Страница 64 из 144
В качестве иллюстрации к сказанному приведем документ, имеющий непосредственное отношение к герою нашего повествования. Это выписка из сообщения начальника особого отдела Балтийского флота, датированного 15 июня 1937 г., — после суда над Тухачевским, Примаковым, Путной и их товарищами прошло всего четыре дня.
«...Из беседы с членом Военного совета Краснознаменного Балтийского флота дивизионным комиссаром Булышкиным мне стало известно, что командующий Черноморским флотом Кожанов Иван Кузьмич, работая в 1923 году на Дальнем Востоке, поддерживал троцкистов и имел общение с бывшим в то время там Гамарником... Поскольку Кожанов в 1923 году на ДВК (Дальневосточном крае. — Н.Ч.) поддерживал троцкистов, а в 1925 году колебался, находясь продолжительное время в Японии вместе с врагами народа Путной* и Примаковым1, а также учитывая его последующие встречи с Путной в Англии, имеются все основания полагать, что Кожанов является участником троцкистского подполья...»40
Арестовали Кожанова 5 октября 1937 г. В протоколе судебного заседания говорится, что он осужден за то, что, будучи вовлечен в антисоветский заговор и являясь одним из руководителей заговора на Черноморском флоте, организовал группы для совершения террористических актов против руководителей партии и Советского правительства с целью свержения Советской власти и реставрации капитализма в стране. Там же отмечается, что Кожанов по заданию контрреволюционной организации проводил подрывную вредительскую работу, направленную в ущерб военной мощи Советского Союза и поражения его в войне; что он срывал и затягивал ремонт боевых кораблей, создал вредительскую базу подводных лодок в Каборге и на случай войны намечал проведение ряда диверсионных актов на объектах оборонного значения. Ему вменяли в вину также вербовку в заговор корпусного комиссара И.Б. Разгона2.
В ходе предварительного следствия Иван Кузьмич виновным в инкриминируемых ему преступлениях не признал. В частности, он решительно отрицал факт вербовки им в военный заговор в ноябре
1932 г. Израиля Разгона. Даже очная ставка с последним, проведенная следователями 2 ноября 1937 г., ничего нового не добавила к обвинительному материалу на Кожанова. А ведь то был выигрышный момент — доказать факт вербовки командующим флотом своего заместителя в антисоветскую организацию. Однако все осталось «статус кво» — Разгон заученно твердил о вербовке его в заговор, а Кожанов все это решительно отвергал.
Из протокола допроса арестованного И.Б. Разгона (17 сентября 1937 г.).
«Вопрос: В течение 30 дней, несмотря на уличающие вас в антисоветском военном заговоре факты, вы упорно отрицали свою вину и лишь сегодня заявили, что желаете правдиво сознаться, рассказать о том, кто вовлек вас в ряды заговорщиков.
Ответ: В антисоветский военный заговор я был вовлечен в сентябре 1932 года бывшим командующим Черноморским Флотом Кожановым. На Флот в качестве помощника командующего я прибыл в том же году... Кожанов сначала намеками обнаружил свое несогласие с политикой партии и Советской власти. Я разделял его взгляды...»
О том, что фигуры Кожанова и Разгона для следствия были одними из ключевых, видно хотя бы из того, что показания на них усиленно выколачивали у многим арестованных. В частности, у лиц, занимавших различные должностные категории — от заместителя начальника политуправления флота дивизионного комиссара И.А. Мустафина3 до военного строителя — начальника УНР-87 С.Л. Плоткина**. Мустафин, входивший (по версии следствия) в руководящее ядро заговора на Черноморском флоте, на допросе
7 августа 1937 г. показал, что «...принимались зависящие от нас меры к укрытию от разоблачения проникших во флот троцкистов и к сохранению этих троцкистов на руководящей ответственной работе — достаточно сказать, что мы до последнего времени, до тех пор, пока эти лица не были вскрыты органами НКВД, всячески защищали: Разгона, Орловского, Плоткина и т.д.».
Личность С.Л. Плоткина стоит того, чтобы остановить на нем внимание. На допросе 19—20 августа 1937 г. он заявил: «В заключение хочу сказать, что Черноморский театр в целом подвержен как вредительскому планированию из Инженерного управления РККА.., так и вредительскому строительству под руководством Кожанова, Разгона...»
Это заявление, по сути своей провокационное и клеветническое, Плоткин сделал два месяца спустя после своего ареста. А до этого он всеми силами сопротивлялся давлению следствия (до 5 августа 1937 г.). Как видно из первого протокола его допроса (от 28 июня 1937 г.), Самарий Плоткин свою принадлежность к троцкизму отрицал. Правда, он не скрывал, что в 1923—1927 гг. примыкал к троцкистско-зиновьевской оппозиции, за что в 1928 г. партийной организацией был исключен из рядов ВКП(б). Однако партийная комиссия Ленинградского военного округа (там служил тогда Плоткин) отменила это решение и оставила его в составе партии, объявив ему при этом строгий выговор с предупреждением.
Военный строитель Плоткин имел смелость даже дерзить следователям. В его деле имеется рапорт оперуполномоченного сержанта госбезопасности Московенко, где тот докладывает своему начальнику о дерзком поведении подследственного на допросе 9 июля 1937 г. Тогда Плоткин заявил, что арестами таких людей, как он, следствие делает террористов и вредителей, искусственно создает контрреволюционные организации, что бывших оппозиционеров, которые давно признали свои ошибки и честно работают сейчас, заставляют копать канавы... На язвительное замечание следователя: «Я вижу, как Вы преданы Советской власти!..», Плоткин не остался, как говорится, в долгу: «Еще неизвестно, кто больше предан Советской власти — я или Вы. Подумаешь, какой ортодокс!..»
Следователь Московенко расценил подобное поведение арестованного как дискредитацию следственных органов и его лично, а поэтому просил разрешения посадить Плоткина в карцер на пять суток. Резолюция на этом рапорте свидетельствует, что такое разрешение было им получено.
На допросе 5 августа 1937 г. Плоткин заявил, что он решил прекратить двурушничество и рассказать о своем участии в антисоветском военном заговоре. На суде 5 января 1938 г. он также вину признал, получив взамен высшую меру наказания.
Показаний, «уличающих» И.К. Кожанова, с каждой неделей становилось все больше и больше, а прессинг на него также увеличивался и увеличивался. Допросы чередовались с очными ставками. Одну из таких мощных атак, целью которой было сломить его сопротивление, Кожанову пришлось выдержать 2 ноября 1937 г.—
начали с допроса, а кончили очными ставками с бывшим заместителем начальника Морских Сил РККА флагманом 1-го ранга И.М. Лудри и упомянутым выше корпусным комиссаром И.Б. Разгоном.
Это «наступление» на Кожанова проводила бригада сотрудников 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР в составе начальника 6-го отдаления старшего лейтенанта госбезопасности А.М. Ратнера, оперуполномоченного того же отделения лейтенанта госбезопасности Н.Ф. Мнева и оперуполномоченного 8-го отделения лейтенанта госбезопасности Кудрявцева. Судя по содержанию, последовательности и тональности задаваемых Кожанову вопросов, чекисты были твердо убеждены в том, что их действия в конечном итоге увенчаются победой, т.е. в том, что Кожанов не сможет выдержать такого обилия обвинительных фактов и сломается. Но они плохо знали Ивана Кожанова...
«Вопрос: Вы арестованы 5 октября. До сего времени продолжаете упорствовать, ведете себя на допросах провокационно, как непримиримый враг Советской власти.
Ответ: Участником антисоветского военного заговора я не был.
Вопрос: Вас уличают в антисоветской, предательской деятельности ваши же сообщники, в частности хорошо вам известный Лудри Иван Мартынович, с которым вы были связаны по заговору. Вам не удастся увильнуть от таких разоблачающих фактов.
Ответ: С Лудри я никогда по заговору связан не был. Таких его показаний у вас быть не может...
Вопрос: Стало быть, у Лудри нет никаких оснований клеветать на вас?