Вслепую

У меня была Марица, спесивая, дерзкая, как статуя Женщины в атриуме дворца моего или почти моего имени. Та Женщина приплыла из-за моря, открытого и далёкого, несущего отголоски яростных битв. Я любовался ею из-за приотворенной двери, видел её оголенную, ласкаемую тенью грудь. Заостренная грудь Марицы тоже напоминала о том, что любовь — это лишь пауза во время войны, откушенный в спешке обветренными губами ломтик сочного плода, задыхающегося в предчувствии скорого беспощадного лета. Должно быть, тот Альвизе, он же Альвицо, будь он моим предком или нет, знал, что женщины помогают набраться храбрости. Предположим, он просто боялся, несмотря на всех тех Обрадовичей, Керсковичей, Добисковичей, Выдобиновичей, Стеффиловичей, Франциновичей, Николичей, Гоздиневичей и Рибобовичей, готовых незамедлительно пойти на абордаж, в атаку и умереть за него, за веру, но, вероятнее всего, за льва Святого Марка, держащего между лапами, словно обглоданную кость, крест. Безрассудно смелых мужчин рядом с тобой недостаточно, чтобы одержать победу над страхом — необходима женщина. Не имея возможности взять в плавание живую, из плоти и крови, он приказал приладить на носу корабля статую Женщины, ростр, с целью обрести силы и избавиться от боязни в миг, когда пред ним непреложной необходимостью предстанет битва с чудовищным Уччиали…

Да, женщина может быть нашей великой опорой и защитой, щитом, спасающим нас от ударов жизни, принимающим их на себя. Мария, Мари, Марица защищали меня до тех пор, пока я держал их в своих объятиях, цел и невредим, но я испугался, струсил, выронил щит из рук, позволил ему упасть, сбежал. Брошенный на земле щит растоптан скакунами, раздавлен колесницами, зато спасена шкура, которая, безусловно, не стоит той, колхидской, от едва освежеванного барашка. Каждый раз, когда смерть настигала меня, я выпускал из рук любовь, кусок моего сердца, сокровенную частицу души, я кидал его на съедение стае изголодавшихся тварей, гнавшихся за мной по пятам, и, избавившись от лишнего груза, смывался прочь.

50

Скоротечное лето в Трау, мимолетное лето свободы и славы. Мы успешно сражались против немцев и чернорубашечников и были готовы без колебаний разом пасть за интернациональное будущее человечества. Кто сказал, что героев больше не рождается? Югославская освободительная армия состояла из героев, сумевших затормозить и опрокинуть германскую военную машину, заставить немцев глотать пыль и питаться отбросами. Я горжусь моими братьями по красной звезде. Merito damnabis Eorum sentential qui affirmare soient effeotam esse naturarli пес producer tales viros quales priscis temporibus extiterunt omnia mundo senscente degenerasse…[51] Откуда опять эта латынь, доктор? Кого вы пытаетесь удивить? Книги и воспоминания о прославленном роде, о незаурядных представителях этого семейства. Мне интересно только, где вы их нарыли.

Наше товарищество и есть единственное древнее и вместе с тем будущее благородство, краеугольный камень дворянства не по крови, а по духу. Вот оно, моё имя. Кориоланус Цепио, Кориолан Чипико — поёт соловей прошлых лет, Цезарь и Тит Ливии Далмации и Южной Паннонии, то есть Боснии, острова, возникшего из Паннонского моря незапамятных времен. Автор книги «Petri Mocenici imperatoris gesta»[52], более известной под названием «Об азиатской войне», начало первого тома. Отец показал мне эту книгу с гордостью. Он-то, Кориоланус Цепио, разбирался в героях и их деяниях, знал, что они не затерялись в глубине веков, что земля продолжала их рождать всё больше и чаще, таких героев, как, например, воспетого им за подвиги в сражениях с турками Пьетро Мочениго, или как того Альвизе — или Альвицо — Чипико, внука или правнука предыдущего, что со скульптурой Женщины на форштевне корабля при Лепанто сражался один на один с Уччиали, или же подобных мне, потомку правнука, блуждающему по все тому же кровавому морю.

Лживо утверждение, что герои принадлежат лишь древности: старчески нудные, длинные и бессвязные речи Нестора под стенами Илиона-Трои. С течением лет все больше появляется на свет героев — вот проклятие земли нашей, где перед лицом катастроф люди вынуждены становиться ими: иного выбора нет. Развешанное в узком переулке на просушку белье кажется чащей потрепанных, спускающихся с кроваво-бронзового неба знамён.

Я должен был это понять, когда на моих глазах местные титовские партизаны убивали солдат из Дивизии Бергамо, которые оторвались от своих и сочли благоразумным сдаться. Мои мысли тогда занимали вопросы организации борьбы гарибальдийских отрядов со зверствовавшими над славянским населением немцами и чернорубашечниками. Я не обернулся назад, чтобы взглянуть на трупы наших ребят; первые дни свободы принесли им смерть.

Партия требовала любой ценой сохранять единство партизанского подполья, не подрывать его, сглаживать острые углы. Те семнадцать дней были слишком короткими, чтобы обдумать всё как следует, затем пришли немцы, восстановили контроль над всем и принялись расстреливать и славян, и итальянцев. Одно утешение: тогда мы хоть понимали, против кого воюем.

Я тоже не успел ни о чём поразмыслить в те семнадцать дней. Только о Марице, из-за её брата, пришлось позаботиться. До того момента четники были то с нами, то против нас, но 9-го сентября итальянцы сдались, партизаны Тито завладели Трау и решили, что настала пора бескомпромиссно выкорчевать антиреволюционные движения: шайка Аписа, ликвидировавшая немало усташей, просто исчезла.

На самом деле, мне обещали, что их только разоружат и нейтрализуют. В моих объятиях Марица доверчиво сообщила мне, где скрывается её брат со своими людьми. Я и предположить не мог, что, передав эту информацию товарищу Вукмановичу из 7-го корпуса, я… Так уж случилось. В грохоте и хаосе тех дней было чересчур просто запутаться: тебе говорят одно, спрашивают другое, а ты отвечаешь. Всего одно невинное, вырванное из контекста слово, брошенное ненароком! Неужели оно может привести к кровопролитию? Кровь поднимается, вздымается, как высокая вода прилива, и душит; льющиеся изо рта убитого струи по первости напоминают вино.

В тех краях, друг мой, проливается много крови: усташей, четников, чернорубашечников, эсэсовцев, друзов[53]… Кровопролитие заразно: достаточно нажать на кнопку (или кликнуть мышкой — ведь так принято говорить?) и кровь заливает всё вокруг без остановки и без разбора. Эти далматские сайты… Подождите, посмотрите на стрелочку, она знает, куда идти и во что целиться, что нужно вытащить из этого загаженного колодца прошлого, спрятанного за экраном, словно за крышкой. Неплохая вещь, эти сайты… Вот, хотите, могу распечатать. «Столетиями в тех местах ускоки[54], такие как Мартин Посседария и Джурисса Айдух, нацепляли на себя шкуры, а женщины подначивали их позорными прозвищами и обидными насмешками выйти в море и биться, метать стрелы, вгрызаться зубами в турок, венецианцев, рагузцев[55]. Однажды, отрубив под Морлаккой голову Кристофоро Вельеро, они смочили хлеб в его крови».

Головы там ох как шустро рубят. За две копейки усташи снесут их одним ударом и бросят посреди дороги, впрочем, нередко там можно обнаружить и головы самих усташей или партизан, немцев, итальянцев — как странно мне порой просто ощущать на плечах мою. Марья, местная женщина из ускоков, — понятное дело, что это давно прошедшие времена, но ведь всё, так или иначе, в настоящем, происходит здесь и сейчас, — у нее было одиннадцать мужей, за которых она выходила друг за другом, имея обыкновение справлять свадьбу с очередным на поминках почившего предыдущего, — так смерть и любовь становятся едины на своем прокрустовом ложе. Да, пусть та Марья была ведьмой, навлекавшей ураганный ветер бору на Кварнеро, но зато данное ею слово всегда было железным, и она никогда не отплачивала изменой за измену.

51

«Есть полные основания привязать их к нравоучительной теории о том, что природа больше не производит на свет таких мужей как были в древние времена, ибо весь мир находится в упадке» (лат.)

52

«Деяния императора Пьетро Мочениго» (лат.)

53

Друзы — жители горных районов Югославии, горцы — мусульмане.

54

Ускоки (хорв. Uskoci) — беженцы из числа южных славян, перешедшие (букв. ускокавшие) из Османской империи на территорию Австрии и Венецианской республики.

55

Рагузцы — жители гор. Рагуза, ныне Дубровник (Хорватия).