Вслепую

Даже Флиндерс и Басе в своих заметках об экспедиции указывали на пугающую бесконечность открытого острова. Я же на тех берегах смог построить целый мир. Три недели подряд привезённые нами на неизученную землю каторжники валят деревья и возводят хижины. Австралийские деревья громадны, сплетение ветвей словно фильтрует свет, невиданных размеров листья дистиллируют воду, создавая постоянную влажность. Кажется, не дождь падает на землю, а обрушивается само небо, наводящее тоску. Там растут тысячелетние сосны, а под их кронами живёт своей жизнью отдельный мир сгнивших стволов, плесени, грибов и лишайников. В кажущуюся морем реку стекаются ручейки, белоснежные пенистые водопадики формируют небольшие озерца; иногда они выливаются на только что прорытые каторжниками тропы — так называемые городские улицы, на которых вольноопределившийся агроном и хозяйственник Кларк вскоре построит первое здание из камня. На острове Хантер уже возведены два государственных товарных склада, а в гавани плавают сотни чёрных лебедей; небольшая их стая появляется около будущего казначейства, сооружение которого находится в моей компетенции. Я решаю, что их двенадцать, двенадцать птиц-хранителей, предвестников-авгуров будущего Города, оплота порядка и цивилизации на грани Небытия. Вечером эстуарий наполняется кошенилью, а солнце закатывается за горизонт кроваво-красного простора.

Каторжники рубят деревья, раскалывают камни, придавая им форму, делают отводы для ручьев и мостики над ними, пытаясь помешать илу и грязи заполонить новые улочки. Да, я знаю, что много лет спустя я тоже стану одним из них. На ужин мы ели рыбу и сладковатое нежнейшее мясо кенгуру-валлаби. Подобно тени из зарослей показывался какой-нибудь абориген: разрисованное жиром, охрой, углём и слюной лицо. В обмен на кричаще пестрый носовой платок они давали нам попугаев и вновь исчезали в водянистом полумраке флоры. Однажды один их попугай клюнул каторжного Баррета, тот в отместку со всей злости бросил птицу о дерево и заехал туземцу по физиономии. Последний провёл рукой по носу, затем изумлённо посмотрел на текущую по его чёрным пальцам кровь и, пятясь, убежал в сельву.

Преподобный Кнопвуд тем временем придумывает, как будет выглядеть наш герб: кенгуру, эму, кираса, парусник, морская звезда, девиз на латыни: «Пусть будет сильной земля Хобарта». Arbeit macht frei[30], работа полезна для общества. Оставь надежду, всяк сюда входящий. Над вратами любого ада свой назидательный призыв. Город требует порядка, превосходящего беспорядок, существующий в природе. Человек обуздает ее, подчинит себе твердь; обманчиво впечатление, что он слаб: своими руками он выкорчевывает исполинские деревья, осушает вечные реки, отделяет землю от моря.

Это море мудрее всех остальных морей, потому что оно не обладает памятью. Другие же моря хранят в себе воспоминания о человеческом величии и низменности, славе монархов, отваге купцов, катастрофических кораблекрушениях, имена адмиралов и авантюристов, записанных на абразивной поверхности водного зеркала. Это же море веками оставалось нетронутым, лишь изредка к нему выходили туземцы и, увидев колыхающееся на волнах отражение своих темных лиц, тут же отступали назад. Пролив Басса для них всегда был концом познанного ими мира. Многие из тех мест до сих пор не имеют названия. История — брошенный в воду камень, он тонет и не оставляет на поверхности ни следа. История — это пущенная со свистом в лес стрела. Чайка устремляется вниз, хватает добычу и в то же мгновение взлетает — море же зализывает рану, сглаживая рябь.

Топор вырубает эвкалипты и панданусы — впервые эти растения сражены не молнией, а железным лезвием. Поломанные ветви сбрасываются в одну кучу с папоротниками и лишайниками, покрываются плесенью и в скором времени рассыпаются под действием дождевой влаги. На грязи виден чёткий след леопарда, но сырость уничтожает и его. Растут хижины, стволы деревьев превращаются в опоры домов — в джунглях образуется брешь, она тут же зарастает, но безжалостной секирой освобождаются все новые участки, вырастают лачуги. Ветки, стволы, листва, кора — мудрый порядок от корней до мельчайших прожилок листьев — всё смешивается в хаосе обыкновенного хвороста и мусора.

Когда я руководил процессом вырубки леса, я часто спрашивал себя: где тут порядок? А где его отсутствие? Выстроенные рядами шалаши, вырытые и осушенные тропинки, постепенно превращающиеся в улицы и дороги, — всё это несёт за собой порядок или хаос? Бараки в Дахау тоже были выстроены рядами, у каждого был свой номер. Регистр смертей, вне всякого сомнения, вёлся очень точно. Притаившийся филин внезапно нападает на бандикута[31]: слышится звук вонзающегося в древесину топора. Небесные светила, звезды, то показываются, то вновь исчезают, Земля движется вокруг Солнца, корабли Его Величества бороздят морские дали, топоры поднимаются и опускаются со всего маху на дряхлые стебли, мрак окутывает стволы только что срубленных деревьев. Часы в мастерской моего отца продолжают тикать, а стрелки совершать свой неизменный ход. Дни и ночи сменяют друг друга, словно фигурки по кругу на часовой башне муниципалитета. Заключённые просыпаются, выстраиваются в ряды, раскалывают камни, возвращаются в свои камеры, покуда не окончат жизнь вниз головой на виселице. В Сиднее, Паррамате, Касл Хилле, везде. Мир — это лес из повешенных.

Люди, тюлени, киты, кенгуру, туземцы… Порой во мраке зарослей было тяжело отличить последних от кенгуру: они одинаково ловко передвигаются по джунглям и скачут между кустарников. Те пятьдесят туземцев были убиты неподалёку от Хобарт Тауна, когда они гнали стаю валлаби. Некоторые наши солдаты увидели их и испугались, что их крики означали войну, сигнал к атаке, прочие обратили внимание лишь на хриплые стенания кенгуру, так или иначе, но был открыт беспорядочный огонь в самую гущу туш и тел. Аборигены механически продолжали преследование, охваченные азартным импульсом охоты, не понимая, почему некоторые их них падают замертво на землю, затем резко повернули и устремились обратно в сельву. Внезапно возникшие перед солдатами животные сразу бросились врассыпную и рассеялись, частью посбивав с ног туземцев, частью обрушившись на обезумивших от стрельбы солдат.

На земле пятьдесят чёрных тел и туш кенгуру без счета. Преподобный Кнопвуд уверял, что в их смерти нет чьей-либо вины. «Так случается, — говорил он, — когда люди ещё не до конца освоились на месте, где все непонятно, в новинку. Любой бы пришел в ужас от выбегающих из зарослей чёрных, голых, перемазанных, очумело кричащих людей. Приготовиться к худшему и попытаться защититься — нормальная человеческая реакция».

Преподобный Кнопвуд тоже стреляет. В чёрных лебедей. Он обожает лакомиться их мясом и старается набить брюхо при каждом удобном случае, несмотря на его постоянные жалобы о том, что оно отдаёт рыбой. Пастор даже просил доктора Брауна попробовать исправить это досадное неудобство. Подстреленные на воде лебеди наклоняются подобно кораблю, в который ровно по центру попало пушечное ядро. Они медленно сгибаются, бьют по воде крыльями и расслабляют их, а потом падают на бок. Их шеи будто змеевидно раскручиваются и кажется, что каждый из них продолжает смотреть на тебя своим стекленеющим взором, полным глупой, проникнутой паникой злости. Случается, что какая-нибудь рыбина тут же перехватывает лебединую тушку, — тогда Кнопвуд, багровый и проголодавшийся, просто выходит из себя от негодования.

Чёрные лебеди и кенгуру всех стран, со-единяйтесь! Антифашистская Лига, основанная в Сиднее в 1926 году Франком Карманьолой, сплотила около трёхсот человек. Два года спустя, возвратившись из Италии, я тоже вкладывал всю душу в печать «Ризвельо» в типографии Компартии, что отсылала меня в самые разные уголки Австралии. Даже в Мельбурн, где я поучаствовал в создании местного кружка Маттеотти. Я помню, мы показали почем фунт лиха тем сквадристам, явившимся его разгромить. А два года спустя мы разобрались с чернорубашечниками на Рассел Стрит: они тогда праздновали годовщину Марша на Рим. Однако те схватки были, пожалуй, единственными в своем роде: в остальных случаях доставалось всегда мне от других.

30

«Труд делает свободным» (нем.) — печально известная надпись над входом в концлагерь Освенцим.

31

Бандикут — австралийское сумчатое млекопитающее.