Страница 5 из 10
Существовали разные ведомости. По одной, в случае выигрыша, у всех игроков стояли «пятерки». Ведомость подписывал начальник команды Николай Петрович Старостин, а бухгалтерия выплачивала каждому по 72 рубля 60 копеек. По другой, в случае поражения, все получали «двойки». За них не было положено ничего. За ничью, независимо дома или на выезде, платили 50 процентов премиальных. С окладом, доплатами и премиальными иногда набегало до 1000 рублей в месяц, что в 80-е годы было совсем неплохим доходом.
На Украине, правда, платили гораздо больше. Так, за победу над дублем «Спартака» дублеры днепропетровского «Днепра» могли получить по 1000 рублей. То же самое — в Средней Азии. В Москве же бухгалтерия была более строгой. Поэтому Дед и ставил всем «пятерки». Первым в ведомости шел Бесков, затем Дед, затем тренеры и персонал и, наконец, футболисты.
Бесков выставлял также оценки сразу после матча еще без учета ТТД. Их прямо в раздевалке записывал Новиков, и они учитывались по итогам года. Чем больше у тебя было хороших оценок, тем выше был средний балл. А чем выше средний балл, тем выше премиальные за чемпионство или призовые места. Иногда набегали вполне приличные суммы.
Когда заполняли листочки с составом, думали очень напряженно. Обычно писали тех, с кем удобнее или нравится играть. Друг ты или враг, значения не имело, потому что от выбора зависел результат и, как следствие, размер премиальных. Бесков эти листочки собирал и считал: сколько получается кандидатов на каждую позицию и сколько голосов они собрали. Он даже показывал: «Видишь, за тебя все проголосовали».
Если кто-то набирал мало голосов, рисковал в состав не попасть. Впрочем, Бесков мог и не принять результаты голосования, но выводы все равно делал. При плохом результате Бесков на виновных в поражении садился и не слезал. И каким бы другом я тебе ни был, в состав ты бы меня не включил, потому что Бесков потом мог снять стружку с обоих.
Матом он никогда не ругался, но мало кто мог выдержать его тяжелый взгляд. Я это испытал на себе, когда отношения между нами испортились. Бесков мог простить, но для этого надо было очень долго исправляться. И все равно осадок оставался, потому что до конца Бесков не прощал никого.
Он проявлял неприязнь, прежде всего, к тем, кто с ним не соглашался или начинал высказывать свою точку зрения. Если ты молчишь, признаешь свою вину и пашешь на тренировке, Бесков забывал. Он не терпел лишь инакомыслия и насмешек.
Правда, к ведущим игрокам было несколько иное отношение. Может быть, уважал, может быть, даже кого-то любил, хотя никогда этого не показывал. На разборах для него все были одинаковыми. Плохо сыграл, неважно кто ты — Гаврилов, Черенков, Дасаев или Бубнов. Сегодня ты для него Пеле, а завтра — дерьмо.
Многим это не нравилось. Да и с педагогической точки зрения было неправильно, потому что на этих разборах присутствовала молодежь. Бесков же не стеснялся в присутствии молодых игроков унижать ветеранов. Психологически это было очень тяжело выдерживать. Некоторые начинали огрызаться, спорить, но этого ни в коем случае нельзя было делать. Становилось только хуже.
Однако несколько игроков могли себе позволить не соглашаться с Бесковым. Дасаев, Хидиятуллин в культурной, но порой довольно резкой форме ему возражали. Гаврилов тоже мог возразить, но обычно переводил все в шутку. Это, правда, еще больше бесило Бескова. Он не любил, когда шутили на темы, которые он считал серьезными. Или, что еще хуже, над ним самим. Все прощалось только Владимиру Сочнову, который обладал удивительным даром пошутить, но никого не обидеть.
Черенков и Родионов молчали, что бы Бесков про них ни говорил. Но к обоим он относился достаточно бережно. У него существовала градация. Если Бесков нашел, пригласил и воспитал, к таким игрокам было более доброе отношение. Как к собственным детям: «если надо, накажу, но с любовью».
Если же игрок попадал в команду помимо Бескова, как я, например, который пусть и с его согласия, но пришел сам, здесь он в выражениях не стеснялся. Про меня, правда, говорили, что я его любимчик. Бесков действительно за меня бился, когда я играл еще в «Динамо». Но все равно дистанция между мной и ним чувствовалась.
По большому счету он никого к себе не подпускал. Качалин или Севидов могли приблизить к себе игрока, поговорить с ним по душам. Севидов, например, любил футболистов к себе домой приглашать. У Бескова я тоже дома бывал, но это не значило, что он как-то особенно ко мне относился. Некоторые пытались установить с ним близкие отношения, подхалимничали. Но Бесков чувствовал неискренность и не поддавался.
Мне кажется, Бесков таким стал не сразу. Не знаю, каким он был футболистом, говорят, сильным, однако как человека многие его не любили и даже ненавидели.
Бесков много общался с людьми из высшего советского руководства. При этом никогда не любил выступать на людях. Старался избегать собраний, а если приходилось туда идти, брал меня с собой. Я говорил, а он в это время готовил ответ на присланный ему вопрос. На заседаниях Федерации футбола и различных встречах отдувался Дед, который, напротив, любил собрания. Он умел там выступать.
Думаю, отношение Бескова к игрокам как к детям пошло из ФШМ (Футбольная школа молодежи), где он работал и где воспитал многих сильных футболистов. Когда ему начинали возражать, ответ был очень простым: «Я 50 лет в футболе, поэтому помолчи и не говори мне того, чего сам не знаешь».
«50 лет в футболе» — это был его главный тезис. И нам оставалось только соглашаться, потому что мы знали, что у Бескова колоссальный багаж футбольных знаний, что он играл и общался с великими тренерами и игроками и что у него за спиной Высшая школа тренеров. И когда всякая шпана вроде нас, которая неизвестно откуда приехала, не умела играть и нарушала режим, начинала что-то мямлить, он ее ставил на место.
Чтобы ему возразить, ты должен был иметь свое мнение. Понимать суть вопроса. И, конечно, не бояться гнева Бескова. Когда Дасаев или Хидиятуллин говорили, что не согласны с ним, он предлагал им пройти к демонстрационной доске и высказаться. А потом все равно доказывал, что они не правы. Или так поворачивал дело.
Бесков, который серьезно относился к науке, пригласил было в «Спартак» Юрия Морозова, тренера с научной степенью, одного из тех, кто в составе научной группы института физкультуры разрабатывал систему ТТД. И вот однажды между Бесковым и Морозовым возникли на публике разногласия по поводу тактики. На следующий день Морозова убрали из команды. Он потом успешно работал вместе с Лобановским в сборной СССР и самостоятельно в питерском «Зените».
Со мной Бесков часто советовался по составу. Вызывал к себе и задавал конкретные вопросы. Я никогда перед ним не лицемерил и не юлил. Если был с ним не согласен, прямо ему об этом говорил и объяснял почему. Но в конце концов он все делал так, как считал нужным.
В «Спартаке» в тренерский совет входили Дасаев, Хидиятуллин, Гаврилов, Черенков, Родионов и я. Полкоманды. Состав совета периодически менялся. Если игрок попадал в опалу, Бесков его не приглашал. Так было, например, с Гавриловым. А в опалу можно было попасть из-за чего угодно, но в основном из-за плохой игры. Если ты играл хорошо, Бесков мог поднять тебя очень высоко. Беда в том, что с этой высоты было больно падать, когда отношение менялось. С одной стороны, мне это нравилось, потому что Бесков ни для кого не делал исключений. Все были равны. С другой — это было неправильно, потому что каждый игрок требовал к себе индивидуального подхода.
В «Спартаке» все признавали Бескова как тренера. Но как к человеку к нему было много претензий. Говорят, кто-то даже сказал ему на юбилее: «Вы — великий тренер, но как человек дерьмо». Дед так не говорил, но наверняка думал нечто подобное.