Святой Арсений Каппадокийский

Жители Фарас имели в изобилии все блага земные: зимой сидели по домам и отдыхали от работы. И большие и малые при себе имели оружие, чтобы по первому зову выйти на защиту села от четов. Полиции в округе не было. Туркам было невыгодно иметь полицию, чтобы не стеснять четов. С их помощью турки намеревались уничтожить шесть христианских селений в Фарасах — небольшой греческий островок в сердце Турции. Но мудрейший отец Арсений нашёл противоядие и против этого зла. Он добился того, что в Фарасах прекратились шумные именины и драки. Среди жителей воцарились любовь и единодушие, а удаль и пыл молодых были направлены на борьбу с турками. Отец Арсений часто говорил юношам: «Горячность свою срывайте на четах, пусть не смеют появляться в нашем селении». Молодёжь так и делала.

«Стоило появиться четам, — рассказывал мой отец, — как со взрослыми в бой бросались и молодые, да так словно не воевать шли, а играть в снежки, и я не мог их удержать». А представьте, сколько бед могли бы причинить турки (четы), если бы они пришли в Фарасы, а жители там ходят пьяные с одних именин на другие, ссорятся, ругаются и дерутся по поводу и без повода. Лучшего для турок и пожелать нельзя: перебьют всех по одному и Фарасы опозорят. Турки никогда не смогли бы победить греков, если бы сами греки «не поедали» друг друга.

Следовательно, отец Арсений правильно поступал, давая младенцам при крещении редкие имена, не считаясь с мнением крёстного отца. В этом была большая мудрость, которую некоторые несчастные, почему‑то почитали за странность.

Итак, давая редкие мужские имена, отец Арсений преследовал особую духовную цель. То же касается и женских имён. В числе других он давал девочкам имена: Иерусалима, Гефсимания, Афина (по названию города, а не Афина по имени древнегреческой богини) и т. д. И тут отец Арсений преследовал определённую цель: каппадокийские греки не должны были забывать столицы своей греческой родины.

Такие были у отца Арсения «странности». Но были ещё и другие, напускные, которыми он старался «прикрыть» свои добродетели. Он всегда старался являть людям противоположность своих добродетелей, чтобы избежать похвал. Честно признаюсь, что эти «святые чудачества», о которых будет сказано в житии, трогают меня даже больше, чем совершённые им силой Божией многие чудеса. Поскольку, притворяясь гневливым или чревоугодником и т. д., он сохранил непорочность души, оберегая её от людских взглядов и суетных похвал. Предпочитал лучше слыть человеком странным, раздражительным, ненормальным, чем святым.

Как показывают факты, отца Арсения можно смело причислить к древним подвижникам (каппадокийским отцам), стяжавшим великие добродетели. С той только разницей, что Арсению Каппадокийскому удалось скрыть свои добродетели под покровом внешних странностей. И, как следствие, люди внешние не смогли его разглядеть под покровом напускных, искусственных странностей, но смущались, видя их.

Носил отец Арсений и другие «покровы», но так как мои духовные руки парализованы многими согрешениями, то и я сейчас не способен их снять. Молитесь: да простит меня за это благой батюшка, а ещё и за то, что я запятнал имя, данное им мне. Это действительно так; правда и то, что я ни в чём не смог ему подражать. И хотя я вёл себя по отношению к нему недостойно, отец Арсений, как истинный подражатель Христов, воздал мне за это любовью. Похоже, он много лет копил свою любовь и в один момент излил её всю, дабы встряхнуть, привести в чувство меня, крайне нерадивого и бесчувственного.

21 февраля 1971 года, в родительскую субботу, день памяти двух святых Феодоров — Стратилата и Тирона, я закончил первый вариант жития, на основании в то время имевшихся у меня данных, и стал проверять, нет ли ошибок в моём переводе фарасиотского диалекта, который я слышал от стариков. Оставалось два часа до захода солнца. Я читал в то время, когда меня посетил отец Арсений. Он погладил меня по голове, как учитель ученика, хорошо сделавшего задание. В моём сердце разлилась невыразимая сладость и небесная радость, которой я не мог вынести. Я вышел из кельи и стал бегать вокруг как безумный, кричал и звал его, думая, что смогу найти. К счастью, не было посетителей, а то бы они испугались, а я не смог бы объяснить причину этого святого безумия и успокоить. Я кричал то громче: «Отец, отец!» — то тише: «Боже мой, Боже мой, укрепи моё сердце, чтобы дожить мне до вечера!» Не может дебелое сердце вынести той райской сладости, если не укрепит его Бог.

Стемнело, исчезла последняя надежда — до последнего момента я думал, что смогу его найти. Я смотрел на небо, думая о вознесении Господнем. На протяжении сорока дней Божия Матерь и апостолы общались со Христом, а тут вдруг Он у них на глазах стал возноситься на Небо. Я зашёл в келью и снова ощутил прежнюю сладость. Я чувствовал её всю ночь, размышляя вот о чём: «Может, Благой и Праведный Бог послал отца Арсения, чтобы воздать мне в этой жизни райской радостью за те несколько сотен молитв, которые я прочитал по чёткам, во исполнение своего монашеского правила, так как грехи мои велики?» Не знаю, потому прошу, ради любви Христовой, молитесь, чтобы Бог меня помиловал.

Благой отец Арсений явился мне и во второй раз, только теперь ночью, на всенощном бдении. Это было 29 марта 1971 года, в день памяти преподобномучеников Варахисия и Ионы, накануне Вербного воскресенья. В полночь я сидя творил молитву — не помню: дремал я или бодрствовал! Вижу огромное пшеничное поле. Пшеница уже созрела, и много работников жнут усердно, безо всякого надзора. Впереди — от одного края огромной равнины до другого — протянулась братская могила. На другом конце поля находилось здание, где были связисты и офицер, который за всем наблюдал. Иногда этот офицер выходил на улицу и увещевал тех, кто не работал: «Ведь Христос вам заплатит, почему вы не жнёте?»

У меня тоже был маленький участок на том большом поле, где я должен был убрать пшеницу, и небольшая комната в здании, где была своя работа. Поэтому я то жал, то бегал в кабинет передавать поступившие сообщения. Но когда я приходил в кабинет, то видел, что офицер сидел и передавал за меня мои сообщения. Я не знал, как вести себя в этой ситуации: попросить его встать, чтобы самому продолжать работу, я не смел, и, в то же время, не мог уйти, оставив его выполнять за меня мою работу. Я решил, что правильнее будет тихо стоять и ждать, пока он закончит, а потом идти в поле и продолжать работу там. Так продолжалось много раз.

Когда я в очередной раз побежал передавать сообщения, то увидел, что офицер стоит на улице и ругает тех, кто не хочет жать: «Ведь Христос вам заплатит, почему вы не жнёте?»

Я испугался, что и мне сейчас от него достанется, и потому сказал:

— Простите, у меня только половина лёгкого, и я не могу работать быстрее.

Он мне ответил:

— Я знаю, что у тебя только половина лёгкого. И ещё сильнее я тебя люблю за то, что ты отказываешься получать на почте денежные переводы. Я слежу за тобой и тогда, когда ты ходишь на почту.

Потом мы с этим офицером оказались в странной машине без колёс и без крыльев, которая неслась над землёй со скоростью молнии. Мы ехали в машине стоя. Офицер спросил меня, откуда я и как меня зовут. Видя перед собой офицера, я решил, что должен назвать ему своё мирское имя:

— Меня зовут Арсений, я родился в Фарасах, в Каппадокии.

А он мне сказал:

— Я тоже из Фарас, из рода Цапарисов (прозвище семьи Франгоса или Франгопулоса).

Потом он снова спросил:

— Хаджефендиса знаешь?

И я ответил:

— Как же, конечно, знаю.

Только я это сказал, офицер преобразился в Хаджефендиса (т. е. в отца Арсения). Он обнял меня и поцеловал. Не успел я обрадоваться, как он громко скомандовал: «Стоп!» Машина остановилась, и отец Арсений мне сказал:

— Тебе выходить здесь, а я поеду дальше в Салоники. Я живу там неподалёку.