Крокозябры (сборник)

Они разговаривали, стоя в соседней с гостиной «телевизорной» комнате, воды здесь не было, а идти за ней не хотелось, хотелось быстрее закончить этот инфернальный разговор.

— Короче, что надо? — он едва выговаривал слова. — Я никуда не поеду.

— Не поедете? — Иванываныч сделал задумчивый вид. — Ну что ж. У каждого есть свобода выбора, каждый сам кузнец своего счастья… Вы ведь того же мнения? А мне от вас, собственно, нужна всего лишь подпись в нескольких местах, и я думал, мы совершим сделку не в такой нервозной обстановке, но…

— Какие у меня с тобой могут быть сделки, мерзавец! — Дима уже напрочь перестал владеть собой.

— Может, вам принести успокоительное, Дмитрий Евгеньевич, что-то вы сильно разволновались. Ай-ай-ай, такой Джеймс Бонд, такой герой-любовник, и на́ тебе!

Дима замахнулся, но Иванываныч ловко заломил ему руку за спину, очень больно.

— Ах так, — резко сменив тональность, заговорил Иванываныч. — У меня тоже семья, правда, всего одна, и я не собираюсь тут торчать до полуночи. — Вы продали мне ваш легальный, так сказать, бизнес, гражданин бывший владелец ЗАО «Утилитис», и я хотел получить от вас автограф, но раз вы не настроены на дружеский лад, обойдусь без автографа, кому, как не вам, знать, что автографы тиражируются так же легко, как и другие произведения искусства. Засим разрешите откланяться. — Он вышел в прихожую и вернулся, протягивая Диме папку. — Изучите на досуге.

Дима вернулся к гостям. Лев сидел как вкопанный, боясь пошевелиться, и вопросительно посмотревшему на него Диме пробормотал: «Прости, я не знал». И одними губами: «Меня обманули».

— Лев Семеныч, — позвал с порога Иванываныч, — поехали, подвезу вас. Вы ж свою машину дома оставили, выпить хотели.

— Да-а-а, — неопределенно подтвердил Лева, — я и забыл, — и быстро засеменил к выходу.

Евгений Викторович появился в дверях, чуть не сбитый с ног двумя незнакомыми ему мужчинами, покидавшими дом с такой поспешностью, будто бегут с пожара. Почти десять. Всю дорогу до дома он репетировал оправдания, извинения, объяснения, но теперь застыл в недоумении. Здесь что-то происходило, и на него никто не обратил внимания.

«Из-за тебя переругались, козел, — сказал внутренний голос, — из-за твоего чертового юбилея».

«Не хотел праздновать — и не праздновал, — вмешался следак. — Нарочно вставил пендель „ниссану“, чтоб продинамить святое семейство».

— Нарочно?! — возмутился Евгений Викторович вслух, и незнакомая ему тетка, а именно Варя, воззрилась на него как на идиота.

«Ага, ты и к этой суке поехал ненарочно, у тебя всей жизнью командует подсознание, — не унимался следак. — Результат на лице». Евгений Викторович заметил разбросанные по столу и по полу салфетки с собственной физиономией.

«Ну что — красавец? — спросил внутренний голос. — Ты же себя воображаешь довольно молодым, благообразным и бесконечно значительным, а тут что за столетний дуб с затравленным взором, а?»

Евгений Викторович чувствовал полный упадок сил и просто осел на стоявший рядом стул, ближайший к Зое Федоровне.

— Поздравляю, — сказала она, протягивая руку, — подождите минуточку. — Пошла, вытащила из вазы свой букет белых лилий. — Это вам.

— Да на что мне цветы! — с мокрых стеблей на парадный костюм Евгения Викторовича капало, и он резко отстранил руку дарительницы. — Сил больше нет, понимаете? Все из-за дураков и дорог, меткое, между прочим, выражение, глобальное. Дураки все отдают сукам и сволочам, а дороги ведут к тем же сволочам и сукам.

Зоя Федоровна бесстрастно слушала юбиляра, осознавая, что она уже не здесь, и мысли ее не здесь, и ей все равно, все тут сумасшедшие или нет: завтра они с Алей и внуком отправлялись жить к ее сыну, который нашел отличную работу и купил дом в Америке, в штате Массачусетс. Они как раз собирались сегодня объявить об этом Алиной семье — раньше было нельзя, у Али же ненормальные родители, стали бы вставлять палки в колеса — но вот, не сложилось. Придется уезжать по-английски, она ведь сейчас увезет Алю и Елисея к себе, багаж уже едет отдельно по морю, так дешевле, а они с двумя чемоданами отправятся в аэропорт «Домодедово» и навсегда забудут эту кафкианскую страну. Главное, чтоб Елисей побыстрее заснул, чтоб положить его в машину спящим. Свою машину Аля продала, но еще на полсуток она останется в их распоряжении. Зоя Федоровна отнесла букет обратно в вазу, стоявшую на бонбоньерке, и увидела, как Вера Сергеевна вносит тяжелый поднос с бараньей ногой и стелющейся чешуйками картошкой, которую она называла каким-то аппетитным термином. Раньше и просто жареная картошка была блюдом, подумала Зоя Федоровна. Теперь это блюдо лишилось своего звания, запаха, предвкушения, сгинув в братской могиле «Макдоналдса». Есть слово — есть явление. Слово должно быть аппетитным, а со словами бывает как с китами, совершающими массовое самоубийство. И слова так же выбрасываются на берег, оставляя от себя одну пустую оболочку. Вот сын — бранч-менеджер корпорации «Эппл», продает в Россию айфоны. Это же звучит, это же явление, в отличие от русских слов, которые если еще и существуют, то как зомби, которые сами в себя не верят. «Продавец». Или подновленное «товаровед». Верят в тредера, сейлера. «Взятка» — вот бессмертное русское слово. А у сына — честно заработанные деньги. У Алиных родителей денег хоть и много, но сегодня Зое Федоровне стало окончательно ясно, что и тут — тайное, черное, серое, подковерное. Означающее определяет означаемое. В этом доме Ролана Барта, конечно, не читали, а зря. Они по-прежнему думают, что бытие определяет сознание или наоборот, а стоявшая на этих китах жизнь изжита, и слова — что бытие, что сознание — выбросились на берег и перестали дышать.

Единственное, что немного смущало Зою Федоровну, — в штате Массачусетс она будет преподавать Русское. Это такой предмет — теперь, когда русское перестало возбуждать умы: русский язык-история-литература-кино-театр, русское Всё, короче. Другого ей не положено. Зато Аля будет помощницей сына, мечтательно подумала Зоя Федоровна, в продаже этих самых айфонов в Россию, хотя что их продавать, когда они идут как горячие пирожки. Ну да, опять Россия, никуда от нее не деться. Даже в штате Массачусетс.

— Вызовите «скорую», — кричала в это время Варя.

— Пусть немедленно покинет мой дом, — повторяла, как заевшая пластинка, Катя.

— Вам положить баранинки и этого — как его? — спросила Зоя Федоровна у юбиляра.

— Дофинский гратен, — подскочила Вера Сергеевна, довольная, что кто-то заинтересовался ее кулинарным искусством. Она ж весь день, с шести утра, как заведенная, спина разламывается. Так старалась, а никому оказалось не надо. — Я сама вам положу, не беспокойтесь.

— Извините, — у Евгения Викторовича стоял ком в горле, — я сейчас.

И поспешил за Димой, который тотчас, как ушел порученец, хромая, стал подниматься по лестнице, на ходу судорожно листая какие-то бумаги.

— Дима, я опоздал, потому что…

— Уйди, не мешай, — рявкнул тот, захлопнул перед отцом дверь в кабинет и повернул ключ.

Дима пытался успокоиться. Не найдя очков, отложил пачку бумаг, поскольку не мог разобрать ни одной буквы, очень мелко. Первое: ему сказали «шанс»? И он его будто бы упустил? Подпись, которая не нужна? Или это блеф? Нет, надо почитать, что там. Налил стакан воды, выпил залпом, и еще один, и еще. Напомнил себе, что в критических ситуациях нельзя пить алкоголь, хотя единственное, что ему сейчас хотелось, — выпить пару стаканов коньяка, так же залпом, как воду. Нет, конечно, блеф. Да он в любом суде докажет, что подпись не его и ничего он не продавал. Предположим, его хотели разок использовать, но потом все равно пустили бы на фарш — это ясно. И сколько бы потом Дарья или Аля — понятно, что не Катя, она никогда его не простит — ни обивали пороги с вопросом, куда делся Дмитрий Евгеньевич, им бы и через год, и через десять отвечали коротко: «Он исчез». Через десять, впрочем, все будет другим.