Страница 118 из 131
Он появился неожиданно, спустился с крыльца, в лёгком кафтане, русые волосы в кружок стрижены. Поклонился всем и, дождавшись ответного, уселся. Пригладив усы, спросил у тысяцкого Димитрия:
- Кого первым суду предадим?
- Акиншу, князь, проворовался.
- В чём воровство?
- Во хмелю в клеть к боярину Лимарю влез, копчёный бок вепря унёс.
Мстислав позвал Лимаря. Боярин бороду распушил, князю поклонился.
- Боярин Лимарь, ты истец, так ли было?
- Истину сказывает боярин Димитрий.
- Где ответчик?
Из толпы вытолкнули кривовязого, косноязыкого мужичонку.
- Ты - вор Акинша? - с удивлением спросил Мстислав.
- Во хмелю, бес попутал, князь. И голодно было, а бочок пахучий, не удержался.
- Не удержался, сказываешь? Какой казни - вору Акинше ждёшь, боярин?
- Что от него возьмёшь, княже, а какой вирой, те судить. Вели ему в августе-густаре на моём огороде отработать.
- Слышал желание боярина, вор Акинша? - спросил Мстислав у мужика.
- Слышал, княже.
- Что ответишь?
- Да чего, я не против. Только, княже, бочок тот был махонький, а огород у боярина ба-альшущий…
- Впредь, на воровство идя, думать будешь. Ныне же быть по тому, как боярин Лимарь просит.
Следующими на княжий суд явились два черниговских купца, Гараська и Селиверст. Жаловался Гараська, взял Селиверст у него взаймы три гривны серебра для оборота и не возвращает.
- Брал ли ты те гривны, Селиверст?
- Признаю, княже, но нынче где взять, год, сам ведаешь какой. Обернусь с товаром, верну.
- Коль признаешь, то сидеть тебе в долговой яме, пока урон купцу Гараське не отдашь. Аще кто поручится за тя, иной сказ…
Мстислав повернулся к боярину Димитрию:
- Кто ещё жалобу принёс?
- Ювелирных дел умелец Ефимка Прибытков с обидой на гридня твоего, князь, Серьгу Толстого.
- Где Ефим Прибытков?
К князю подошёл крупный, с плоским, как блин лицом, ювелирных дел мастер.
- В чём жалоба твоя, ремесленный человек?
- Обиду на гридня Серьгу Толстого принёс. Тот отрок с отроковицей моей Улькой озорство учинил.
Нахмурился Мстислав:
- Где гридин Толстой?
Метнулся воевода Семён, выволок из толпы гридня. Тот роста невеликого, но в плечах широкий. Стоит, ровно бычок двухгодовалый. А Ефим уже дочь за косу тянет под смех толпы. Девка в отца, крупная, плосколицая, ревёт телушкой. Ефим шумит:
- Уймись!
- Утри слёзы, девица, - сказал Мстислав и метнул на гридня косой взгляд. - Этот ли отрок обиду нанёс?
Девка рукавом слёзы отёрла, кивнула.
- Чего за обиду требуешь, мастер?
- Желаю, чтобы гридин Серьга свой грех покрыл.
- А ты, девица?
Улька снова в слёзы:
- В жё-ёны хочу!
Хохочут гридни, потешаются черниговцы. Прячут бояре улыбки в бороды, прыснул в смехе Мстислав, но тут же посерьёзнел:
- Что ответствовать станешь, Серьга?
- Как велишь, князь.
- А моя воля такова, как и девицы кататься, умей и санки возить. Готовь свадьбу, Ефим Прибытков, да нас зови.
6
Мстислав с охоты воротился довольный, неделю в лесу провёл зубра свалил. Подраненный зверь уходил, сокрушая всё, но Мстислав догнал на коне, добил. Целый воз мяса привезли. Принял Мстислав банкой едва в хоромы вступил, как тысяцкий с вестью недоброй: бояре ропщут. Мстислав удивлённо поднял брови: - В чём возмущение? - Говаривают, князь смердов пожалел, зимой дань не собрал дружину впроголодь держит. Спрашивают, где меды сытые, столы обильные? А всегда ли пьём мы пиво солодовое. Помрачнел Мстислав, помолчал, потом сказал: - Передай стряпухам мясо, чтоб к вечеру столы крыли, да вели боярам на трапезу прийти. Удалился боярин, а Мстислав на лавку прилёг. Спать не хотелось, лежал, уставившись в потолок, думал, гадал, кто из боярской дружины заводчик? Всех мысленно перебрал ни на кого указать не мог. Может, недовольство само по себе вылилось? Кто-то прошлое застолье вспомнил, да так и началось. Дружина - надежда князя, его опора. Возмутится дружина, на кого князю рассчитывать? Вон как случилось на Альте-реке, покинула князя Бориса дружина, в ту же ночь люди Святополка и зарезали Бориса… Нет его, Мстислава, дружина не покинет, она с ним из Тмутаракани в Чернигов шла, и если молодшая обновилась, то старшая, боярская, прежняя, она с Мстиславом победы делила. Но видит князь Мстислав в другое: постарела боярская дружина, кое-кого на покой потянуло, холопами обзавелись, хоромами, жёнами, чадами… Отяжелели… Сошлись бояре на званую трапезу, расселись за столами. Челядь разносила на деревянных блюдах мясо жаренное кусками, рыбу запечённую, пироги подовые с капустой квашеной и клюквой. Вкатили бочки е мёдом хмельным. Тут и Мстислав появился, уселся на помост, окинул взглядом гридницу. Затихла боярская дружина. Разлила челядь мёд по чашам, князю подали братину. Он поднял её: - Дружина моя старшая, пью за вас. Когда мы ходили на врага, вы стояли в большом полку и дрались в челе. Разве кто из вас дрогнул? Я ль вам не верил? - Верил, князь, аль в чём сомнение держишь? Но Мстислав не ответил, своё продолжал: - Нынешней зимой, бояре, мы не ходили в полюдье и оттого жили скудно. Но мы смерда сберегли от голода, и он зерно, какое мы оставили ему, в землю бросил. Уродится, вдвойне вернём. Не так ли, бояре? - Истина в словах твоих, князь Мстислав. Ты поступил по разуму. Перекрывая шум, заговорил воевода Иван: - Ты, князь, нас прости. Ежели кто худое молвил, то не по злому умыслу, языки чесали, прежние пиры вспоминали. - Пиры ещё будут, бояре, и не держу я на вас зла, а потому пью за дружину мою большую. Он сделал глоток и пустил братину по кругу. Каждый пригубливал: - За тебя, князь! - За Мстислава, сына великого князя Владимира! - Живи долго, князь черниговский и тмутараканский! - Многие лета те, храбрый князь Мстислав!
Разошлись бояре за полночь, опустела гридница, и только разорённые столы да кости на полу напоминали пиршестве. Доволен Мстислав, будто встряхнулись бояре. А что до ропота, так хорошо сказал воевода Иван, прошлое не забылось. Горели смоляные факелы, и хоть открыты двери и выставлены оконца, в гриднице чадно. Выбрался Мстислав на свежий воздух, вдохнул всей грудью. От лесов, где рос сосняк пахнуло распаренной за день хвоей. Вчера Добронрава ходила с дворовыми девками в лес, несла полную корзину маслят. Мстислав любил жареные грибы.
Факелы горели на княжьем дворе и у ворот детинца, где несли стражу гридни. Небо стало светлеть, скоро рассвет. Увидев князя, подошёл Хазрет.
- Отчего рано пир покинул?
- К Марье ходил.
- Спасибо за память о Васильке.
- Помнишь его наказ мне, князь? У касогов обычай: жена погибшего друга - твоя жена, его дети - твои Дети.
- Хороший закон. А что Марьям?
Промолчал Хазрет, а Мстислав на иное речь перевёл.
- Бояре пили за князя черниговского и тмутараканского, а я какое лето в Тмутаракани не бывал. Годы эти Чернигову отдал. Будущим летом хочу побывать на Тамани, посмотреть, как Ян на воеводстве сидит.
- Возьмёшь ли меня с собой?
- Зачем спрашиваешь, там твоя родина. Твоя и Добронравы.
Мстислав не обременял смердов данью непомерной, в полюдье брал десятую часть от урожая, от пушнин, добытой в лесу, от бортей.
Черниговские смерды утверждали:
- Мстислав справедлив. Да что с нас и взять?
- Иной князь шкуру спустит без жалости.
В обже у Петра о Мстиславе речи не вели. После разговора с сестрой Пётр смирился. Когда князь появлялся в обже, перекинется с ним несколькими словами о хозяйстве а уедет, и будто нет Мстислава вовсе.
Неприятно Оксане, всё чаще овладевало ею желание уйти в монастырь. Трудом послушницы и молитвами получить прошение за свои грехи. Оксана считала свои мирские дела оконченными, племянников вырастила, уже похоронила, так и не вкусив радости и горечи семенной жизни. Мстислав? Но он не муж, а любовь к нему в келье забудется.