Посланец

— Не покидать вас?!

— Прямо сейчас можно будет отправиться на Марс. Буквально через тридцать минут. А упустить эту возможность — значит ждать еще четыреста дней. А я безумно устал. На земном шаре такая огромная гравитация. Даже когда просто стоишь, и то очень устаешь. Прошу вас. Давайте отправимся вместе.

— Перестаньте хулиганить!

Отбросив руку мужчины, пытавшегося схватить его за рукав, Дзюмпэй Нара вскочил с дивана. Сердце захлебнулось и, казалось, перестало биться.

— Простите... Я не собираюсь принуждать вас. Но попытайтесь представить себе, как горько мне, марсианину, если я не в силах доказать, что я марсианин, — словами этого не передать. А мое желание принудить вас... Вы сами виноваты, сэнсэй, не верите мне, вот я и пытаюсь принудить вас.

— Уходите и не болтайте глупостей!

— Очень прошу вас.

— Уходите же!

— Я прекрасно понимаю, сколь опасно принуждение. До сих пор Землю посетили тридцать восемь марсиан. Семерым не удалось приземлиться, и они взорвались. Можете узнать в управлении пожарной охраны — там эти случаи зарегистрированы как взрывы и пожары, возникшие по неизвестным причинам. Остальные тридцать один, измученные непосильным единоборством, в конце концов стали принуждать некоторых людей отправиться с ними на Марс — всех их арестовала полиция и поместила в психиатрические лечебницы. Я тридцать второй марсианин, благополучно достигший Земли. Мои предшественники строго наказывали мне ни в коем случае не отказываться от своей миссии: будь терпелив; даже отчаявшись, не прибегай к принуждению, — но у меня лопнуло терпение. Мне все осточертело. Но ведь вы, сэнсэй, обладаете таким богатым воображением, я верю — вы меня не покинете.

— Оставьте меня в покое, иначе плохо вам будет!

— Нет, я уверен, вы ничего со мной не сделаете. Вы же, сэнсэй, друг космических пришельцев. Прошу вас. Неужели у меня единственный выход — насильно взять вас с собой? Неужели мне придется усыпить вас? Я надеюсь, вы не собираетесь отправить меня в психиатрическую лечебницу? Нет, вы этого не сделаете. А все эти подлецы — обыкновенные черви, ползающие по земле. Тридцать один мой предшественник, которых заперли в психиатрические лечебницы, не смогли найти настоящих людей — им встретились лишь черви. Но мне повезло — я увидел вас, сэнсэй. Вы согласны лететь со мной?

Дзюмпэй Нара с силой отбросил мужчину, который — может быть, оттого, что земное притяжение, в два раза превышавшее марсианское, оказалось для него слишком большим — неловко, тяжелой походкой приблизился к нему, вытянув перед собой руки. А сам выскочил в коридор.

— Сэнсэй, подождите! — слышал он за собой крики и топот ботинок, стремительно несясь по коридору к лестнице, ведущей на сцену. Там студенты, прислонившись к стене, смотрели фильм. Им и в голову не пришло, что крики Дзюмпэя Нары были криками о помощи. В страхе они, словно паучки, разбежались так проворно, что Дзюмпэй Нара даже не смог определить, куда все скрылись. Точно во сне, он поднялся по лестнице и оказался перед экраном, на котором, вращаясь вокруг своей оси, медленно покидал космическую станцию отправляющийся на Марс космический корабль. Тень мужчины поглотила корабль.

— Отойдите! — раздались крики из зала.

И тут же из зала послышался голос марсианина:

— Сэнсэй, прошу вас...

Дзюмпэй Нара в панике спрыгнул со сцены. В темноте студенты с криками вскакивали со своих мест, а он со всех ног мчался к выходу в конце зала. Ему казалось, что его преследуют. В зале поднялась суматоха — студенты не понимали, что происходит, но шум заглушали могучие заключительные аккорды музыки: направлявшийся к Марсу рейсовый корабль летел в космическом пространстве.

Вбежав в канцелярию, Дзюмпэй Нара, не говоря ни слова, схватил телефонную трубку и позвонил в полицию.

— Немедленно приезжайте, здесь сумасшедший, буянит...

Через десять минут прибыли полицейские. Они взяли под руки самозваного марсианина, разыскивавшего повсюду Дзюмпэя Нару, и, подняв точно ребенка, посадили в белую машину с решетками.

Дзюмпэй Нара, наблюдавший за всем из маленького окна канцелярии, вдруг подумал: а что, если он настоящий марсианин? И ему стало не по себе, словно глаза разъехались в стороны... а голова раздулась до размеров трехметрового шара... Нужно ли объяснять, почему в тот вечер лекция его была столь сумбурной, что никто не смог ничего понять. Однако лицо Дзюмпэя Нары после лекции было просветленным. Наверное, потому, что он придумал, наконец, название для своего рассказа: «Космический безумец», — и это примирило его с неудачной лекцией.