Мстислав

Посмотрела черниговская княгиня на Золотые ворота, где через ров уже начинались сады, огороды. И ещё имелись в Киеве Жидовские ворота, вблизи их мастеровые евреи селились, Лядские, откуда начиналась дорога в королевство Польское, и ворота Угорские, через них к уграм ехали…

Боричевым взвозом ходила Добронрава на главный киевский торг, поражалась обилию товаров, какие киевские ремесленники производят. Кажется, весь Подол одни ремесленники и населили, но то первое впечатление: здесь не мало и бояр строилось, которым не нашлось места на горе.

А уж гостевые дворы не то что в Чернигове. Да оно и как иначе, по Днепру что вверх плыть, что вниз - Киева не минуешь…

Иногда Добронрава задерживалась в новом Киеве, где мастера над Софийским собором трудились. И тогда к княгине подходил Петруня, рассказывал, каким будет храм, что он не уступит и константинопольской Софии.

А ещё вспоминал Петруня, как строил церковь в Тмутаракани. Нынче, говорил он, кто на Тамань плывёт, всяк той церковью любуется.

Особенно красив был Киев утрами и вечерами, когда солнце всходило и заходило, а его лучи скользили по позолоченным куполам и крестам…

От Киева вниз и вверх по Днепру курганы частые.

- Под ними предки наши лежат, - говорил Мстислав.

Вернулась Добронрава в Чернигов и никому не сказала, одной себе призналась: ни в какое сравнение Чернигов Киеву не шёл.

Под счастливой звездой родился Савва. В этот раз плыл в Чернигов, и не подстерегала его печенежская засада. На обратном пути гружёные ладьи также прошли благополучно пороги. Не знал Савва, что в ту пору печенеги перекочёвывали.

Однако Савва себя счастливым не считал. Через всю жизнь нёс он любовь к Добронраве. И никого не хотел он больше знать. Даже красавица с золотыми волосами, гречанка Серафима, не могла заменить ему Добронраву.

Приезжая в Константинополь, Савва встречал Серафиму у её дома, заходил к ней и даже один раз совсем было решился взять её в жены, но потом сказал сам себе: а сумеешь ты, Савва, забыть Добронраву? Не случится ли такое, что рядом будет одна, а в сердце другая? Тогда к чему Серафиму терзать?

Так и жил Савва, боль свою сердечную в себе нёс. В Чернигове побывал, и всё старое, едва притупившееся, ворохнулось в нем. Не прошло от него незамеченным: с виду счастлива Добронрава, но в печали. Оттого ещё больше заболела его душа. Всю дорогу, пока плыл, видел её лицо и грустные глаза.

Боже, отчего обрекаешь доброго человека на страдания, аль крепость его испытываешь?

Под самым Херсонесом попали в шторм. Засвистел ветер, и небо потемнело, погнало волну. Кормчий крикнул, мореходы опустили паруса, и на вёслах тяжело гружёная ладья успела вскочить в гавань.

Море ревело трое суток и только на четвёртые унялось, затихло, и ладья, взрыхлив гладь, покинула стоянку.

Той зимой забрал Мстислав переяславского воеводу Василька в Чернигов, а в Переяславле посадил воеводой боярина Романа.

Василько с женой добирались в Чернигов налегке, опередив обоз с поклажей. Сытые кони несли расписные санки невесомо, только храпели. Марья то и дело вскрикивала в испуге, боялась опрокинуться.

На подъезде к городу возница придержал коней. Ворота проскочили на рысях, проехали почти безлюдными в такую рань улицами, свернули на подъем в детинец. У княжьего двора возница остановил коней. Василько помог жене выбраться из саней, пошли к красному крыльцу.

Князь был во дворе. Без рубахи, растирал лицо и грудь снегом. Подозвал отрока:

- Три спину, Прокша, чтоб ожгло!

Крякал от удовольствия, раскрасневшийся, крепкий, будто и лет своих не замечает. Отёршись льняным рушником, натянул рубаху и только после этого повернулся к приезжим, сказал насмешливо:

- Не надоело ли тебе, Василько, переяславских гусей поедать, пора и об ином деле помыслить. Да и Марья, эвон как на гусиных перинах раздобрела, скоро у тя, Василько, и рук не хватит обнять её.

Потом посерьёзнел:

- Мои слова, Василько, всерьёз не принимай. Знаю, ты добрый воевода, и я за Переяславль был спокоен. Но настают иные времена. Мы с киевским князем уговорились с королевством Польским воевать. Смекаешь, о чём речь веду?

Василько кивнул. Мстислав правду сказывает, жалко было оставлять Переяславль, город порубежный, но дремотный. Как откочевала орда, редкого печенега углядишь. А если князь позвал - значит, надо. Да и как не ООН ять?

- Так вот,. Василько, ждёт нас Червонная Русь. Доколь быть ей в королевстве Польском? Пойдём на ляхов вместе с Киевом, тебе засадный полк вести. Бить станешь недругов в самый решающий час.

Обнял Марью, прижал и расхохотался:

- Не правду ль сказывал, коротки руки. Дай-ка поцелую тя Марья, чать, не впервой знаю, - Похлопал Василька по спине: - Теперь отправляйся домой, поди, засиделись в санях, а там боярин Парфён заждался.

В углу избы на козлах прочная рама, кросно, а на ней нити натянуты. Челнок в руках Оксаны бегает сноровисто от первой нити ко второй. Проскочил под ней, над третьей перепрыгнул, под четвертую нырнул. И так до конца рамы и обратно… И снуёт, снуёт челнок, снизу вверх подбивает нити Оксана. Окончатся, ловкие пальцы подвязывают следующую…

Ткать Оксана любила, под эту работу хорошо думалось.

Свет тускло проникал в избу сквозь затянутые бычьим пузырём оконца, а потому горит лучина в поставце. Догорая, падает в чан с водой, шипит. Лучин целая горка, и Оксана едва успевает менять их.

За стеной избы шумит лес и посвистывает ветер. Иногда он швырнёт снег пригоршнями, затарахтит в оконце. Но это не нарушает мыслей Оксаны. Сегодня она вспомнила как однажды весной она с князем шла вдоль Десны, по едва примятой тропке, и Мстислав, думая своё, спросил:

- Где та заветная тропа?

Оксана обернулась к нему:

- Ты о чём, князь?

- Где та заветная тропа, по какой каждому человеку Всевышним ходить дадено? И никому, кроме Создателя, то неведомо.

Оксана заглянула Мстиславу в глаза и не увидела, почуяла в них затаённую боль. Сказала:

- Тропа, князь, у меня, у Петра и нам подобных, а у тебя дорога, и от неё просёлочные… Не один ты по ней идёшь, за тобой княжество целое следует. Куда приведёшь? То от разума твоего зависит…

Оксана не мудрствовала, она лишь хотела этим сказать, что князь волен не только в своей жизни, но и в жизни люда всего княжества. Захотел - и повёл дружину на печенегов. Велел - и строят черниговцы детинец каменный и собор… Или как с ней, Оксаной, поступил. Теперь её жизнь у него в руках…

Споро бегают по нитям пальцы, отбивает бёрда…

Жалеет ли Оксана о случившемся? Нет! Хотя и знает, князь сужен ей на время, но на какое, от него зависит. Она же любит его на всю свою жизнь, и никого ей больше не надо.

Оксана ждёт каждого приезда Мстислава в обжу, и такой день для неё праздник. И ещё она думает, что вот уже зима на вторую половину повернула, а князь как приезжал по первопутку, да и поныне нет его. Однако она понимает, у Мстислава забот и без неё достаёт. Вот близятся Святки, и Оксана станет ждать его. Он явится крепкий, с доброй улыбкой под усами, обнимет и, если никого не окажется поблизости, поцелует.

Оксана знает, брат недоволен приездами князя, но она ли в том повинна? И не Мстислав. Такова судьба. Кто повинен в ней?

Сказывают, Мстислав похож на своего деда, князя Святослава. И лицом, и храбростью выдался. Как и дед, ходил на хазар. С касогами столкнулся и их одолел. Печенегов от Киева отбросил и в Дикую степь ходил…

Дед с византийскими императорами воевал, а Мстислав на короля польского замахнулся. С Ярославом условились, к концу травня месяца, когда в Киев приплывёт новгородское ополчение, Мстислав с черниговцами подойдёт. А пока кузнецы телеги для обоза ладили, оружие черниговским ратникам ковали, а мясники мясо солили и вялили. Много всего надо в дорогу.