Страница 87 из 117
— Да, — согласился Пен.
— Что же теперь будет с тобой и твоей любовницей?
— Мне не хватает смелости сказать ей правду.
— Об этом я, в общем, догадался. Но почему она так терпелива? Сам ты не задавался этим вопросом?
— Нет, этот вопрос у меня не возникал.
— Не очень-то ты высокого мнения об ее интеллекте. Ты не пробовал представить себя на ее месте? Она, конечно, знает, почему ты тянешь с этим делом. И если не ошибаюсь, это уже во второй раз. Однажды ведь ты с ней уже порвал, но потом вернулся. Теперь она, должно быть, решила, что у тебя серьезные намерения.
— Да. Я сказал ей, что на это потребуется время.
— И сколько же? Год? Два года? Два месяца? Сколько времени ты уже протянул?
— По-моему, почти полгода.
— Если ты так дорожишь своей честью, черт побери, то должен отказаться от этой связи. Почему ты боишься?
— Кто сказал, что боюсь?
— Я сказал. Почему ты ее не уволишь? Хочешь, я сам ее уволю?
— Конечно, нет. Я не хочу, чтобы она знала, что тебе все известно. Если ей и придется оставить работу, то лишь по моему требованию.
— А потом что? Она останется твоей любовницей?
— Если захочет. Но я прошу тебя не вмешиваться. Если ты настаиваешь на увольнении, я придумаю какой-нибудь предлог. Но этот разговор я возьму на себя, ты ни во что не вмешивайся.
— А почему, бы нам не позвать ее сейчас и не поговорить с ней обоим? Пора выложить наши карты на стол.
— Если ты это сделаешь, я не буду разговаривать с тобой до самой смерти. Я не представляю своей жизни иначе, как рядом с нею — здесь, в конторе, или вне ее, когда мы можем быть одни. Я понимаю, почему ты хочешь выдворить ее отсюда. Но я не потерплю с твоей стороны ничего, что помешало бы мне встречаться с ней вне работы.
— Пен! Когда ты будешь сыт ею по горло, то пожалеешь, что не позволил мне взять это дело в свои руки.
— Я не такой, как ты. Мы совсем непохожи друг на друга. Мне никогда бы не пришло в голову развести такую канитель только ради того, чтобы уехать на несколько дней от жены. Звонить мне по междугородному телефону, сочинять небылицы о какой-то рекламе, мчаться сюда ночным поездом… Боже милостивый! Ну и жизнь ты себе устроил.
— Докажи, что твоя лучше.
— Может, и не лучше, а все же не такая, как твоя. Ты даже ни разу внуков своих не видел, вот до чего ты дожил. И не увидишь, пока они не станут достаточно взрослыми и ты уже не сможешь на них повлиять.
— Это тебе молодой Хиббард сказал?
— Неважно, кто сказал, но это — правда. Твой собственный сын не хочет подпускать тебя близко к своим детям. За многое тебе придется ответить, мой друг.
— Перед кем?
— Возможно, перед богом.
— Надо же. Это ты тоже от Хиббарда слышал? Или сам придумал? Как видно, вы с Хиббардом нашли общий язык.
— Хиббарду нечего тебя бояться.
— А тебе?
— Я боюсь не за себя, а за ту, которую люблю. Но если ты ее обидишь, Джордж, то тебе самому придется бояться меня. Я не шучу.
Джордж сложил кончики пальцев и посмотрел в окно.
— То, что твой друг мистер Хайм сказал по поводу твоих брачных дел, относится и к нам с тобой. Если ты так убежден, что я — главный злодей, тогда нам следует обратиться к адвокатам. Но, как сказал мистер Хайм, если ты возьмешь свою половину капитала, а я свою, оба мы станем много беднее. Так что же ты намерен предпринять?
— Это я еще должен обдумать, — ответил Пен.
— Правильно. Не поддавайся импульсу. Меня привел сюда импульс, и полчаса назад я был уверен, что это благой импульс. А теперь вот не знаю. Тем не менее я здесь. Ты пока все обдумай. Большую часть дня я буду появляться и исчезать, а вечером меня можно найти в «Карстейрсе». А теперь извини, я спешу к Чарльзу Боуму. Да! Намерен ли ты рассказать мисс Стрейдмайер о нашем разговоре? Она вызвалась мне постенографировать, но если ты проболтаешься, то может получиться весьма неловко.
— Я пощажу ее.
— Ты такой хороший человек, Пен. Не в пример твоему старшему брату.
— Иди ты к…
— Зачем же так.
Двуличие молодого Престона Хиббарда оказалось неожиданным и требовало ответных действий, но сначала надо было заняться Мэриан Стрейдмайер. Мэриан Стрейдмайер и тем обстоятельством, что ей не хотелось уходить из его кабинета. Джордж снял трубку и вызвал ее к себе.
— Я ехал в Нью-Йорк с одной-единственной целью, — объявил он.
— Вот как! С какой же?
— Потом скажу.
— Когда потом?
— Ну… в шесть часов, у вас дома.
Она покрутила головой.
— Нельзя.
— Что ж, очень плохо. Значит, я напрасно ехал.
— Надо было позвонить мне вчера.
— У меня это вышло неожиданно. Я не застал бы вас на работе.
Она помолчала.
— Попробую что-нибудь придумать. Вы будете здесь во второй половине дня?
— Да, после обеда.
— Я попробую, — повторила она.
Его подмывало сказать, что он знает, как она собирается выкрутиться, но он удержался. Важно было то, что внутреннее побуждение, заставившее его приехать, находило в ней отклик.
Значит, решил про себя Джордж, этот порыв, которому он поддался, обещает дать столь нужные ему плоды, хотя и может повлечь за собой некоторое ухудшение отношений с Джеральдиной и, возможно, серьезные осложнения с Пеном. Однако то, что удается слишком легко, не приносит удовлетворения. Хотя двуличие Хиббарда и раздражало, но лучше уж оно, чем роль оригинала в бостонском обществе. Оригиналов в Бостоне и без того достаточно.
Он встретился с Чарли Боумом в ленч-клубе, помещавшемся в одном из старых небоскребов. Это было скучное место, да и Чарли Боум был человек скучный. Но он достаточно поволновался утром и теперь радовался, что в ближайшие полтора часа от него не потребуется затрат умственной энергии.
Когда они заказали обед, Чарли сказал:
— Ну, дела наши идут хорошо.
— О, я читал все ваши письма и, кроме того, разговаривал с Рингуоллом.
— Неглупый парень этот Рингуолл. Во всяком случае, понимает, что может значить для него это предприятие.
— Вот на это мы и должны сделать упор, — сказал Джордж.
— Я не совсем вас понимаю, Джордж, — сказал Чарли.
— На этой стадии игры нам нужен человек, способный отдаться нашему делу целиком. У нас с вами есть и другие дела, так сказать, другие утюги на других углах. Я, например, уже не испытываю того энтузиазма, что вначале. А вы?
— До некоторой степени и я тоже. Никто из нас не является специалистом по кондитерскому делу. Лично мне все равно, чем торговать — конфетами или удобрениями. Лишь бы прибыль была.
— Точно. Но нельзя допускать, чтобы эти предательские мысли возникали у Рингуолла. Я все думаю: не помахать ли у него перед носом несколькими морковками? Ему нужен стимул.
— Я бы подождал немного. Пока нет надобности, — сказал Чарли.
— Возможно. Вы видитесь с ним гораздо чаще меня. Но не ждите, пока он почувствует потребность в стимуле. Постарайтесь предвидеть ослабление энтузиазма.
— Сколько бы вы ему предложили?
— Он сейчас сколько зарабатывает?
— Кажется, что-то около двадцати тысяч в год, — ответил Чарли.
— Когда у нас будет штатный заведующий отделом рекламы, конечно, положим ему двадцать пять тысяч, не считая премиальных за выпуск продукции, не так ли?
— Не знаю. Думаете, положим?
— Так ведь надо, — ответил Джордж. — На этого человека ляжет главная тяжесть. Конфеты-то всякий может делать. Намешайте помадки, добавьте немного изюма — вот вам и продукт. Но этому продукту надо дать название и заставить людей покупать его. Между прочим, неплохие конфеты получились бы из помадки с изюмом. Потом можно будет испробовать. Не исключено, что получится даже лучше, чем то, что у нас есть.
— Это вам сейчас пришло в голову?
— Сию минуту.
— Я уже почти ощущаю вкус этой конфеты.
— Неплохо, а? Кто знает, возможно, мы расширим наше предприятие еще до того, как продадим первую конфету. И тогда нам потребуется дополнительный капитал. Что вам известно о братьях Глассман?