Мстислав

- Ну, новгородцы-молодцы, привезёте из королевства девиц ляшских, они на любовь горазды!

Ему отвечали насмешливо:

- Ужли пробовал?

- Не случалось, понаслышке, - признался Пров. - Нынче отведаю, что за кашу варят молодые ляшки.

- У наших крупа ядрёнее, Пров, сын Гюряты. Небось, вкусил у Любавушки.

И смеялись задорно, весело.

Зима в тот год выдалась добрая, и только в конце мая лёд стронулся и Волхов начал очищаться. Пров огорчался:

- Князь нас уже в Киеве дожидается, а мы, даст Бог, на розанцвет заявимся.

Гюрята плечами пожимал:

- Не по нашей вине задержка. Вишь, никак выгрева нет.

Едва сошёл снег, как новгородцы спустили ладьи на воду, принялись готовиться к отплытию. В самом конце мая, в день Всех Святых, три десятка новгородских кораблей подняли паруса и, провожаемые людом, стронулись от причала, поплыли в Ильмень-озеро.

Накануне отъезда в Киев Мстислав побывал в обже. День выдался солнечный, и земля паровала. Они с Оксаной шли мимо лесного озера, где в чёрной воде, по рассказам Оксаны, брат ловил крупных и жирных карасей. По озеру плавали ветки и коряги. По берегу местами росли кустики камыша.

Оксана пообещала сводить его на пасеку, и сегодня они шли к деду-пасечнику. Лес пробуждался от зимы, набухли почки, стали клейкими, вот-вот лопнут, а ивы опустили к самой земле свои тяжёлые серёжки. По низине местами лежал ноздреватый грязный снег.

Дорогой Оксана рассказала, дед-пасечник овдовел рано, с той поры покинул деревню и живёт здесь, на выселках. Ни он ни к кому не ходит, ни к нему никто. Разве только она, Оксана, наведывается, да ещё княжий тиун наезжает за мёдом.

Вышли на поляну. Кроме избы, прилепившейся к лесу, и погребка, вся поляна была устлана бортями, колодами с пчёлами. Зелёная от первой травы поляна гудела, пчелы начали облёт.

Седой дед-пасечник встретил князя и Оксану с радостью, потёр ладони:

- Кого привела ко мне, красавица?

- Князя черниговского, дедушка.

- Мстислава? - старик с любопытством посмотрел на князя. - Наслышан о тебе, княже. Не плохое, хорошее, и всё более от неё, - он указал на Оксану.

Старый пасечник был в суконном кафтане, в войлочном колпаке и лаптях. Он позвал гостей к врытому в землю одноногому столику со скамьями по бокам, полез в погребок и выбрался с берестяным туесом и вощиной с нераспечатанным мёдом.

Князь ожидал увидеть угрюмого старика, измордованного жизнью, но пасечник оказался не только добрым, но и словоохотливым.

Мстислав ел пахучий мёд, запивал холодным молоком, принесённым Оксаной, и слушал пасечника. Тот рассказывал о пчёлах столько интересного и неизвестного князю, что Мстислав диву давался. Не знал он, что в каждой колоде пчелиная семья, где есть рабочие пчелы и трутни, которых за ненадобностью рабочие пчелы изгоняют, чтоб не поедали попусту мёд, а в каждой колоде ещё есть пчела-матка. Она крупнее, и пчелы берегут её, прикрывают от опасности.

Когда начинается роение пчёл и в колоде выведется вторая матка, она улетает с молодым роем и повисает гроздью на ближайшем дереве. Тогда пчеловод брызгал на пчёл водой и, подставив решето, отряхивал в него рой, а потом сажал в заранее подготовленную колоду.

А ещё говорил старик, что нет благодарнее пчелы, она и себя кормит, и человека, только надо её любить и не грабить, как делают злые люди…

- А скажи, старик, обижает ли тебя тиун?

Пасечник замялся:

- Так тиун на то и есть тиун.

И тут же стал расспрашивать, как строится Чернигов, а когда узнал, что Мстислав с Ярославом намерились воевать с ляхами за Червонную Русь, заметил:

- За чужим, княже, не гонись, но и своего не теряй. А червенские города искони за Русью были.

За днепровскими, широко разлившимися водами улус орды Булана. Зимой Днепр закован в лёд, но с весны оживут заросли, и перелётные птицы найдут здесь себе пристанище.

Стан хана в урочище, где растут редкие тополя и кустятся вербы. В урочище не так дуют ветры и не наметает снег. В вежах горят сухие кизяки, и горьковатый дым струится в отверстие юрты, а на таганах стоят чёрные от сажи казаны и варится мясо. Оно булькает, дразнит печенегов. По весне, когда поднимется молодая трава, орда будет кочевать от Днепра до Буга, а пока же сбиваются стада в гурты, кони в табунах жмутся друг к другу, согреваются, бьют копытами снег и хватают губами мёрзлую траву.

Поздней осенью в орду возвратился из Киева сотник Белибек. Князья вернули ему оружие и коня. Белибек передал темнику Затару слова князя Мстислава. Затар не преминул рассказать хану Булану, и тот, собрав мурз и беков, выслушал Белибека.

Насупившись, молчал долго, наконец заговорил:

- Урусские князья забыли, что наши кони протоптали дорогу к Кию-граду и наши калёные стрелы зажигали их города, а на арканах печенегов плелись урусские рабы. В наших вежах урусские красавицы баюкали печенежских детей. Скажите, мурзы и беки, у кого из вас нет урусской жены? Если они постарели, мы приведём себе новых урусок. Белибек, ты привёз слова, недостойные сотника, ты снова будешь десятником.

- Великий хан, - вмешался мурза Маджар, - какая вина на сотнике Белибеке? Его уста произнесли чужие слова, слова урусского конязя Мстисляба. Но разве вы, достойные мурзы и беки, готовы повести воинов на Кип-город? Такое время наступит, а пока кони печенегов будут мирно щипать траву на новых выпасах, а в вежах высохнут слёзы жён, оплакивающих своих храбрых мужей.

- А скажи, мудрый Маджар, сколько зим печенеги не обнажат сабель против урусов?

Старый Маджар не заставил ждать с ответом:

- Три раза зима отвоет, а метель будет засыпать снегом наши вежи, пока копыта печенежских коней не застучат по урусской земле.

Василько-гридин, Василько-воин, ему не мало лет, он ровесник князю и с ним вместе с отроческих лет. Вместе мальчишками голубей гоняли, вместе озорничали. Стремя в стремя в Тмутаракань пробирались и с хазарами бились.

Не раз смотрел Василько смерти в глаза. Она подстерегала его и не страшила, ибо был он воином, а удел воина ходить на рать. Каждому человеку своё дадено, одному землю пахать, другому - ремеслом украшать, а третьему - защищать её. У Василька доля гридня.

Каждый раз, встречаясь с врагом, Василько о смерти не думал, он чуял, она его пощадит. Но на этот раз у него зародилось тревожное чувство, что смерть поджидает его.

Спал Василько плохо, ворочался с боку на бок, и мысли его беспокойные. А Марья спит, и нет у неё тревоги за него. Васильку даже обидно.

Нет, он смерти не боялся, он за неё, Марью, страшился, её молодую вдовью судьбу жалел. А паче всего жаль Василиску. Ему что, сразит враг - и нет его, а вот им, Марье и Василиске, каково?

Думы перекинулись на предстоящий поход, и у Василька сомнение: раньше, когда гриднем был, за себя ответ держал, а теперь он воевода и засадный полк у него. Князь Мстислав говорил, засадный полк что гиря-разновес - кинул на чашу, и перетянет.

Но в бою надобно выбрать ту минуту, когда эту гирю бросить. Тут чтоб и не рано и не поздно. Найдёт ли он, Василько, такой миг?

Прижалась к нему Марья, и жалость к ней снова ворохнулась в его душе. А таких, как Марья, тысячи останутся и в Чернигове, и в Киеве, и в Новгороде. По всей земле Русской…

Василько осторожно, чтоб не разбудить жену, поднялся, накинул корзно, вышел на крыльцо. Полночь, тихо, только караульные перекликались. Перемигивались мелкие звёзды. Сколько их на небе? Путята говорил, сколько было люда и сколько есть на земле, столько и звёзд. У каждого человека своя звезда. А видят ли с той высоты землю? Небось удивляются, глядя на Чернигов: улетали ввысь, как птицы упорхали, оставляли город деревянный, а ныне он в камень одевается…

Постоял Василько, помечтал, вроде и тревоги унялись. А может, и напрасны они?

- На будущей неделе тронемся, Добронравушка, - говорил Мстислав, обнимая жену.