Страница 63 из 117
— Сын Франклина Лэсситера?
— Да. Углепромышленника.
— О, я их знаю. Лэсситеры. Уинны. Ну что ж, тебе у них должно понравиться. Эти угольщики-миллионеры умеют тратить деньги.
— Да. Я сяду в поезд, который остановится на нашей станции только из-за меня. Специальный. Отправится из Филадельфии и заберет всех, кто живет вдоль этой дороги. Спальные вагоны, ресторан, салон-вагон. В дни свадьбы этот поезд будет служить нам отелем.
— В мои годы такой роскоши не было. Жаль, что ты пропустишь скачки, но там, куда ты едешь, будет веселее.
— Вот видишь, как много ты потерял оттого, что не учился в Принстоне.
— Тебе это может показаться странным, но мы сочувствовали тем, кто учился тогда в Принстоне. Учти, что мы жили в городе.
— Верно. Держу пари, что ты был изрядным повесой.
— Об этом лучше не распространяться, мой мальчик. Молчание — золото. Я хочу, чтобы ты еще питал кое-какие иллюзии насчет своего отца.
— Ладно. Если и ты будешь их питать насчет меня.
— Насчет тебя — нет. Абсолютно никаких. Желаю тебе весело провести время.
В последнюю минуту Томас Уинн вздумал послать общее приглашение всем молодым джентльменам, приехавшим в город на свадьбу Лэсситера и Пауэлл. Гостей привезли в поместье Уиннов в дилижансах, запряженных мулами. Парк был освещен японскими фонариками, а для танцев построили специальный павильон. Павильон этот, напоминавший китайскую пагоду, был сооружен на косогоре, чуть пониже особняка Уиннов. Оттуда открывался вид на озеро Уинн (собственность компании) и долину Лойер (раньше ее называли Луарой). Это было замечательное место, у гостей оно всегда вызывало восторг. «Знаете, почему здесь так красиво? — спрашивал Том Уинн и сам же отвечал: — Со всех сторон — с востока, запада, юга — нас окружают угольные копи. Каким бы видом транспорта вы сюда ни добирались — поездом или в дилижансе, — вам никак не миновать угольных разработок. И вдруг вы попадаете в этот уголок, где не видно ни забоев, ни терриконов. Это поражает своей неожиданностью, и я хочу, чтобы здесь ничто не менялось. Когда-нибудь, после моей смерти, в том месте, где стоит вон та деревушка, тоже выроют шахту и начнут валить лес. Но пока распоряжаюсь я, все останется по-прежнему.
Были сумерки. Танцы еще не начались. Джордж Локвуд, выслушав эти слова старика, заметил:
— Однако дороговато вам этот пейзаж обходится.
Томас Уинн обернулся к нему.
— Да, если оценивать его в долларах и центах, молодой человек. Вы мистер Филлипс?
— Нет, сэр. Вот мистер Филлипс. Моя фамилия Локвуд. Это вот Филлипс, это Мак-Кормик, это…
— Знаю, знаю, — перебил его старик. — Остальных-то я знаю. Только вот Филлипса не знал до вас, Локвуд. Вы занимаетесь бизнесом или еще учитесь?
— Бизнесом. Вместе с отцом.
— Ваш отец — Авраам Локвуд? Из Шведской Гавани?
— Да, сэр.
— Знакомая фамилия, — сказал Том Уинн. — Ну, господа, развлекайтесь. — Оставив эту группу, он присоединился к другой и стал занимать гостей разговорами, пока сервировали ужин.
Джорджу Локвуду пришлось долго дожидаться своей очереди пригласить на танец виновницу торжества, затеянного Томом Уинном. К этому времени Агнесса начала уставать от разговора о пустяках, вернее, ей надоело повторять одно и то же стольким незнакомым молодым людям.
— Вы были на свадьбе? — устало спросила она. — Мэри чудесно выглядела в подвенечном платье.
— На мой взгляд, нет, — возразил Джордж, — но важно то, что она нравится Пейджу.
— Не очень-то хорошо говорить такие слова о невесте своего друга. О жене.
— Почему же? Если бы вы Пейджа назвали красивым, то и здесь я бы с вами не согласился. Он хороший парень, но сознайтесь, что вам он не кажется Адонисом.
— Я ценю в своих друзьях другие достоинства, — сказала Агнесса.
— Правильно делаете. К счастью, в вас-то им не приходится ценить другие достоинства.
— Это комплимент или вы хотите сказать, что во мне их вообще нет?
— Комплимент. На данной стадии игры я не стал бы делать нелестных намеков.
— На данной стадии игры? Почему вы думаете, что будут еще какие-то стадии «игры», как вы выразились?
— Беру свои слова назад, мисс Уинн. Вряд ли я увижусь с вами еще хоть раз после этого вечера. Между прочим, ваш дедушка тоже меня не любит.
— Мой дедушка? Откуда вы знаете моего дедушку? И которого? Они оба умерли.
— А я думал, что это ваш дедушка. Тот, что устроил в вашу честь этот бал.
— Это мой дядя. Двоюродный брат отца. За что он вас не любит? Что вы ему такое сказали?
— По правде говоря, не любит-то он моего отца. Как только я назвал свою фамилию, мистер Уинн оборвал разговор. Впрочем, тут могла быть и моя вина. Я не очень-то умею угождать.
— Наверное. Хотя я не считаю угодливость очень похвальным качеством.
— Я могу нажить себе врага, не сказав даже слова.
— Однако вы не оставляете это на волю случая, правда? Какое-то словечко все же вставите, не так ли? Мне кажется, вы нарочно вызываете у людей неприязнь к себе. То, что вы сказали о Мэри, не надо было говорить. И то, что сказали о Пейдже, — тоже.
— Отчего вы думаете, что я хочу вызывать у людей неприязнь? Например, у вас. Вы — царица этого бала, а не только почетная гостья. Я сделал вам искренний комплимент, который вы против меня же и обернули. Напрасно.
— Я не люблю касаться личностей с людьми, которых еще мало знаю.
— Покорно прошу извинить меня, мисс Уинн. Надеюсь, вы забудете этот разговор.
Вальс кончился. Агнесса оперлась о руку Джорджа, и он подвел ее к группе молодежи. Весь остаток вечера Джордж замечал, что она то и дело поглядывала в его сторону. На лице ее не было ни улыбки, ни враждебности, но она явно не осталась к нему равнодушна.
На следующий день на озере Уинн состоялся пикник, завершавший свадебные и бальные торжества. Все гости были люди молодые, из старших присутствовали — в качестве номинальных хозяев — только Терон и Бесси Уинн. Вода была очень холодная, поэтому никто не купался, но большинство приглашенных поочередно каталось на лодках. Вышло так, что Джордж Локвуд остался с Тероном и Бесси за столом один.
— С какой радостью, наверно, вы вернетесь теперь домой и завалитесь спать, — сказал Терон. — Далеко ли вам ехать, мистер Локвуд?
— Мне сходить на второй остановке, в Шведской Гавани. Первая остановка — Гиббсвилл, а потом — Шведская Гавань.
— А, Шведская Гавань. Я там никогда не был. Проезжал много раз, но на станции ни разу не сходил. Не там ли служит мой друг Джейкоб Боллинджер, священник? Это мой друг… Мы уже много лет с ним не встречались, по очень дружили в колледже…
— Пастор лютеранской церкви. Да, он служит там.
— Я любил его выговор. Когда он приехал в колледж, его трудно было понимать — такой сильный был у него немецкий акцент.
— Сейчас — тоже.
— В последний раз мы встречались с Джейком Боллинджером, когда ему только что предложили принять лютеранскую церковь в Шведской Гавани. Я спросил, много ли грешников он ожидает там найти. Он ответил, что нет, но есть одна семья, глава которой совершил два убийства и не понес за них никакого наказания. Я не знал, что у пенсильванских немцев такие случаи бывают. Они больше характерны для угольных районов.
Джордж Локвуд встал.
— В следующий раз, когда вы встретитесь с преподобным Боллинджером, пусть он назовет вам фамилию этой семьи.
— Значит, это правда? А я думал, что он просто хотел пошутить. У него была странная для пастора манера шутить. Добряк, по шутник.
— Эту семью я очень хорошо знаю. Прошу извинить. Подошла моя очередь кататься на лодке.
Письмо Терона Уинна пришло через неделю.
«Уважаемый м-р Локвуд!
Я пишу Вам, чтобы принести глубочайшие извинения за неуместный разговор, который я затеял с Вами в воскресенье, во время пикника на озере Уинн. Не могу найти слов, чтобы выразить сожаление по поводу обиды, которую я нанес Вам своей бестактной болтовней. Мое положение усугубляется еще и тем, что джентльменская выдержка, которую Вы проявили, несмотря на мою глупую скандальную выходку, послужила мне уроком, хотя Вы моложе меня и я гожусь Вам в отцы. Я отдал бы все, что имею, лишь бы исправить свою оплошность или хотя бы изгладить из Вашей памяти то, что сказал. Остается лишь добавить, что мне за всю жизнь еще не приходилось столь нижайше просить прощения и столь искренне выражать сожаление о случившемся. Надеюсь, что когда-нибудь Вы найдете в себе достаточно великодушия, чтобы извинить меня за эту ошибку.
Искренне Ваш, Терон Уинн».