Страница 2 из 82
— Вот же, аспид, вцепился...
— А ты что же, прямо так рукой и полез? — удивился Ягуба.
— Ну!
— Вот тебе и «ну»! Хорошо ещё, жилу не порвал. Смотри, какой здоровый. Кто же так раков ловит?
— А как? Ты ведь тоже рукой лазил.
— Я — другое дело. Плохо ты за мной подглядывал, — хитро сказал Ягуба.
Выбравшись на берег, он показал Святославу огромного рака и бросил в корзину.
Княжич с любопытством наблюдал за ним. Ясное дело, парень не хотел выдавать своего охотничьего секрета. Если все будут знать, как ловить раков, то чем тогда он будет X отличаться от них? Интересно, как поступит Пётр?
— Хватит их ловить, — сказал Пётр, тоже выбираясь на берег. — Всё равно не в чем варить.
— Как это не в чем? — возразил Ягуба. — Вы тут костёр разведите, а я тем временем за котлом сплаваю. Он у меня на острове спрятан.
Ягуба прыгнул в воду и поплыл к острову, покрытому кустарником.
Мальчики побежали за хворостом. Святослав присел на корточки у корзины с раками, пошевелил их осторожно пальцем. Тот, большой, пойманный Петром, воинственно задрал клешню, норовя цапнуть.
Святослав выпрямился, оглянулся.
Голова Ягубы прыгала в воде уже в шагах в тридцати от острова.
И вдруг Святославу захотелось догнать мальчишку.
Он разбежался, прыгнул в воду, проплыл, словно огромная лягушка, под водой саженей пять, вынырнул, отфыркиваясь. Голова Ягубы стала ближе.
Он снова поплыл, делая длинные гребки руками и буравя воду ногами, — так плавали греческие воины из стражи Киевского митрополита.
Теперь голова Ягубы быстро приближалась.
Оставалось проплыть ещё какие-нибудь шесть-семь саженей, и он бы догнал его, как вдруг резкая боль пронзила ногу, и Святослав с ужасом почувствовал, как сильная судорога свела мышцы правой ноги.
Он изловчился и крепко ущипнул себя за голень.
Не помогло.
Тогда он высунулся из воды, глотнул побольше воздуха и, изгибаясь, погрузился, чтобы достать до стопы. И тут почувствовал, что свело и левую ногу.
Он вынырнул и поплыл обратно к берегу, преодолевая боль и загребая только руками.
Святослав с детских лет привык терпеть боль, какой бы она ни была — от падения ли, от удара игрушечным мечом или копьём, от судорог в воде, часто хватающих его в холодное время. Но сейчас боль нарастала и становилась нестерпимой...
И тут он увидел рядом с собой лицо Ягубы.
— Свело? — крикнул мальчик и, не дожидаясь ответа, распорядился: — Клади руку мне на плечо!
— Я справлюсь, — постарался спокойно ответить Святослав.
— Знамо, справишься. Только зачем, если я тут?
Княжич положил руку на плечо Ягубы, и они медленно поплыли к берегу.
— Как ты догадался?
— Оглянулся — смотрю, ныряешь. «Чего это?» — думаю, — порывисто дыша стал объяснять Ягуба. — Я знаю, здесь холодное течение... Смотрю — обратно плывёшь. Вот и догадался.
На берегу стояли обеспокоенные мальчишки, смотрели, как тяжело плывут двое.
Уже у самого берега Ягуба повелительно крикнул:
— Помогите же, чего рты раззявили!
Пётр послушно прыгнул в воду, за ним остальные.
Княгиня Агафья смотрела на разгорячённое лицо сына, слушала его сбивчивый рассказ о событиях на реке и думала: до чего же похож Святослав на отца, князя Всеволода, и в то же время не похож. Всеволод красавец, да такой, что у неё — вот уже скоро четырнадцать лет как замужем за ним — до сих пор сладко замирает сердце, когда видит его после разлуки. А сын хоть и похож на него, да непригож.
— Так чего же ты хочешь? — спросила она наконец сына, понимая, что молчит уже довольно долго.
— Взять его в свою дружину.
— Твоя дружина — твоё и решение, — уклончиво ответила мать.
— Но дворскому только ты можешь повелеть.
Так вот что смущает сына... Его собственная дружина только начинала складываться. В неё входили его сверстники, дети ближних бояр отца, дети старших дружинников и нарочитых[1] мужей. Называлась эта дружина детской[2]. Сегодня — ватага на Десне, товарищи по играм и забавам, завтра — товарищи в походах, а там, глядишь, и ближние бояре, составляющие старшую дружину князя.
И вдруг среди них окажется безродный приблудный мальчишка. Как сын его назвал?.. Ягуба? И имя то нехристианское, кличка какая-то. Но если воевода одобрит, то и мальчишки смирятся, хотя, возможно, будут не согласны с таким решением.
Княгиня внимательно посмотрела на сына и с удивлением подумала, что для двенадцатилетнего отрока Святослав уж слишком тонко и точно разобрался в хитросплетениях дворцовых отношений.
Как же получилось, что до сих пор она, зачарованная странным сходством сына с мужем, когда каждая чёрточка вроде бы повторяла черты красивого лица, а все вместе не складывалось в гармоничное целое, не обратила внимания на его глаза? Не по-детски вдумчивые и острые, они глядели на неё напряжённо, с ожиданием, и в то же время где-то, в самой глубине их, она уловила лёгкую усмешку, словно Святослав получал удовольствие, наблюдая, как мать распутывает сложный клубок.
— Иди к дворскому и распорядись. Скажи, я согласна. И воеводе то же самое скажи.
Святослав поклонился и степенно пошёл к двери, потом вдруг повернулся, подбежал к матери, обнял её порывисто, поцеловал в щёку и ушёл.
Выйдя из материнской светёлки, он выглянул в небольшое, открытое по случаю летней жары окошко.
Ягуба сидел во дворе, в тени, там, где оставил его княжич, и с любопытством вертел головой, провожая взглядом то отрока, спешащего на конюшню, то дворовую девку с охапкой меховой рухляди — наверное, ключница затеяла проветривать сундуки.
...Дворский выслушал княжича молча, вопросов не задавал, уточнил только:
— Грамотен ли?
— Не знаю, — растерялся княжич.
— Если нет, то завтра же отцу Игнатию скажу, пусть займётся.
Теперь предстоял разговор с воеводой.
Старый боярин Векса начинал службу ещё при князе Олеге Святославиче[3]. Мог бы доживать свои дни на покое — был у него в Киеве дом, не уступающий иным княжеским дворцам. Из поколения в поколение наполняли дом добром бояре, воеводы, тысяцкие из рода Вексов. Считали они себя прямыми потомками первых новгородских нарочитых мужей, что поехали с князем Игорем Старым[4] из северного города в неведомый им Аскольдов Киев.
С тех пор служили Вексы верой и правдой не князю, а Киевскому великому столу, принимая с переменой князя нового хозяина, иногда неприязненно, иногда затаив ненависть. Но принимали. И служили. В начале городу, а потом уж тому, кого в данное время судьба посадила на великий Киевский стол.
И только нынешний Векса изменил традиции.
Он привязался всем сердцем к злополучному Олегу Святославичу и вместе с ним испил всю чашу неудач.
А теперь, вместо того чтобы доживать свой век в Киеве, окружённым внуками и почётом, он преданно служил князю Всеволоду, сыну своего давно умершего господина. И хотя уже много лет не становился он в челе дружины перед боем, не водил полки, князь неизменно приглашал его в совет и часто принимал решения, прислушавшись к словам старика.
Здесь же, в загородном дворце, старый боярин был полновластным воеводой.
Княжич нашёл его в малой гриднице. Старик сидел за столом и смотрел в оконце на стрижей, что с резкими криками чертили синеву вечернего неба.
— Княжич? Садись, — повернулся к нему старый Векса.
Святослав в который раз поразился черноте внимательных глаз воеводы. Говорили, что его предки вышли из Угорской земли и в роду время от времени рождаются чернявые, темноглазые, горбоносые мальчики.
— Вот, думаю, сколько копий сможем выставить, если что заварится, упаси Господи.
1
Нарочитый — значительный, именитый. (Здесь и далее примеч. автора.)
2
Детская дружина — дружина из знатных воинов, «детей боярских».
3
...при князе Олеге Святославиче. — Князь Олег Святославич (предположит. 1052 — 1113 гг.) — внук великого князя Ярослава Мудрого и двоюродный брат Владимира Мономаха. В молодые годы они были близкими друзьями, потом стали заклятыми врагами, так как каждый добивался великокняжеского Киевского престола. Великим князем стал Мономах. Олегу пришлось удовлетвориться Черниговским княжеством. Борьба детей и внуков Олега — Ольговичей — и потомков Мономаха во многом определила ход истории XII века, его насыщенность княжескими усобицами. Вначале Ольговичам противостояли Мстиславичи, дети Мстислава Владимировича, сына Мономаха.
Затем единый, казалось бы, клан разделился на Изяславичей и Ростиславичей, соответственно по именам старших внуков. Кроме них в борьбу вступил сын Владимира Мономаха Юрий Владимирович, прозванный Долгоруким. Он дважды силой садился на великий Киевский стол. Боролся за Киев и его сын Андрей Юрьевич Боголюбский. Только младший Юрьевич, могучий Всеволод Большое Гнездо, фактически отошел от активной борьбы за Киевский стол, так как под его рукой оказалась огромная северная империя: княжества Владимирское, Суздальское, Ростовское, Белозерское и др.
Будущий великий князь Святослав Всеволодович был внуком Олега и вынужден был соперничать не только с многочисленными Мстиславичами, Изяславичами, Юрьевичами, Ростиславичами, но и с собственным дядей, младшим братом отца, своим тезкой Святославом, и его сыном, князем Игорем Святославичем, своим двоюродным братом, героем поэмы «Слово о полку Игореве».
4
...с князем Игорем Старым. — Князь Игорь Старый — второй великий Киевский князь из династии Рюриковичей, сын легендарного Рюрика. После смерти Рюрика регентом при маленьком Игоре был Олег, который в историю вошел как Вещий. При нём столица государства русов была перенесена из Новгорода в Киев, где до того правили Аскольд И Дир. Никакого отношения к Ольговичам не имеет.