в тонкости. Важен принцип… Для христианина Иисус из Назарета — Бог в человеческом образе и сын Бога-Создателя, для мусульманина Мухаммед — пророк Аллаха, в конечном счете того же Отца-Вседержителя. Что лежит в основе? Духовный опыт таких, безусловно, выдающихся личностей, как Моисей и Мухаммед, как библейские пророки, отцы церкви, подвижники веры, святые отшельники, но это не мой непосредственный опыт. Все первоучители видели Бога, говорили с Ним, Он открыл им завесы грядущего, они читали в собственной душе, как в открытой книге. Перед нами дилемма: принять на веру чужой опыт или подвергнуть его сомнению? Я не знаю такой области познания, где бы не воспроизводилось однажды обретенное знание. Природе присуще единообразие: то, что случилось однажды, может повторяться бесчисленное множество раз. Не вижу смысла говорить о религии, если ты сам не пережил всего того, о чем говорится в священных книгах. Если Бог существует, мы должны видеть его, если Он вложил в нас бессмертную душу, мы должны ее чувствовать. Во имя Бога пролито столько крови, что впору небесам содрогнуться. Нет, уж лучше не верить. По мне, честный атеист на голову выше любого ханжи-богомольца. Не надо суетиться. В свой черед мы получим ответ на самые мучительные вопросы.

— Или не получим.

— Или не получим. Но это тоже ответ.

Игнатий Глебович скончался в одночасье. Уснул в кресле с книгой в руках и не проснулся. «Как праведник», — говорили старухи на похоронах.

Семью — жену и трехлетнего сынишку — он потерял во время войны: в дом, где они жили, угодила немецкая бомба. Жениться вторично, пройдя через лагерь, не пожелал, целиком отдался науке. Когда же разбился брат, летчик-испытатель, Артемов взял к себе его осиротевшую дочь Алевтину. Ей было тогда четырнадцать лет.

Тинка-паутинка, как ласково поддразнивал Игнат Глебович, закончила школу с серебряной медалью и поступила в Институт иностранных языков. Мечтала переводить французских поэтов, мало известных в СССР в те годы Малларме, Жамма, Фора, Превера.

Ларионов впервые увидел ее в аэропорту по возвращении из экспедиции. Бросилась дяде на шею и повисла, подогнув ножки.

— Позволь представить тебе моего нового сотрудника, — Артемов отдал ей церемонный поклон и, легонько подтолкнув Антона, проворчал шутливо: — А эта юная особа — моя обожаемая племянница… Ты, конечно, на машине?

— А ты как думаешь, Гонт? Конечно!

— Я бы предпочел взять такси, но ничего не поделаешь, поехали, Антуан, — протянул он с прононсом.

Новенькая «Победа» цвета молочного шоколада показалась Антону верхом роскоши. Собственная машина была тогда редкостью, а уж девушка за рулем — вообще нечто из ряда вон выходящее. По крайней мере, в глазах Ларионова, безнадежного дикаря-провинциала.

Когда познакомились поближе, она взялась за его перевоспитание:

— Не шо, а что, не хде, а где — звонче, звонче — ведь ты не говоришь вместо гриб — хрип? А ударение? Не чихнул, а чихнул, не позвонишь, а позвонишь. Эх ты, Галатейчик!

Они решили пожениться после защиты диплома, но не выдержали. На четвертом курсе она взяла академический и ушла в декрет.

На семейном совете мальчика решили назвать Александром, в честь Македонского. На раскопках Ольвии Антон совершил первое, пусть маленькое, открытие: нашел серебряную монету с изображением царя-полубога.

— Достойное знамение, — согласился Артемов, но как-то вяло, вынужденно. — Вообще-то столь ответственные решения не принимаются наобум, с бухты-барахты… Про святцы не говорю. Сами — нехристи. Но есть же тысячелетняя традиция! Настоящий историк обязан ее уважать. Составили бы гороскоп: зодиак, дух планеты, ангел часа и все такое, а там бы уж и об имени подумали, вибрирующее число подсчитали по правилам гематрии…

— Ты это серьезно, Гонт? — Тина подняла удивленные глаза. — Ты же сам не веришь в эту чушь.

— Веришь — не веришь, плюнешь — поцелуешь… Не в том суть. Вся прелесть в игре. И традицию бы уважили. Ты на своего погляди! Не назвали бы Антом, глядишь, в академики бы вышел, а то еле-еле кандидатскую протащил.

— Положим, не еле-еле. Всего один черный шар, — буркнул Ларионов, пряча улыбку: Гонт, как звала Артемова Тина, был в прекрасном настроении.

— Не Ант — Антик, — она скорчила уморительную рожицу. — Античек! — вытянув губы трубочкой, зацокала языком. — Угадали папочка с мамочкой. Антик — это сокровище, это античность, археология… Антик антика нашел! — осенило ее вдруг.

— Ты про его тетрадрахму с профилем сына Зевса? — Артемов удовлетворенно опустил веки. — Это да, это находка.

Ему еще довелось качать внука на коленях и, видя, как он быстро растет, всякий раз удивляться.

— А ведь верно: сын Зевса, а значит, брат Геркулеса? Силач! Настоящий силач! Он еще задушит своего льва.

— Хорошо, что он успел застать Лёку, — наклонясь к Тине, шепнул Ларионов и бросил на голую крышку скользкий ком глины. Он не разрешил обшивать гроб красным и белого не хотел.

— Это не смерть, — покидая кладбище, покачала головой Тина. — Нет! Это уход. Он еще подаст нам знак. Попомни.

— Теперь мы одни на всем свете: ты, я и Лёка, — прижимаясь к ее плечу, уронил Ларионов. В последнее время он часто задумывался о смерти, а тут вдруг понял окончательно и бесповоротно, чем кончается все. Куча вязкой глины, засыпанная увядающими цветами, ленты унылого кумача и едва уловимый, мнимый скорее, запах мокрых астр. Белые с ржавчинкой лепестки дышат дождями и тлением, словно вобрали в себя всю сырость нависших туч и раскисшей кладбищенской почвы. — Осторожно, не поскользнись…