Страница 12 из 35
— Мы на лыжах недавно через весь лес прошли… А девочки ребятам не уступают…
Сергей Николаевич взбежал на крыльцо маленького домика и крепко застучал ногами, отряхивая с калош снег.
Из комнаты его окликнул отец:
— Ну-ну, долго ты нынче! Как там дела?
Сидя в кресле, Николай Григорьевич приоткрыл одну половинку двери и, откинув голову, смотрел на сына из-под густых бровей светлыми голубыми глазами.
— Ну как? Познакомился? Подружился?
— Познакомился! — Сергей Николаевич повесил пальто, бросил на полку шапку. — И, кажется, подружусь!
— Ну и хорошо! Первое впечатление самое верное, говорят. За обедом подробно расскажешь. А у меня радость. Письмо получил. Матвеич мой объявился! На пасеке живет. Приглашает в гости. — Старик протянул сыну письмо: — Вот, читай!
— Да ну? Матвеич?! А про Оксану пишет? — пробегая глазами неровные строчки, спрашивал Сергей Николаевич.
— Пишет, пишет! Соскучилась твоя сестренка, — вздохнул отец.
Матвеич был старый товарищ Николая Григорьевича. В гражданскую войну оба они партизанили на Украине, потом расстались, изредка обмениваясь письмами и сохраняя старую дружбу. Теперь Матвеич звал старика на Украину: «Приезжай, старина! Полечим твои больные ноги».
От партизанских лет, проведенных в лесах и болотах, у Николая Григорьевича к старости разболелись ноги. Он редко куда-нибудь выходил и в отсутствие сына скучал, с нетерпением глядя в окно. Особенно мучило его безделье.
— Я ведь еще работать могу. Ноги мне не мешают, — грустно говорил он сыну — Ты вот всю ночь там что-то пишешь. Давай я хоть помогать тебе буду.
Как-то Сергей Николаевич попросил отца переписать свой доклад, с которым он должен был выступать на совещании учителей. Старик оживился, захлопотал и принялся за работу. Он тщательно переписал доклад разборчивым, крупным, немного детским почерком, без единой помарки.
— Ого! Да тебе мог бы позавидовать любой ученик четвертого класса! — смеясь, сказал Сергей Николаевич.
Вечером, выметая комнату, он обнаружил в углу скомканную бумагу — это были испорченные листы с кляксами. Но старик уже зарекомендовал себя как переписчик. И теперь Сергей Николаевич сам часто обращался к нему с просьбой переписать что-нибудь.
Прочитав письмо, они вдвоем стали сочинять ответ Матвеичу.
— А что, Сережа, может, и катнем с тобой в гости, а?
— Катнем, катнем, — отвечал Сергей Николаевич. — Как-нибудь летом…
Глава 11
В КЛАССЕ
Ребята из четвертого «Б» прибежали в школу раньше всех. Почти каждый из них тащил что-то под мышкой или осторожно нес свою раздутую сумку.
— Стой, стой! Показывай, что за багаж у тебя? — останавливал на крыльце Грозный.
Иван Васильевич не переносил двух вещей: пугачей и рогаток.
Нюх у него на эти вещи был безошибочный:
— Стоп! Что-то ты такой бодрый нынче?
И, нащупав оттопыренный карман. Грозный вытаскивал оттуда предательски торчавшую рогатку.
— Так… до зубов вооружился. Давай пугач!
— Да нету у меня, Иван Васильевич!
— Нету? Кому-нибудь другому рассказывай!
Васька он пропустил беспрепятственно — из сумки у него торчал только выжженный пенал.
В классе ребята показывали друг другу свои сокровища.
Девочки принесли вязанье, платочки, вышивки. Мальчики высмеивали их:
— Станет он это смотреть, очень ему нужно! В куклы с вами играть!
— Мы Марии Михайловне всегда показывали. Ей даже нравилось очень! — кричали девочки.
— Марии Михайловне! Да она сама вышивала, она учительница, а он учитель! — доказывали им мальчики.
— Девочки, не слушайте их! Вот назло я первая свою вышивку покажу! Я не боюсь! — кричала Синицына.
— Ну и что хорошего? Только осрамитесь! — возмущался Одинцов.
— А какое вам дело? Мы сами за себя отвечаем.
— Девочки, не обращайте на них внимания! — уговаривала подруг Зорина.
Степанова медленно развязывала какую-то коробочку.
— Мы просто покажем все, что у нас есть. А ты, Одинцов, умнее, когда молчишь, честное пионерское.
Надя Глушкова запрыгала:
— Получил? Получил?
На Одинцова со всех сторон посыпались шутки.
— Ну, напали!… — крикнул Леня Белкин. — Одинцов, удирай, а то засмеют!
— Да ну их!
Навстречу Ваську бросился Саша:
— Трубачев, я тебя давно жду! Вот марки принес.
— И я принес пенал и рамку. — Васек похлопал по сумке.
— Трубачев, — крикнула Синицына, — мы первые будем свои работы показывать.
— Трубачев, они хотят со своими вышивками вылезать… Понимаешь? Новый учитель — военный человек, а они к нему с тряпками! — объяснил Одинцов.
— Мы не с тряпками!
— А с чем же?
— У нас — свое, а у вас — свое!
Васек положил на парту сумку.
— Тише! — Он выждал, пока наступила тишина. — Кого Сергей Николаевич спросит, тот и покажет — мальчик или девочка, понятно? А самим не вылезать, категорически! Понятно?
— Понятно! — прошумел класс.
— Ну и лучше! Так, по крайней мере, никому не обидно.
Ребята занялись рассматриванием принесенных вещиц. В классе шуршала бумага, под партами валялись обрывки газет, тесемки, тряпочки.
Саша был занят марками. Одинцов раскладывал по ящикам свои камни. Трубачев, сидя боком на парте, что-то рассказывал ребятам. Когда в класс вошел Сергей Николаевич, все вскочили. Учитель прошел к столу. Под ноги ему попалась какая-то бумажка. Он поднял ее, повертел в руках, потом оглядел класс и сдвинул брови.
— В классе грязно. В чем дело? — отчетливо сказал он и, заложив руки за спину, отошел к окну.
Несколько ребят сорвались с места и нырнули под парты. Через минуту учитель повернулся к классу. Все сидели уже на местах с виноватыми, сконфуженными лицами.
— Я думал, что говорить о чистоте и порядке в четвертом классе мне не придется. Но пусть это будет в первый и последний раз. Вы не малыши, и объяснять тут вам нечего. Есть староста, есть дежурный по классу, есть санком. Честный человек честно относится к своим обязанностям.
Все были подавлены. Синицына, прикрыв ладонью рот, отвернулась и сделала ребятам гримасу.
«Что? Говорила я вам? Вот и любите его после этого!» — было написано на ее торжествующей физиономии.
Начался урок. Учитель вызывал к доске, спрашивал с мест. Ребята подтянулись. Они старались так ходить, как ходит учитель, так четко выговаривать слова, как выговаривает он, и вообще заслужить улыбку, шутку, похвалу. Выходя к доске, мальчики прижимали руки к туловищу и старались держаться прямо, по-военному.
На переменке озабоченно переговаривались между собой:
— Не спрашивает, что принесли.
— Забыл или рассердился?
— Ага, похвалиться хотели, а он и не спрашивает ничего! — язвила Синицына.
Васек заложил в учебник свою рамочку — он уже пожалел, что принес ее: «Зря только карточку изомну».
Но на последнем уроке Сергей Николаевич вдруг сказал:
— Кто-то из вас собирался принести свои работы, коллекции. Одинцов, кажется, хотел показать уральские камни.
Ребята ожили:
— Одинцов, Одинцов, иди!
Одинцов покраснел от удовольствия:
— Можно показать?
— Конечно.
Одинцов вытащил из сумки серую коробку с несколькими отделениями и подошел с ней к столу. Учитель внимательно рассматривал камни — о каждом он знал что-нибудь интересное. Рассказывая, держал камень на ладони, обходил с ним всех учеников.
Или говорил Одинцову:
— Покажи ребятам.
За камнями появились коллекции насекомых, за коллекциями — Сашины марки. Все приобретало особый интерес в руках учителя.
— Вот этот жук… — говорил Сергей Николаевич. И жук начинал оживать в его рассказе. Он гудел, жужжал, портил в садах деревья, спасался от преследования и наконец укладывался обратно в коробочку.
— Вот эта марка… — говорил учитель.
И марка начинала длинное путешествие из чужой страны через моря, через океаны, на судне, на самолете, в поезде и наконец возвращалась к Саше.