Мстислав

- Я не для обид Марью в жены беру. А Василиска ровно дочь моя.

- И ладно, Хазрет. То-то Добронрава обрадуется.

Опрокинутое над головой небо и яркая россыпь звёзд. Лес по сторонам и еле приметная тропинка, разве что Оксане ведома. Тихо, и только иногда треснет сухая ветка под ногой. Молчит Мстислав, молчит и Оксана. Они идут к пасечнику. Поздним вечером приехал Мстислав в обжу, сказал:

- Спать у тебя останусь.

Оксана растерялась: где князя уложить, и решила отвести князя на пасеку.

Огромной тарелкой темнеет озеро. Звёзды вольно купаются в его холодной воде. Учуяв Оксану, с повизгиванием набежали собаки. Из избы вышел старик с горящим факелом. Задрав бороду, окликнул:

- Кто там озорует?

- Мы, дедушка, ночевать к тебе с князем пришли, - отозвалась Оксана.

- Чать, у брата места князю не сыскалось?

- Как видишь!

- Есть будете?

- Нет, дедушка, сыты.

- В таком разе отправляйтесь на сеновал, а я вам рядно вынесу.

Вскоре вернулся, неся широкую домотканую холстину.

- Сено свежее. А я тоже отправлюсь досыпать.

Пахучее сено пьянило. Оксана сказала:

- Неуёмный ты, князь. То месяцами глаз не кажешь, а тут с ночёвкой являешься.

- Какой уж есть. Будущим летом в Тмутаракань уеду, до холодов там пробуду.

Оксана промолчала, лишь подумала: «К тому времени меня в обже не сыщешь».

По бревенчатой черниговской мостовой тарахтела пустая телега. Бородатый мужик, свесив ноги в лаптях, сидел вполоборота. Конь плёлся с ленцой, но мужик не понукал его, он любовался городом, домами на подклетях, детинцем неприступным, поругивал черниговцев, какие, как ему казалось, кичливы: мы-де всей земле Черниговской голова!

- Голова-то голова, да была бы с мозгами, - бубнил мужик.

Но это мужик рассуждал так, сам с собою, от нечего делать, а вообще-то он с черниговцами поладил быстро и полюбовно. Он на торг хитрые замки привёз, какие не всякий смастерит. Едва мужик свой товар разложил, как киевский гость их сразу и закупил.

Доволен мужик, и невдомёк ему, что купец его замка втридорога продаст.

В церкви, какая в детинце, зазвонили к обедне, смахнул мужик колпак войлочный, перекрестился. Неожиданно увидел, князь Мстислав навстречу идёт. На нём кафтан зелёного сукна, нароспашь, шапка мехом оторочена, сапоги сафьяна красного. Мужик коня остановил, с телеги соскочил, князю поклон отвесил:

- Не признаешь, княже?

Мстислав брови поднял.

- Коваль я, княже, из Новгорода-Северского.

- Теперь припоминаю. Смутьян! Виру вернули?

- Обижаешь, княже, мы словом не разбрасываемся.

Да и воевода не помилует.

- И ладно. Люду передай, я доволен.

Мужик вспрыгнул на телегу, тронул коня:

- Пошевеливайся, милой, ночлег сыщем, а поутру и домой!

Лёгкий дождь прибил пыль. Он начался неожиданно и также неожиданно закончился. Ждали большого дождя Упадёт снег на мокрую землю, быть урожаю.

Тучи бродили низко, они сгущались в юго-западной стороне, переползая через горы Угорские, дымно клубились.

- От угров заходит, - радовались черниговцы, не иначе в ночь соберётся…

Через гридницу Мстислав поднялся в светёлку к Добронраве. Она сидела за маленьким берёзовым столиком, читала Евангелие.

- Вишь, как отец Кирилл тебя к грамоте приобщил.

- Аль плохо?

- Отчего же, только ты гулять не забывай. - Мстислав улыбнулся, - Утром к Десне вышел, гляжу, в зарослях ольхи Васек стряпухин сома выводит, орёт: «Княже, помоги, инде утянет!» Выволокли сома, фунтов на тридцать.

- Парнишка смекалистый, - похвалила Добронрава. - Его и отец Кирилл в пример ставит.

- Мастер Семён тако же отзывается. Настанет время к большому делу приобщим. Вон, в избе, где дань с гостей взимают, на пальцах счёт ведут. - Мстислав прошёлся по светёлке, к оконцу прильнул. - Собирайся, Добронравушка, по сапному пути в Киев отправимся. Хочу с Ярославом повидаться.

- Надолго ли?

- Седмицы на три.

- Подарки готовить?

- Да уж положено. Ярославу саблю повезу князя касожского Редеди, а Ирине, что сама надумаешь.

8

Каждое мгновение на земле рождаются и умирают люди, происходит обновление жизни. За всем следит Всевышний. Он Хозяин в огромном, необозримом человеку доме Вселенной. Он отводит всему живому минуты, часы, дни, недели, месяцы, годы. Человеку Он велит жить по совести и по разуму, ибо ничего нет вечного и за всё ответ придётся нести.

Мстислав хотел жить по его заповеди, но всегда ли удавалось, то Всевышнему судить.

В княжьих хоромах не сверкало золото и серебро, стены украшали оружие да охотничья добыча, рога лосей, выпотрошенные головы зубров и вепрей…

На пирах у князя мясо подавали на деревянных блюдах, и пили и ели из чаш, гончарами искусными сделанных, ложками из липы духмяной вырезанными.

Единственная золотая вилка-двузубец хранилась у Мстислава, отца великого князя Владимира память, в хоромах которого дружина пила и ела из золотой и серебряной посуды. Также повелось и у князя Ярослава. Мстислав посмеивался:

- Разве вы, дружина моя, в походах из золотых чаш пьёте? Было бы сытно!

«Ничего нет вечного, что бы ты, человек, мог унести в мир иной», - говорит Создатель.

Не оттого ли Мстиславу не была свойственна алчность? Чем алчней человек и чем богаче, тем трудней ему расставаться с жизнью. Горько оставлять то, ради чего жил, нередко честь терял.

У князя Мстислава, казна не пустовала, но она открывалась, когда надо было закупить оружие и броню для дружины, коней или истратить на стройку.

Коней покупали у печенегов. Они пригоняли их табунами из Дикой степи, и гридни князя черниговского ездили на выносливых печенежских лошадях.

Выведет Мстислав дружину верхоконную, в доспехах (железных, в шлемах кованых, гридин гридину на подбор…

Разум и совесть не покидали Мстислава. Птицу по полёту видно, человека по делам. В Тмутаракани Мстислав соколом парил, в Чернигове орлом взлетел.

От днепровского гирла, со степи, где сел улус хана Булана, гнали на Русь и в Таврию стада. Неисчислимое его множество мычало и ревело. Казалось, вся степь живёт этим.

В осеннюю пору на заставах уже знали, орда торговать идёт.

На днепровских переправах стада делились. Одних гнали на Киев, других в Чернигов, а третьих в Таврию, через перешеек, в Херсонес.

Дремлет в седле Белибек. Откроет глаза, гурт впереди. И обидно ему: не сотник он, а пастух. Так велел хан Булан. За что? Разве виноват Белибек, что увидел за Доном половцев? И не он решал, где быть орде. Так решил хан с мурзами и беками.

Белибек сидел в седле нахохлившись, словно подраненная птица. Покрикивали пастухи, хлестали батогами, плыли стада. Белибеку иногда чудилось, что он возвращается из удачного набега.

Теперь, когда он пастух, обеднеет вежа Белибека, не привезёт он в походных сумах всякого добра и не достанется ему молодая красавица из Урусии.

Иногда Белибек посматривал по сторонам. Этим путём орда в набег ходила реже. Копыта печенежских коней протоптали дорогу на Кий-город. Тогда за Белибеком скакали его воины, а сегодня его конь едва плетётся за стадом. Конь тоже чувствует унижение. От множества скота пыль столбом поднимается в самое небо. Когда Белибек возвращается в свою вежу и рассёдлывает коня, жены смотрят на него не так, как прежде. Они знают, в Пастухи посылают тех, кто не может держать оружие или в бою показал спину. Но разве он, Белибек, показывал спину врагу? Спиной к врагу поворачивался хан Булан…

Торговали печенеги на левом берегу Десны. Торг шёл бойко, и недели не минуло, как Белибек с товарищами загрузили свои двухколёсные повозки мехами, холстами и разной гончарной утварью и покинули Чернигов.